Ольга Дашкова - Обрыв

Где-то за дверью слышен шум, голоса что-то приказывают. Дверь с силой распахивается, люди в масках врываются в помещение.

— Всем лежать, руки за голову. Работает ОМОН.

Словно ожившие картинки из прошлого, я послушно опускаюсь лицом в пол, закидывая за голову руки. Толя нехотя, но делает то же самое. Больше шума, больше людей, голоса, приказы. Мне не страшно, мне уже ничего не страшно.

— Вывести всех из помещения.

Меня поднимают, заламывая руки за спину, и выводят вслед за Толей, его ведут двое по длинному коридору к лифту. Но мои конвоиры сворачивают резко вправо, уводя в другом направлении.

— Куда вы меня ведете?

Но мне никто не отвечал, люди в масках были молчаливы, лишь спустившись на несколько этажей ниже по лестнице, меня ввели в кабинет, где сидели Егор и Глеб.

— Наконец-то, Вера. Я думал, ОМОН никогда не приедет.

Меня прижимают сильные руки, Егор быстро осматривает мое лицо, фигуру, замечает кровь на платье и волосах.

— Он тебя ударил? Ты вся в крови.

— Это не моя кровь. Толя, он там бил кулаком в стекло.

— Что он тебе сказал? О чем вы говорили?

Не хотелось отвечать ни на какие вопросы, не хотелось давать надежду, мы все равно обречены. Что я могу сказать Егору?

— Почему ОМОН? Кто его вызвал?

— Глеб, это он постарался. Надо было как-то выводить тебя оттуда. Мы отвлекли Бессонова на несколько часов.

— А что потом?

— Сейчас мы уедем, далеко, он не найдет тебя. Я увезу и не отдам тебя ему. Ты мне веришь?

Егор прижимал меня к себе, снова до боли сильные руки сжимали мои плечи.

— Егор, это бесполезно, разве ты ещё не понял?

— Почему ты не хочешь бороться?

— Я боролась, я бегала почти два года. Жила в постоянном страхе. Ты хочешь, чтобы все продолжалось? Я устала.

— Но я буду с тобой, ты будешь не одна.

— Ты бросишь все и будешь охранять меня? Одна клетка сменится другой. Я не хочу для тебя такой жизни. Не хочу волноваться о тебе каждую минуту. Не хочу думать о том, что ты можешь не вернуться.

— Вера, пойми это временно. Мы разберёмся и разгребем все это дерьмо. Я найду доводы и методы, как все решить.

— С Бесом надо бороться его методами, я так не умею и не смогу.

— Зато я смогу.

Вера

Два огромных внедорожника неслись по обледеневшей трассе. Справа и слева были бескрайние снежные поля, лишь вдали виднелся черный лес. Колеса вырывали клочья снега, дворники работали, расчищая обзор.

Я не знаю, куда меня везли, но Егор сказал, там безопасно и меня не найдут. Он такой наивный иногда, но я не стала его переубеждать, если мужчине хочется спасти женщину, пусть спасает, на то он и мужчина.

Ехали только я и двое парней со мной в машине, столько же в другой. Тихо играла музыка, трещала рация, парни о чем-то переговаривались. Егор остался в городе уладить какие-то дела, но перед отъездом все-таки надел на меня тёплую шубу. Если ему так спокойней, то пусть будет шуба.

Обещал приехать, как все уладится. Что все? И как это, все уладить я не представляла. Пусть еще хоть несколько дней, хоть несколько часов продлится моя свобода. Но я бы все на свете отдала, лишь бы Егор не лез в это дерьмо. Пусть бы он жил своей жизнью и не знал никогда такого человека, как Толя Бес. Но тут пришла я, и все у молодого, успешного, сильного мужчины пошло, мягко говоря, не очень.

Судьба или случайность? Вся моя судьба, это сплошной несчастный случай. Случайно родилась, случайно по глупости вышла замуж, случайно оказалась не в то время и не в том месте. Я заставляла себя не думать о том, как сложилась моя жизнь, не пойди я в тот ресторан, не потеряй ребенка. Заставляла себя не представлять, какой бы он был.

От слез печёт глаза, опускаю веки, думаю о Егоре. Предоставляю его улыбку, его глаза, что так жадно смотрят на мои губы. Тут же машинально трогаю их пальцами. Его поцелуи такие разные, в них нежность, страсть, голод, забота. Как много в нем всего. Не жалею ни одну минуту, что была с ним. Как бы ни сложилось дальше, но я благодарна судьбе, первый раз в жизни благодарна, что я встретила этого мужчину.

Едем долго, наверное, часа три уже. Пейзаж за окном то сменяется лесом, то захудалыми придорожными кафешками и заправками. Опускаются сумерки, за ними темнота, даже не видно звезд и луны. Только фары режут дорогу.

— Парни, у нас проблемы, — в рации раздался голос впереди идущей машины.

— Что там?

— Впереди мало что видно, но очень плохая дорога. Надо сбавить скорость.

— Скорость не сбавлять.

Пытаюсь вглядеться, снег хлещет по лобовому, впереди на приличном расстоянии видна наша машина, смотрю на спидометр, летим почти сто двадцать километров.

— Впереди перекрыта дорога. Парни, вы слышите. Черт.

Видим, как машина делает резкий поворот, пытаясь уйти от столкновения с чем-то. Её нещадно крутит на дороге, вот-вот выбросит в кювет. Мы сбавляем скорость, но нас тоже заносит, водитель выкручивает руль в другую сторону. Наконец замираем на месте.

— Что у вас? — это кричит в рацию мой водитель. Он уже хочет открыть дверь и выйти посмотреть, но я останавливаю его, прикасаясь к плечу.

— Не ходи.

Салон автомобиля накрывает тишина, рация молчит, дворики скребут стекло. Отчетливо слышим два выстрела. Я вздрагиваю, зажимаю рот рукой, чтобы не закричать.

— Разворачивайся, едем назад. Там позади был поворот в лес.

Охранник приказывает водителю, тот выворачивает руль. Дает по газам, машина слегка пробуксовывает на ледяной дороге, но летит вперед.

— Почему молчит рация? Что там с ними? Может надо вернуться? — задаю сразу много вопросов, чтобы как-то успокоиться и не думать о том, что те парни уже мертвы.

— Наша задача доставить вас в назначенное место, мы не может отвлекаться, зная о том, что вам может грозить опасность.

Едем совсем не долго, я стараюсь не начинать истерику, вглядываюсь в темноту за окном. Но отчетливо видно, что нашу полосу резко освещает свет фар, на нашем пути стоит машина. Очередное резкое торможение, парни вытаскивают оружие, но мотор не глушат и не выходят.

Подъезжают еще два внедорожника, все двери одновременно открываются. Первый выходит Анатолий, за ним мужчины с автоматами, но это далеко не дневной ОМОН. В свете фар четко видно, как ветер развевает его расстёгнутое черное полупальто, снег путается в волосах. Он идет к нам навстречу, расставив в разные стороны руки в перчатках, чуть склонив голову и щурясь от света ксеноновых ламп.

И он улыбается, сука, он улыбается. Он, как всегда, доволен собой, он победитель, он чемпион по жизни.

— Вероника, мы едем домой, выходи.

— Вам не надо выходить, пока вы здесь, он ничего не сделает.

Моя охрана на позитиве. Да, мой муж всего за несколько часов узнал куда и на чем меня везут, догнал, перекрыл дорогу и конечно он ничего не сделает. Спросит который час и поедет обратно.

— Птичка, выходи! В этом забытом богом краю собачий холод. Как здесь люди живут, не понимаю.

— Надо идти, он не уйдет все ровно. Будем сопротивляться, сделаем только хуже.

Медленно открываю дверь, выхожу кутаясь в длинную шубу, сапоги утопают в снегу, стоим на обочине. Охрана выходит вместе со мной, хотя их никто не просил. Парни не прячут оружие, только крепче его сжимая. Ветер стихает, но снег все так же идет. Я не чувствую холода, по венам течет чистый адреналин.

— Ты так любишь устраивать эффектные сцены, Анатолий, в тебе погибает великий актер.

Как только подхожу к мужу, его охрана вскидывает автоматы и целится на моих парней. Они ждут только его приказа, любого знака: кивок головы, взмах руки.

— Толя нет. Не надо этого делать. Я тут, с тобой. Они ни в чем не виноваты. Прошу тебя, не надо.

Мой голос дрожит стараюсь говорить спокойно и смотреть Бесу в глаза. Только бы не сорваться на крик и не умолять, он этого не любит.

— Ты такая красивая, Птичка, — снимает перчатку, тянется к моему лицу, проводя пальцами по губам.

— Поцелуй меня.

Стою в ступоре, автоматы так и не опущены, теперь холод пробирает до костей, у Толи расширенные значки, он под кайфом, ему все ровно что сейчас будет происходить. Он хочет получить то, что просит.

Подхожу ближе, приподнимаюсь на носочках, чтоб дотянутся до его губ. Слегка касаюсь их своими, замираю на несколько секунд, но как только хочу отстраниться, меня резко хватают за шею, и целуют уже по-настоящему. Жадно. До боли. Лишая воздуха.

— Машины в кювет и сжечь, — громкий Толин приказ, как только он отрывается от моих губ, но все так же прижимая к своему телу.

— Нет, не надо. Прошу тебя не трогай их, — словно вымаливаю жизнь этим людям, хватаюсь ледяными пальцами за его пальто.

Он меня тянет к машине, к той, на которой приехал, я упираюсь, постоянно повторяя, чтобы он не трогал парней, оборачиваюсь назад, пытаюсь отыскать их. Нахожу, они стоят в стороне, оружие отобрали, но они живые.

Уже в салоне через стекло вижу, как машину сталкивают с дороги в небольшой овраг, обливают из канистр, вспыхивает огонь. Мы разворачиваемся, проезжаем мимо, быстро набираем скорость, Толя сам за рулем, больше с ними никого нет. Позади раздается взрыв, я вздрагиваю, оборачиваюсь, но видно лишь зарево огня.

— Их точно не тронут?

— Точно.

— Спасибо.

— Дома скажешь спасибо.

Снова едем в тишине. Тишина — это теперь мой самый лучший друг, лучше она, чем крики, звук щелчка предохранителя и вой сирен. Мне так много хочется спросить у Толи. Десятки вопросов, предположений, я уже сама на них ответила, сама сделала выводы и приняла решения.