Нужно признаться, что втайне Адриано полагался на женскую наивность, присущую юной красоте, и неумение разбираться в происходящих вокруг событиях. Не ведал он и о том, что эта особа не станет слепо верить всему, а в будущем непременно обдумает каждое его слово, и потому он продолжал:

– Мой друг-флорентинец оказался знакомым вашего отца, многоуважаемого герцога Лоренцо да Верона, потому и надеялся прибыть вовремя, до начала печальных событий. По словам флорентинца (поскольку он желает оставаться неизвестным, я сохраню его имя в тайне), в его замыслах состояло оказать необходимую и возможную помощь вашей семье. Однако до места действия нам не пришлось добраться: на берегу нам встретился, как он представился, Маттео Гальди, с вами на руках, моля о помощи. К сожаленью, не владею достоверной информацией о том, каким образом вы оказались с ним. Но ваше тяжелое ранение требовало сиюминутной помощи, а на моем судне в тот момент находился Витторио Армази, тут же принявшийся за ваше лечение. Все получилось как-то довольно быстро и суетливо… Признаться, мой друг попросил побеспокоиться о вас, поскольку в своих владениях оставить вас он не имел возможности. Судить об этом не имею права, но он отметил, что при первом же случае он или кто-либо из ваших родственников заберет вас из моих владений.

Заметив ее взволнованный взор, Адриано ясно осознал, что ему лучше смолкнуть, иначе беспокойство чревато ухудшением ее состояния.

– Как по мне, то довольно странно, что Маттео оставил меня во власти незнакомых ему людей, – с подозрением прищурившись, отметила она.

– Он намеревался отправиться с нами, – кивнул головой Адриано. – Однако, по неизвестным мне причинам, в последний момент передумал и вернулся в Геную.

– И все же я не в силах уяснить все это, – промолвила задумчиво она. – Я помню, что Маттео кричал… сквозь эти ужасные звуки… о каком-то побеге… требовал, чтобы я бежала с ним… но я ответила… – она словно опомнилась и пытливо посмотрела на сенатора. – Герцог… герцогиня… мои родные… что с ними?

Вопрос прозвучал требовательно, но Адриано, несомненно, к нему готовился.

– Мне бы крайне не хотелось вас расстраивать, синьорина, но о судьбе герцога и герцогини Маттео говорил невнятно. Знаю лишь, что палаццо сожжено, обеими сторонами пережито тяжелое сражение. Единственное, что сообщил крестьянин: ваш отец тяжело ранен в бою… Глубочайше прошу прощения, но я не располагаю сведениями о последствиях мятежа. Я велел гонцам, отправляющимся в Геную, обо всем разузнать.

Его слова заставили Каролину обеспокоиться: ее глаза растерянно забегали по комнате, а из груди стали вырываться тихие хрипы, похожие на всхлипы и рыдания. Казалось, что девушка начала задыхаться.

– Синьорина… синьорина, что с вами? Вам дурно?

Адриано поддержал ее, когда, вставая из кресла, она едва не упала. Он обхватил ее крепкими руками и уложил на кровать.

– Дышите глубоко, Каролина! – воскликнул он. – Вдохните же воздух!

У нее раскалывалась голова, и почему-то заболело сердце. Каролина попыталась сделать вдох, и в самом деле почувствовала себя немного легче. В порыве нахлынувшего беспокойства сенатор прижал ее к себе, словно пытался утешить и своим телом вдохнуть в нее жизнь. Коснувшись синьорины, его охватило желание прижать ее к себе еще крепче, но она стала еще более хрупкой, чем была прежде, и Адриано попросту боялся ее раздавить. Необычайная волна неведомого чувства прошлась по его телу, окатывая Фоскарини мягко сотрясающим теплом. Ему следовало бы ослабить свои крепкие объятия, но он оказался не в силах подчиниться этой надобности!

Да и сама Каролина в этот самый момент крайне не желала бы этого: ее посетило неописуемое, но уже знакомое чувство защищенности и спокойствия. Она склонила голову ему на плечо и ощутила, как слезы беспомощно катятся по ее щекам. Адриано почувствовал, как у него увлажнилась рубаха от боли, исходящей из ее души.

– Постарайтесь успокоиться, милая синьорина. Недаром я не желал говорить вам обо всем сейчас, пока вы не окрепли…

Он заставил себя оторваться от ее прекрасного тела и помог улечься на подушки.

– Нет-нет, сенатор, я ведь должна знать правду…

«Правду… правду… правду…» – прозвенело в его ушах, как оглушительное эхо. Нехорошо получается – как раз этого синьорине не пришлось от него услышать. Но как можно сказать правду, если при прозвучавших словах она едва не лишилась чувств?

– И почему же он так просто отдал меня вам, я не понимаю, – вымолвила Каролина, и Адриано заметил, что она уже устала от их разговора.

– С вас довольно новостей на сегодня, синьорина, – ответил он, но ее умоляющий взгляд заставил его продолжить. – Как сказал сам Маттео: ваш отец поручил ему спрятать вас, ибо ваша жизнь в опасности…

– Поразительное стечение обстоятельств, – пролепетала Каролина и прилегла на подушки. – Я, и впрямь, устала… позовите лекаря Армази…


– Ну и как ты хочешь, чтобы я сказал ей правду? – Адриано посмотрел на Витторио испепеляющим взглядом. – Я лишь «размыл» действительность, даже не ставя ее в известность о печальных событиях, на самом деле имевших место быть, как она едва не потеряла сознание…

– Вынужден согласиться, Адриано, что тут ты прав, – согласился Витторио, вымывая руки. – Говорить ей что-либо еще рано – она очень слаба.

– Витторио, когда я могу ее забрать к себе во дворец? – спросил Адриано, задумчиво и бесцельно глядя в окно.

– Завтра ночью. Хочу еще сутки понаблюдать за ней, – ответил Витторио. – Я дам рекомендации Урсуле, как за ней ухаживать. В твоем палаццо ей будет куда лучше. В моем доме нет условий, достойных дамы такого уровня.

Адриано ценил честность лекаря, но сейчас он не желал слышать от него подобные вещи.

– Витторио, у вас замечательный дом, который благоухает чистотой. Причем, оно чисто не только визуально, но и духовно. Я и так обременил всех вас, оставляя Каролину здесь…

– Ох, Адриано, ты глупец, если думаешь, что моей семье тяжело помочь тебе, – Витторио по-дружески обнял Фоскарини. – К тому же она – прелестный человек. Это заметили все мы. Ты перевезешь ее к себе, а что дальше? Тебе ведь скоро отбывать в Рим…

– Это так: я отправляюсь туда по делам республики. Но через пару недель я рассчитываю вернуться в Венецию. За это врем я мне уже что-нибудь станет известно о последствиях событий в Генуе.


Пока Адриано пребывал в Риме, решая политические вопросы республики, Каролина находилась в его палаццо и постепенно набиралась сил. В последний раз ей довелось наслаждаться присутствием Адриано лишь в ту ночь, когда он перевозил ее из дома Витторио в свои владения.

Тогда, к великому разочарованию синьорины, их общение с сенатором оказалось весьма кратковременным. На том сказалась ее слабость, лишившая ее непринужденного общения. И по неведомой для Каролины причине она боялась обронить неуместные фразы, а потому предпочла сторониться общения с ним. А он, в свою очередь, лишь временами беспокоился о ее самочувствии и тихо говорил с Витторио о посторонних делах.

В памяти синьорины остался тот прекрасный момент, когда она впервые проснулась в теплой уютной постели, устланной мягкими перинами и необычайно нежным бельем.

Золотисто-бежевые тона комнаты, сверкающие во власти солнечных лучей, слегка ослепили ее, и Каролина изредка закрывала глаза, позволяя им привыкнуть к яркому свету, который пропускали в комнату три высоких окна. Напротив высокой кровати, завешанной светлым балдахином, стоял красивый большой комод, на котором находилась высокая фарфоровая ваза, исписанная неведомыми для Каролины символами. В вазе благоухали свежие розы белого цвета.

Над комодом висел портрет в коричневом обрамлении, где в нежно-розовых тонах изображалась довольно красивая молодая женщина с задумчивым ласковым взглядом.

Сладко потянувшись, Каролина вновь осмотрела отведенные ей сенатором покои и отметила про себя тонкий вкус хозяина дома, который гармонично играл в сочетании светло-коричневых оттенков с округлыми формами всех предметов интерьера. Причем, каждая, даже самая незначительная мелочь в комнате казалась не лишней, а дополняющей обстановку.

Каролина безмерно благодарила Витторио за его радушие и гостеприимность, но здешний изысканный интерьер необычайно влиял на ее настроение. Именно поэтому ее радовал переезд в палаццо Фоскарини.

В имении сенатора до сих пор ей приходилось сталкиваться лишь с управляющим Бернардо и горничной Урсулой, относившимся к синьорине с большим почтением. Ни одна прихоть ее милости не оставалась без внимания, хотя никто из челяди не мог себе объяснить появление этой дивной синьорины в сенаторском палаццо. Однако даже напыщенное гостеприимство и радушие, игравшие на лицах прислуги, убедили Каролину в том, что Фоскарини беспокоится о ее комфорте, а значит, опасаться ложности его намерений ей не стоит.

Она восхищалась благородством и мудростью доктора Армази, поэтому всегда с нетерпением ждала его прибытия, дабы приятно пообщаться с ним за чашечкой чая. Этот милый мужчина до того казался ей поразительно интересной личностью, что она чувствовала в нем что-то родственное с ее дядюшкой из Франции, двоюродным братом матери, с которым, впрочем, ей приходилось видеться всего несколько раз.

В палаццо сенатора никто из знатных господ не появлялся в его отсутствие, поэтому Каролине приходилось довольствоваться общением лишь с прислугой и семьей Армази. Надо отметить, что до своего отъезда сенатор оставил ей письмо, извещавшее синьорину о некоторых условностях.

Во-первых, сенатор рекомендовал ей представляться синьориной Каролиной Диакометти до тех пор, пока он не получит сведений о судьбе герцога. Во избежание распространения информации о довольно известном в Генуи имени и для сохранения ее персоны в безопасности, она согласилась с просьбой сенатора и последовала ей. Во-вторых, сенатор просил называться не иначе, как его кузиной из Флоренции. Это было ясно, – надо же как-то изъясняться по поводу ее пребывания в его владениях. И, в-третьих, сенатор строго-настрого рекомендовал ей и поручил это под контроль Бернардо покидать его палаццо исключительно в сопровождении одного из четырех стражников, контролирующих его имение.