– Она уехала с ним. Парни, что везли ее, остались на трассе, машины сожжены. Она уехала с ним, ее никто не принуждал, уехала сама. Ты был четыре дня в отключке, хорошо, что нашли быстро. Охрана на парковке видела, что ты спустился, но не выехал.

Я не хотел больше ничего слышать. Я не защитил и не уберег, хотя обещал ей. Клялся, что все будет хорошо, но ничего не вышло.

– Ты думал, что я так просто отдам тебе свою жену? – слова Беса звучали в моей голове, разносились эхом, били по нервам. – За то, что ты сунул в нее свой член, я готов убить тебя прямо сейчас, но парадокс в том, что ты мне еще нужен. Скажи спасибо, что еще ничего не решено по компании, и забудь про мою жену. Моя птичка полетит домой, полетит сама, и никто ее не остановит.

Тот разговор был спустя час, как Вера уехала, как я отправил ее, как мне казалось, далеко, в надежное место. А потом, когда Бес ушел, жутко захотелось курить. Я ничего не мог сделать, только надеялся на то, что их не догонят, не вычислят, по какой трассе едут. Надо было ехать с ними, но я решил, что так будет лучше.

Спустился на парковку за сигаретами, оставленными в машине, и там же получил первый удар. Неожиданный, резкий, сбивающий с ног. Стоял на коленях, только успевал закрывать руками лицо. Их было трое или двое, удары наносились методично, профессионально, били, словно боксерскую грушу. После какого удара головы о бетонный пол потерял сознание, не помню.

***

– Егор Ильич, доброе утро. Как вы себя чувствуете? – все та же молоденькая медсестра в белом колпачке, но уже без маски, заходит в палату.

Прошла неделя, меня перевели в отдельную палату класса люкс. Живые цветы, плазма на стене, отдельная душевая и туалет. Передвигаться удавалось с трудом, но до унитаза как-то доползал сам. Опухоль с лица почти спала, но голова так же нещадно болела, обезболивающие помогали мало.

Морозов ничего не рассказывал, да я и не хотел ничего знать. Я словно полностью отрезанный от внешнего мира, ни телефона, ни выхода в интернет. Даже новостные каналы были отключены, чтобы не тревожить лишний раз пациентов.

Вера уехала, и я уже считал, что это правильно. Смог бы я прятать ее всю жизнь? Разве такого счастья и мнимой свободы я хотел для нее? Конечно, нет. Но как только я понимал, с кем она, хотелось крушить и ломать все вокруг. Хотелось снова разбить себе голову, но не допустить, чтобы она была с этим чудовищем.

– Ну, так как вы себя чувствуете, Егор Ильич?

Медсестра не унималась, строила глазки, а я даже имени ее не запомнил. Все осточертело, эти стены, запах лекарств, приторная улыбка этой девчонки, хотя она ни в чем не виновата.

– Спасибо, все хорошо.

– Эти таблетки надо выпить, и повернитесь, я поставлю укол.

Так повторялось изо дня в день, одно и то же. Медсестра, таблетки, уколы, долбаный день сурка. Сегодня уже три недели, хорошо то, что сам встаю и передвигаюсь, даже могу принять душ. Хотя медсестра все рвется помочь, глупая. Пора валить отсюда домой. Интересно, как там дома без Веры?

Я не смогу ее отпустить, не смогу. Меня ломает и выкручивает изнутри, я рвусь к ней всем своим сознанием, но в таком состоянии, как сейчас, я ничего не смогу сделать. Я понимаю это, я трезво оцениваю свои шансы, но сердце рвет на части.

– Вы слышали, какой ужас творится? Такой скандал, среди белого дня убили одного криминального авторитета. Пуля попала прямо в лоб, не иначе как снайпер, и все на глазах у жены.

Практически не слушаю, что там щебечет медсестричка, но ухо режут слова «авторитет» и «на глазах у жены».

– У нас в городе?

– Нет, что вы, слава богу, у нас такого нет. На юге где-то.

– Когда? – Хватаю девушку за руку, больно сжимая.

– Давно уже, в конце того месяца. Ой, больно.

– Извините, не хотел сделать больно, – отпускаю ее руку, она подозрительно на меня косится, потирая запястье.

– А почему все до сих пор об этом говорят? – пытаюсь выведать что-то еще, может быть это совершенно другие люди, не те, о которых я думаю.

– Так в покушении обвиняют жену, что была с ним в тот момент. Даже не знаю, что и думать, может, и правда она заказала своего мужа.

Глава 41

Вера

– С вами часто такое случается? Может быть, вызвать скорую?

Молодая женщина, управляющая цветочного салона, куда я пришла на собеседование в поисках работы, смотрела с тревогой и подозрением.

– Я что, упала в обморок?

– Не то чтобы упали, но да, вам стало нехорошо. Выпейте воды.

Она протягивает мне стакан с водой, беру, медленно делаю глотки, прихожу в себя. Руки трясутся, голова слегка кружится, хорошо же я сходила на собеседование, что подумала эта милая женщина – даже не представляю. Приняла меня за наркоманку или припадочную.

– Я, пожалуй, пойду. Спасибо.

Ставлю стакан с недопитой водой на стол, беру сумочку, надеваю пальто.

– Может быть, все-таки вызвать скорую или проводить вас?

– Нет, спасибо, мне уже лучше. Нервы.

На двери салона звонко звенит колокольчик, резкой болью отдаваясь в голове. Выхожу на улицу, вдыхаю влажный воздух. Декабрь, а льет дождь. Наверняка у Егора жуткий мороз и ужасно много снега, что не выехать в город. Улыбаюсь.

Я всегда его или все, что связано с ним, вспоминаю с улыбкой. Теперь мороз, снег и холод обязательно ассоциируются с этим горячим мужчиной. А еще яркое слепящее солнце – это тоже он. Так и есть, он был солнцем в моем жизненном мраке.

Голова перестала кружиться, мысли прояснились. Перепрыгиваю через лужи, иду домой. Да, теперь у меня есть дом, хотя он всегда и был у меня, просто я об этом забыла. Надо что-то купить из продуктов, хотя денег не так и много, и неизвестно, когда я найду работу. Слишком много неизвестного вокруг.

Три недели назад моего мужа убил снайпер. Мое спокойное состояние приняли за шок. Полицейские очень долго снимали показания, задавали миллион повторяющихся вопросов. Молодой следователь удивлялся, почему не убили меня, ведь это было бы вполне логично. Я, в свою очередь, удивлялась следователю и его бестактности, отвечая однозначно, не имея ни малейшего желания помогать им в их работе.

Весь полицейский участок, куда меня привезли сразу после покушения, смотрел странно на женщину, которая не хотела снимать шубу даже в помещении. А меня просто трясло изнутри, догадки холодной волной проносились по телу. Я не хотела, чтобы ко всему этому кошмару был причастен Егор. Вот не хотела, и все. Кто угодно, пусть кто угодно грохнул моего мужа, ему прямая дорога в ад, но только не Егор.

– Фамилия, Имя, Отчество?

– Бессонова Вероника Геннадьевна.

– Кем вам приходился Бессонов Анатолий Александрович?

– Он приходился мне мужем. В моем паспорте есть штамп о заключении брака.

– Кем вам приходился Штольц Геннадий Аркадьевич?

– Какое это имеет отношение к убийству моего мужа?

– Вероника Геннадьевна, давайте вопросы здесь буду задавать я.

Такая избитая коронная фраза всех копов-неудачников в кино.

– Геннадий Аркадьевич мне приходится приёмным отцом.

– При каких обстоятельствах он вас удочерил?

Я вздохнула и отвернулась к окну. За ним разливалось яркое южное солнце, его лучи скользили по грязному стеклу убогого кабинета следователя. А я начала жалеть о том, что у снайпера не нашлось еще одной пули для меня. Тогда бы не пришлось отвечать на эти вопросы.

– Я не знаю, спросите у него.

– Вероника Геннадьевна, вы прекрасно понимаете, что спросить мы не можем. Его убили тоже в вашем присутствии, как и вашего мужа.

– Да, его убили, как и моего мужа, но никакого отношения я ни к тому, ни к этому убийству не имею.

– Где вы находились последние год и девять месяцев?

– Вам не кажется, что вы должны задавать мне совершенно другие вопросы?

– Здесь я решаю, какие задавать вопросы.

Но из допроса, хотя эту беседу, длящуюся много часов, называли как опрос свидетелей, я поняла, что подозреваемая номер один – это я. Стало смешно. Ближе к ночи приехал мой адвокат, точнее, адвокат давно покойного Штольца.

Пожилой, можно сказать, далеко преклонного возраста еврей, представился как Семен Маркович, начал вспоминать то время, как впервые увидел меня в доме Геши Штольца, каким я была милым подростком. А мне хотелось, чтобы он замолчал и не упоминал никогда при мне имени своего старого друга.

Я сдержалась и не грубила, ведь человек сам вызвался помочь, наверняка, он не знал о «пристрастиях» и «шалостях» глубоко им уважаемого человека. Он разрулил всю ситуацию, но с меня взяли подписку о невыезде, просили оставить адрес места моего проживания. А вот с этим была большая проблема.

Тот же молодой следователь сообщил, что особняк Бессонова опечатан, в нем идет обыск. Я была совершенно безразлична к дому и его содержимому. Единственное, что волновало, это мои документы, а, точнее, только диплом, ведь без него я не смогу устроится на работу.

Но была и хорошая новость за последние сутки – я обрела крышу над головой. К себе домой, в то место, где я родилась и жила до пятнадцати лет. В ту квартиру моей матери, из которой меня увезли после ее похорон. Семен Маркович отдал мне конверт с документами на квартиру и ключами. Так я вернулась домой.

Уже глубокой ночью я открыла дверь, которую не открывала почти двенадцать лет. Тусклый свет старого плафона в прихожей осветил пространство, которое совершенно не изменилось за это время. Штольц оформил квартиру на мое имя, исправно оплачивались все коммунальные услуги, но я ничего не знала об этом до сегодняшнего дня. Да и не пыталась узнать, живя в собственной скорлупе, обиженная на весь мир и несправедливость судьбы.

Прошло три недели, три долгие недели с днями, похожими друг на друга. Меня вызывали в полицию почти через день, задавали все те же вопросы, на которые слышали все те же ответы. Замкнутый круг моей свободы.