Ольга Дашкова - Обрыв

— Давай, ешь, а то на тебя смотреть страшно, того и гляди в обморок хлопнешься. У меня на тебя этой ночью грандиозные планы.

— Это какие такие планы? — с аппетитом, которого до этого не было, набрасываюсь на еду. — А чай есть, зеленый?

— Будет тебе чай, а планы сто процентов интимного характера, так что набирайся сил.

Это звучит так мило и по-семейному, что ли. Интересно, каково это, вот так поздно ужинать или завтракать, иногда дурачиться, ходить в кино со своим мужем или парнем. Жить вместе, встречать его с работы, готовить обеды, а по выходным приглашать в гости друзей. Скорее всего, у Егора просто нет на

это время, как и не было его у моего мужа, может быть, веди себя Толя по-другому, все могло сложиться иначе.

— Скажи, та девушка, в офисе, вы встречаетесь?

— Нет, уже нет, — ответ слишком резкий, видимо ему не хочется говорить на эту тему.

— Ты был с ней слишком груб, не считаешь?

— Не считаю, она задела тебя. Единственное, не надо было ее трогать, тем более на твоих глазах. Не хочу быть монстром, способным поднять на женщину руку.

Он говорил отрывисто, сжимая в кулаке салфетку, смотрел куда-то в пол. Накрываю его руку своей, поглаживаю пальцы.

— Ты не монстр. Поверь мне, монстры не такие.

Долго смотрит на наши руки. Медленно притягивает за локоть, усаживая себе на колени. Гладит по влажным волосам, пальцы касаются лица. Я трогаю его волосы в ответ, они тоже все еще мокрые.

— Надо было высушить волосы, — говорю, заглядывая в его черные глаза, вижу там зарождающиеся огоньки пламени.

— Так высохнут.

Медленно приближается, его губы касаются моих, без напора и натиска. Целует, словно пробуя на вкус, так долго, тягуче и сладко. Отвечаю, смакуя ощущения, глажу по лицу, по колючим, небритым щекам. Наши языки так же медленно сплетаются, словно танцуя свой особый танец.

— Хочу тебя видеть.

Резко сажает на стол, посуда со звоном отлетает в сторону. Распахивает халат, моя грудь с заостренными от возбуждения сосками напротив его лица. Нежно берет ее в руки, чуть сжимая, гладит, целует, обводит каждый сосок языком, вбирает по очереди в рот.

Мне мучительно сладко, тело наливается возбуждением и истомой. Такого никогда не было, меня приучили к резкому и грубому сексу, а сейчас происходит что-то совершенно другое.

Губы Егора спускаются ниже, на живот, я отклоняюсь назад, давая ему больше места. Но он на мгновенье застывает, смотрит на два шрама, один ровно посередине, другой слева. Я инстинктивно напрягаюсь, думаю, вот сейчас он меня оттолкнёт, увидев это уродство. Но он молчит, гладит их

пальцами. Я снова вздрагиваю, и тут он целует, нет, не шрамы, а рядом спускаясь до обнаженной и уже такой возбужденной промежности.

Разводит шире колени, раскрывая максимально. Не трогая пальцами, скользит языком по складочкам, надавливая на клитор, всасывая его, играет, дразнит. Начинаю задыхаться, развожу колени еще шире. Почему все так медленно и безумно сладко? Подаюсь бедрами вперед, хочу прижать его голову и умолять, чтобы не останавливался.

— Такая нетерпеливая малышка. Подожди, сейчас все будет.

От точно издевается, отрывается от моих набухших складочек, подхватывает на руки и несет куда-то в темноту.

Егор

Вера безумно нежная и отзывчивая, она невероятно страстная и требовательная, это все фантастически сочетается в такой хрупкой девушке. Наши тела горят. Я не тороплюсь, хотя очень трудно себя сдерживать. Покрываю поцелуями все ее тело.

Она периодически перехватывает инициативу, кусает за шею, царапает спину. Спускается к самому паху, вбирает глубоко в рот мой истекающий смазкой член. Облизывает ствол, посасывает крупную от перевозбуждения головку, проводит языком по яичкам, я дурею от этих ласк.

С неохотой отрываю от себя, укладываю на спину, снова медленно и нежно целую сам, везде. Нежная шея, с пульсирующей веной, мочка уха, тонкие запястья.

— Не мучай меня. Прошу… Егор, — Вера хнычет, с силой сжимая мои волосы на затылке.

Она толкается бедрами, трется возбужденной плотью о моё бедро. Развожу ноги шире, провожу членом вдоль истекающий киски. Медленно, очень медленно вхожу в нее. Безумно узко, горячо, влажно. Руку под поясницу, натягиваю сильнее, насаживая на себя. Громкий стон, Вера что-то шепчет, откидывая голову.

— Егор…сильнее.

— Нет, девочка, только не сегодня.

Сам сдерживаюсь, чтоб не сорваться на бешеный ритм, сегодня хочу любить ее, любить медленно. Заниматься любовью, как это делают с любимой и единственной женщиной. Меня переполняют эти эмоции, даже не похоть и страсть, как это было раньше, а именно, что-то нежное вырывается наружу, заполняя собой все пространство вокруг.

Я дышу этой нежностью, ловлю губами стоны и крики своей женщины. Она моя. Сейчас. Была и будет всегда. Эмоции накрывают волной нас двоих.

— Моя девочка. Только моя. Сладкая, нежная, страстная, ненасытная.

Шепчу на ухо безумные слова, вбиваюсь глубоко, медленно. Вера начинает срываться на крик, вибрация прокатывается по ее телу, внутренние мышцы сжимают член, провоцируя и ускоряя мой оргазм. Она с силой обхватываю меня за шею, тело колотит в сильном оргазме. Я сам, уткнувшись в ее влажную кожу, громко и сдавленно рычу, кончаю, так, что сводит ноги, член пульсирует, обжигая горячей спермой влагалище.

— Люблю тебя.

Сам не узнаю свой голос, скорее всего Вера не слышит. Не важно, признаюсь сам для себя. Это окровените как истина, лично для меня, не требующая доказательства. Волна наслаждения постепенно отпускает, перекатываюсь на бок, прижимая податливое тело к себе.

— Спи малыш, — целую в лоб, ее руки обхватывают мой торс, нога закидывается на бедро, дыхание выравнивается.

Улыбаясь, глядя на спящую в моих объятых девушку. Такая уютная, домашняя, родная. Я четко уверен в своих чувствах к ней. А что с ней происходит, что скрывает и то, от куда, эти шрамы, узнаю позже.

Сон накрывает, прижимаю Веру еще крепче, накрываю наши обнаженные тела покрывалом и проваливаюсь в темноту.

***

Яркий свет слепит глаза, телефон разрывается на полу в ворохе одежды. Шторы не задернуты, в спальне очень ярко. Я один, посередине большой кровати. Веры нет, как и ее одежды, неужели ушла? Телефон замолкает, но снова начинает звонить. Нахожу его, на экране имя Морозов. Черт противный. Сажусь, потираю, лицо ладонями, только потом отвечаю.

— Чего тебе, мой любезный друг?

— И тебе доброго утра Егор. Вера с тобой?

— Тебе какое на хер дело?

— Да, я обещал к ней не лезть, но дела срочные.

— Слушаю.

Морозов начинает говорить, много, долго, грамотно расставляя акценты, чтоб до меня дошло уж наверняка и задело. Я слушаю, но лучше бы я этого не слышал. И не знал. Жалею, что ответил, на звонок.

— Ты уверен?

— Все скинул на почту, посмотри сам.

Отключаюсь, иду в душ, надо подумать. Слышу шум в стороне кухни, значит, Вера не ушла, даже не знаю сейчас хорошо это или плохо. Долго стою под прокладными струями. Мозг начинает думать рационально, эмоции уходят на второй план. На душе противный осадок и горечь услышанного.

Медленно одеваюсь, джинсы и рубаха. Иду на кухню, уже в коридоре запах чего-то вкусного, запах домашней еды. Вера стоит спиной, на ней моя белая футболка, она почти прозрачная, видны изгибы тела на фоне солнечного света из окна. Легкий поворот корпуса, открытое плече, острый сосок выпирает сквозь тонкую ткань. Сглатываю слюну.

Она поворачивается, видит меня, улыбается. Открыто, искренне.

— Доброе утро. Я нашла творог, сделала сырники. Ты не против?

— Скажи, как тебя зовут?

Девушка замирает, взгляд становится не читаемым, смотрит в глаза, не отрываясь, но в них нет ничего, снова лед и холод.

— Вера. Меня зовут Вера.

— Как, на самом деле тебя зовут?

— Я жду ответа.

— Зачем ты его ждешь, если уже знаешь?

Откладываю на стол лопатку, выключаю плиту. Становится холодно и неуютно. Стою в почти прозрачной футболке на голое тело, хочется прикрыться и уйти.

— Не заставляй меня спрашивать несколько раз.

Слишком грубо, словно режет по живому. Отпираться и врать нет смысла, Егору все и так уже известно, он принял информацию, сделал выводы. Он успешный бизнесмен, аналитика важный момент в бизнесе. Он проанализировал, сложил даже не два плюс два, а один плюс один. Но я продолжаю молчать, хотя знаю, говорить придется. Но душу наизнанку выворачивать не буду, никогда не умела.

— Как тебя зовут, говори!

Сильный удар ладони по мраморной столешнице. Голос вибрацией проносится по моему телу, вздрагиваю. Интересно, он сможет меня ударить? Если он чуть не задушил Снежану лишь за то, что она назвала меня подстилкой, то что он сделает со мной за ту правду, которую он хочет знать?

— Бессонова Вероника Геннадьевна, так меня зовут.

Отворачивается от меня, смотрит в окно, на залитую слепящим солнцем улицу.

— Кем приходится тебе Бессонов Анатолий?

Не хочу отвечать, вообще ничего не хочу. Не хочу, не могу больше находиться здесь, я задыхаюсь от той ненависти и злобы, что исходит от мужчины. Так же, но совсем по другой причине я задыхалась под ним вчера, получая удовольствие. А сейчас начнется не разговор, а допрос. Что? Где? Когда? Зачем? Будет выворачивать меня наизнанку, вскрывать старые раны и выдавливать гной той моей жизни, которую я так пытаюсь забыть и бегу, не оборачиваясь. Сука!

— Он приходится мне мужем.

Буду говорить максимальную правду, пусть подавится. Глебушка уже постарался, рассказал в лицах, кому и кем я прихожусь. Наверняка сделал меня боевой подругой, помогающей перевозить дрянь и подавать патроны.