Ольга Дашкова - Обрыв

Долго думаю о том, как быть, но то, что я не отпущу Веру, сомнений нет. Всегда было табу на чужих женщин, тем более жен, какие бы они ни были. Здесь же пусть она будет трижды замужем, она моя. В голове сотни вопросов, не знаю, правильные ли были первые выводы. Но уже не важно, ничего не важно. Кроме нее. Здесь. Сейчас.

Я на самом деле ничего не знаю, она права, выкрикивая мне в лицо, там, на улице, обвинения. Меряю своими шаблонами, делаю выводы, хочу, чтобы сама рассказала, доверилась, открылась.

Переворачивается, утыкается мне в грудь, обнимает. Прижимаюсь губами ко лбу, чувствую, что температура спадает. Шторы задернуты, полумрак накрывает, сам проваливаюсь в сладкое марево сна. Так и должно быть, все на своих местах. Моё место рядом с ней, ее – в моих руках.

Вера

Слишком жарко, душно и невыносимо тяжело. Открываю глаза, полная темнота. Голова вжата в подушку, раскалывается от боли. Лежу, подмятая под тело мужчины, Егор. Сопит мне в ухо, крепко обхватив рукой. Пытаюсь высвободиться, потому что нечем дышать.

– Егор, Егор…– зову, не узнаю свой голос.

Хочу подвинуть его, но не выходит, слишком тяжелый. Голос хриплый, безумно хочется пить. Ладони липкие, трогаю за руку, разворачиваюсь, пытаюсь разглядеть сквозь темноту его лицо. Провожу пальцами по губам, не вижу, только чувствую их, мягкие. Невесомо касаюсь всего лица, ресницы подрагивают.

– Егор, проснись, – шепчу, точнее, хриплю.

– Что такое, Вер? Что? Больно? Пить? Что ты хочешь?

Вскидывает голову, задает кучу вопросов, притягивает к себе, гладит по плечам.

– Мне надо выйти, ты придавил меня, тяжелый очень.

– Куда выйти? Ты болеешь, всю ночь бредила.

Включается торшер, свет слепит глаза, прикрываю ладонью.

– В туалет надо.

– Да, конечно, пойдем, я тебя отведу.

– Не надо, я сама.

– Конечно, я знаю твое «я сама», пошли уже, самостоятельная моя.

Опускаю ноги на пол, встаю, но меня качает, держусь за голову, пытаясь найти опору, но меня подхватывают и несут. Это уже, как в сопливых романах, не смешно, меня постоянно носят на руках. Футболка противно липнет к телу. Яркий свет уборной, Егор закрывает дверь, но я чувствую, что стоит за ней, ждет. Безумно качает, под футболкой Егора совершенно голая. Хочется снять ее, принять душ, но понимаю, что это нельзя.

– Ты можешь дать мне другую футболку? Егор?

– Да, конечно, выходи.

Меня умывают в ванной, словно маленького ребенка, заправляют волосы, снимают промокшую футболку. Голова кружится, подташнивает, Егор быстро обтирает тело влажным полотенцем, такая забота трогает, но и напрягает. Не хочу к этому привыкать, оставаться в его жизни, зная, что придется уйти. Не хочу настолько, что наворачиваются слезы.

– Ну, все, перестань, будешь реветь – вызову скорую, увезут в больницу.

– Я нормально.

Надевает сухую футболку, ведет за руку в кровать, когда-то уже успел застелить свежие простыни.

– Ложись, сейчас будем лечиться.

– Который час?

– Около трех ночи. Ты куда-то собралась?

Говорит так, будто и не было его вопросов с пристрастием, кто я и откуда, будто и не просил меня уйти. И я ведь ушла, но не далеко. В его голосе тревога и забота, я чувствую, но это все под слоем легкого сарказма. Никаких телячьих нежностей, это для сопливых девчонок, а он мужчина. Как бы я хотела назвать его своим мужчиной.

Меня поят сиропами, морсом, пытаются накормить бульоном. Потом таблетки, спреи в горло. За мной мать родная так не ухаживала.

– Егор, я хочу все объяснить.

– Объяснишь потом. Хотя, по сути, мне не важно. Мне не важно твое прошлое, и что ты делала в моем доме. Если за этим последуют проблемы, я с ними разберусь. На то я и мужчина, чтобы решать проблемы своей женщины. Извини за те слова, что сказал, погорячился. Думал, избавился от этой привычки рубить с плеча. Но с тобой все, как в первый раз.

– Но ты многого не знаешь, могут возникнуть проблемы.

– Все проблемы – это моя забота, не твоя, Вер.

– Я даже не Вера.

– Ты моя Вера, вера в то, что все будет хорошо. Спи.

– Но…

– Никаких, но.

Зачем он так? Зачем он так добр и открыт со мной? Может, мне пора научится доверять людям, принимать их помощь и заботу. Но мне страшно, мне безумно страшно, что я могу его подставить. Он не отступится, я это вижу, и Глеб его не убедит. Сердце давит от того, что Толя может ему навредить.

Ложится рядом, поправляет одеяло.

– Ты снова много думаешь, все будет хорошо, доктор Воронцов тебя вылечит.

Целует в лоб, прижимая к себе ближе. Накрывает слабость, беру его руку, подношу к губам.

– Ты заразишься от меня.

– Нет, у меня прививка, – голос спокойный, так все привычно и просто у него.

– Врешь, – улыбаюсь, целую его ладонь. – Спасибо тебе.

– Спасибо потом отработаешь.

– Пошляк.

– Я такой.

Засыпаю с улыбкой на губах, но скоро снова накрывает темнота, барахтаюсь в ней. Понимаю, что вокруг меня море грязи, я в ней тону, цепляясь руками за такую же грязь вокруг. Никак не могу выбраться, задыхаюсь. Трогаю живот, понимаю, что ничего нет, как тогда, в больнице, после операции, только пустота и ужас. Стойкий запах лекарств, такой, что начинает тошнить.

Резко поднимаюсь, голова кружится, в комнате уже светло. Слышу голос Егора, он с кем-то разговаривает. Речь резкая, обрывистая, он зол, очень зол.

– Я тебя просил привезти документы из офиса, как ты не смог их найти?

– Егор, их там не было, я все изрыл, Маринку твою заставил ползать на коленях под всеми столами и стульями. Ничего нет. Отправил ребят в особняк, должны отзвониться.

– Не может быть, они были там, я сам их видел, держал в руках. Мы были там с Верой.

– С Верой, да? – Морозов, так с издевкой спрашивает. – И тебя это не настораживает? Ты представляешь, что это значит?

– Не накаляй, сам знаю, что это значит. Не будет документов, будет то, за чем сюда приехал Толя Бес. А приехал он за «Леграндом» и возможностями, которые он может дать.

Вера

Мужчины ушли через час. Глеб даже не смотрел в мою сторону, когда я вышла, Егор прошелся взглядом, видимо, оценивая моё физическое состояние. Перед уходом, показал какие выпить лекарства, крепко обнял, словно прощаясь, и ушел.

Голова все еще болела, но температуры не было, лишь горло слегка першило. Несколько раз засыпала, но проваливалась, словно в какой-то кошмар. Когда проснулась последний раз, была глубокая ночь. Тишина квартиры давила на уши, не включая свет, на ощупь, пошла в ванную, умылась холодной водой.

Выйдя из комнаты, поняла, что я не одна в квартире. Двинулась вдоль стены, ведя по ней рукой, тихо ступая в темноте. Страх накрывал холодной волной, но я все равно шла вперед. Гостиная, в кресле мужская фигура.

Пальцы покалывает, но страх отпускает, это Егор. Сидит неподвижно, смотрит в темный квадрат окна. Замираю, глядя на него, не хочу мешать. Я во всем такая, не хочу мешать, всю жизнь стараюсь быть незаметной, удобной. Понимаю, так нельзя, но ничего не могу поделать. Даже за время одиночества не вытравила из себя это чувство.

– Егор, почему ты тут? В темноте?

Долго не отвечает, борюсь с желанием подойти, обнять, залезть на колени, и развернуться, уйти, не мешать. Почти делаю шаг назад.

– Подойди, – голос тихий. – Подойди, пожалуйста.

Подхожу, провожу по его волосам рукой, спускаюсь на лицо, снова оброс, колется щетина. Усаживает к себе на колени, проводит по шее носом, слышу, как втягивает воздух. Обнимает, крепко вжимая в свое тело.

– Давно ты здесь?

– Да.

– Зачем?

– Думал.

– О чем?

– Тебе надо уехать, парни отвезут за город утром.

Целует шею, оттягивая ворот футболки. Чувствую запах алкоголя и табака. Горячие ладони ласкают бедра.

– Ты собрался меня прятать? От моего мужа, думаешь, он не найдет? Почему? Зачем все это?

– Я не отдам тебя. Я ничего ему не отдам.

– Вы виделись? Ты видел его, говорил?

Снова какой-то животный страх накрывает меня. Как зверька, которого гоняют по лесу, он вроде и понимает, что за ним никто уже не гонится, но все равно бежит, гонимый страхом.

Руки Егора гуляют по телу, целует скулы, щеки, пытается губы. Я хочу отстраниться, упираясь в плечи, поговорить, мне надо знать. Знать, что было сказано, чего ждать.

– Я не отдам ему ни тебя, ни компанию. Он не залезет в город с наркотой и другим дерьмом. Слышишь, твой муж ничего не получит.

Слова злые, обидные, режут по живому. На мне как клеймо, чья я жена. Пытаюсь вырваться из его объятий, но словно в тисках. Я не вижу его глаз, не чувствую тепла.

– Отпусти меня, Егор! Отпусти! – кричу, начинаю задыхаться.

Руки на мне ослабляют хватку, но все так же крепко держат. Гладит по спине, прижимает.

– Прости, прости меня. Прости, милая. Ты ни в чем не виновата. Это я, моя ревность. Меня разрывает от того, что он твой муж. Что у тебя вообще есть муж. Пойми меня, пойми, родная. Просто колотит, рвет на части. А еще страх, что тебя может не быть рядом. Что тебя заберут, украдут, увезут, причинят боль. Мне страшно, Вер, за тебя страшно. За себя, без тебя!

Целует, вмиг лишая воздуха и разума. Его слова до самого сердца вспарывают, выворачивают. Думала, такое признание приятно слушать, а мне страшно. За него страшно. Целую в ответ, кусая губы, сажусь верхом, прижимаясь крепче.

– Я рядом, я рядом, Егор.

Снимаю футболку, совершенно обнажённая, открытая, сижу на мужчине. Голодным зверем набрасывается на грудь, терзая соски. Расстегиваю его рубашку, хочу чувствовать, прикасаться к гладкой коже. Все так стремительно и быстро, он уже обнаженный, сама тянусь, языком по шее, прикусываю, царапаю ногтями плечи.

Его пальцы гладят меня между ног, я сама делаю движения бедрами, ласкает долго, мучительно. Чувствую напряженный член, провожу рукой несколько раз, рычит в шею, толкается навстречу. Опускаюсь на него сама, медленно, до основания, ловя свой первый кайф, дергаясь в спазме удовольствия, сжимая член изнутри.