Однако настырное решение Каролины просидеть в заточении несколько дней и вызвать этим реакцию у сенатора пало под его воспитательными мерами. Вытерпеть в своей комнате столько времени, не выходя при этом даже на балкончик, – это, по сути, было для Каролины подвигом.

За все время у нее появилась возможность посмотреть на свое поведение со стороны и покраснеть даже в одиночестве. Да, голодовка – это, пожалуй, перебор. Да и сам бойкот выглядел, по меньшей мере, смешно. Это заставило синьорину несколько сожалеть о наделанных своими руками глупостях.

Да и после рассудительных слов Паломы Каролина нашла некоторые оправдания сенатору и решила, что завтра утром с оизволит позавтракать в его обществе. Только прежде ей надобно вкинуть в свой изголодавшийся желудок хотя бы кусок хлеба, чтобы не показаться Адриано голодным зверем, гневно забрасывающим пищу в свою утробу.

В свете одинокой свечи, освещающей угрюмую кухню, Каролина едва могла что-либо различить, но времени на перебор продуктов у нее особенно не было. Все, что она сумела схватить, – это кусок курицы, обжаренный на сковороде, и огурец, лежавший в общем лотке с овощами. Да, голодовка – это явление не для дамы c таким аппетитом, как у нее. Каролине порой было стыдно за свое неуемное желание вкусно поесть, но с ним она частенько не могла совладать. Нетерпеливо жуя курицу, синьорина присела за небольшой столик, предназначаемый для прислуги.

В доме все спали, поэтому никаких звуков, кроме интенсивного чавканья, по комнатам не раздавалось. Но неожиданно для синьорины кухня осветилась куда более ярким светом, и синьорина замерла с обглоданной ножкой в руке. Вопреки ее догадкам увидеть Урсулу, в дверях кухни появился Адриано, засидевшийся в кабинете со своими бумагами. При свете трех свечей на подсвечнике его лицо казалось еще более измученным, чем было на самом деле. Каролина виновато склонила голову, но тут же продолжила обкусывать оставшееся куриное мясо.

– Приятного аппетита, – с улыбкой произнес Адриано и поставил подсвечник прямо в центре стола.

Она кивнула.

– Доброй ночи, сенатор. Вы не спите в столь поздний час? – спросила удивленно Каролина, не глядя в глаза сенатору и продолжая увлекательно заниматься своим делом.

Ему была безразлична ее бестактность. Скорее, хотелось рассмеяться, чем разгневаться.

– Ну что вы, синьорина, я же не мог позволить, чтобы вы в потемках пронесли мимо рта эту чудную ножку, – в его голосе чувствовалась ирония, и Каролина улыбнулась, прекрасно понимая нелепость своего поведения.

– Да, сенатор, моя голодовка потерпела крах, – с улыбкой ответила она, нескромно посмеиваясь над собою.

Увидев, как она улыбается, Адриано ощутил в своем сердце вздох облегчения.

– Синьорина, очень хотелось бы сказать вам пару слов… – промолвил он и присел напротив нее.

Каролина вытерла рот салфеткой, которую она схватила вместе со всем остальным со стола кухаря, и посмотрела на него с напускным равнодушием.

– Вы будете меня отчитывать? – в ее голосе чувствовалось поразительное спокойствие.

– Ну что вы, синьорина? Мне это ни к чему!

Адриано невероятно радовался тому, что наконец-то Каролина вышла из своего убежища и попала в его поле зрения. В себе он находил, что конфликт, произошедший между ними не так давно, совершенно не повлиял на его чувства к ней. Хотя поначалу разбушевавшиеся в его душе эмоции впускали в его сознание разные мысли, вплоть до того, чтобы отвезти Каролину на ее родину и оставить на произвол судьбы, вычеркнув из своей головы мысли о ней. Однако сенатор ясно осознавал, что это будет не так уж и просто. Очевидно, все слишком далеко зашло.

Он посмотрел на нее прищуренными карими глазами и вздохнул с каким-то сожалением.

– Я хотел бы поведать вам обо всех произошедших событиях, которые связывают нас с вами, синьорина, – начал он. – Но последний момент, когда вы имели неосторожность проявить агрессию в мою сторону, вынуждает меня к осторожности рядом с вами. Именно поэтому, хотите вы этого или нет, я смогу вам поведать не все…

– Снова, сенатор, – разочарованно произнесла Каролина. – Мы снова возвращаемся к бессмысленной беседе. Зачем ее вообще начинать?

Адриано лишь одарил ее взглядом, в котором таились властность и сожаление.

– Скажи я вам истинную правду, меня незамедлительно возьмут под стражу! Ибо мои действия тогда разнились с моими обязанностями…

– Неужто ваши деяния столь противозаконны? – резко отрезала она.

– Для моей республики – да, но перед вами моя совесть чиста, – ответил спокойно он.

Каролина растерялась.

– Даже не знаю, что и думать…

– Мне понятно, синьорина, ваше стремление знать все, что открыло бы перед вами все карты, – продолжал Адриано. – Но порой нам лучше играть вслепую…

– Извольте, сенатор, – она отрицательно закачала головой, – но я слишком часто в последнее время сталкивалась с предательством. Поэтому прошу вас… – в ее глазах вместе с игрой пламени свечей отражалась мольба… – заклинаю вас быть откровенным в нашем общении.

Адриано прекрасно понимал, что ее излишняя импульсивность может сыграть с ним злую шутку. Но если посмотреть на это все ее глазами… признаться, она ведь имеет право знать правду. Тем более в этой истории он сыграл отнюдь не последнюю роль. Еще и этот несносный старик Витторио все время твердит о доверии, на котором у них есть шанс построить общение.

– Хорошо, синьорина. Я постараюсь быть крайне честным, но с одним условием, – он с требовательностью посмотрел в ее глаза, – вы должны пообещать мне, что все сказанное мной останется строго между нами, ибо любой, кто проболтается, будет обвинен в предательстве против республики и…

– …Закончит свою жизнь на виселице, – закончила фразу Каролина.

– Верно, – произнес Адриано и как-то горько улыбнулся. – Вы усвоили урок. Итак, синьорина Диакометти… вы являетесь наследницей огромного поместья и земель в Генуе…

– На которые, очевидно, вы и претендуете? – с лукавой ноткой предположила она, бесцеремонно прервав речь Адриано.

Он посмотрел на нее с той улыбкой, которой смотрят родители на шкодливого ребенка.

– Прошу прощения за беспардонное замечание, но в данный момент вы узко мыслите, синьорина, – спокойно, но строго произнес он. – Мои владения имеют масштабы более чем достаточные для моего имени. А ежели вы желаете услышать от меня правду, то не смейте меня перебивать!

Строгость в его голосе заставила ее кротко склонить голову.

– Простите, сенатор.

– Так вот… Заверяю вас, синьорина, никого из венецианцев ваши земли не интересуют, хотя предложения ими овладеть действительно поступали.

Каролина посмотрела на него с некоторой тревогой. Сенатор снизил голос до полушепота, чтобы их никто не услышал, хотя он прекрасно понимал, что слуги спали в своих комнатах под самой крышей его палаццо.

– И эти предложения поступали от нашего общего знакомого… – с этими словами Адриано недовольно скривился: – Луко Брандини…

Глаза синьорины изобразили удивление и страх.

– Я понимаю ваше замешательство, но это действительно так. Луко Брандини предложил Венеции заговор против Генуи, в котором мы должны были поддержать оружием и припасами армию мятежников. Но я отказался от этой затеи, поскольку интересы моей державы оказались последними в череде притязаний миланцев…

Этот момент был самым тяжелым, и Адриано ожидал от Каролины бурной реакции. Но она покорно молчала, лишь глазами выдавая свое изумление.

– Луко, как и всей аристократии Милана, необходимы были генуэзские земли для того, чтобы установить в республике свое политическое господство.

Каролина сглотнула подошедший к горлу ком, ком разочарования и обиды.

– Поэтому он предложил мне уничтожить семью да Верона…

Она со страхом закрыла глаза, чувствуя, как душу распирает желание разреветься.

– При вашей гибели и смерти ваших родителей единственной наследницей осталась бы ваша сестра, чему сейчас она наверняка несказанно рада. А тем, что принадлежит супруге, сами понимаете, распоряжается муж.

– И что же ответили вы? – едва слышно спросила Каролина.

– Я ответил, что Венеция не будет участвовать в этой грязной игре, – с гордостью ответил Адриано.

– Но тогда у меня к вам только один вопрос: каким образом ваши корабли оказались у берегов Генуи?

– Мне прислал письмо ваш так называемый друг Маттео с ложными сведениями, – Адриано снова перекручивал действительность, но не мог остановиться, ибо понимал, что к этой правде она совершенно не готова… – Мы встречались с ним ранее. В вечер мятежа мы с ним столкнулись на берегу моря, у него на руках были вы в бессознательном состоянии. При этом он буквально настаивал, чтобы я помог вам обоим сбежать…

– Но отчего же тогда его нет со мной? – спросила ошеломленно она.

– Об этом вы можете спросить только у него, если, разумеется, он еще пребывает в этом мире! Хочу отметить, что юноша оказался весьма храбрым и предпочел остаться погибать со своей армией, чем трусливо спасаться в побеге.

– Палома сказала, что он все-таки бежал…

– Это лучший для него выход.

– И все же, сенатор… Неужто вы спасли мне жизнь, рискуя собственной репутацией и чином? – с нескрываемым удивлением спросила она.

Он молчал, но в его безмолвии она словно услышала утвердительный ответ.

– Почему же вы делаете это все для меня? – в ее голосе слышался едва сдерживаемый крик изумления.

Решив, что на сегодня довольно, Адриано поднялся, взял в руки подсвечник и на прощанье произнес:

– Существуют вещи, которые не поддаются объяснению.

– Но не в вашей жизни, сенатор, – тихо произнесла она, словно обращалась к столу и, немного погодя взяв свою свечу, направилась в свою комнату.


Как всегда, умные мысли теребили ее лишь глубокой ночью, назойливо мешая ей уснуть. Каролине вспоминались все события, предшествующие ее прибытию в Венецию. Нередко перед ней вставал образ строгого Лоренцо и его взгляд: такой беспощадный и сожалеющий, который он бросил ей на прощанье в мгновенье их последней встречи. Порой она себе задавала вопрос: какие чувства возникают у нее при воспоминании о жестком герцоге? Некоторое ощущение сострадания, сожаления от невозможности помочь и вернуть все на свои места. Смогла ли она быть другой, вернувшись на несколько лет назад, зная о том, что их ждет в будущем? Вряд ли! Ее крутому нраву не свойственно подчинение, и строгость отца тому не исключение.