– Антонио, отправляйся в Венецию за лекарем Армази, – велел Адриано. – Не знаю, насколько он успеет до родов…

Но тут же он отошел ближе к Антонио и как можно тише прошептал, чтобы Каролина не слышала его.

– Я боюсь, что поездка в телеге принесет ей больше боли. Совершенно растерян и не знаю, что мне делать, Антонио. Быть может, ближе будет отправиться в Падую?

– И в город, и до монастыря ехать телегой несколько часов, – произнес Антонио. – Моя супруга рожала почти сутки. В монастыре будет лучший уход. В городе же нам придется искать пристанище и акушеров. И насколько скоро нам это удастся – неизвестно.

– Ты прав. Нет, Антонио, ты мне нужен здесь. Пусть за Армази отправится Родриго, ему самому нужна помощь. И, кстати, нужно сдать под стражу этих двух. Ты вернешься за ними на повозке, как только мы доставим Каролину в монастырь. Родриго оставьте здесь, пусть присматривает за арестованными.

Антонио немедля распорядился наемникам о воле хозяина и занял место извозчика, бросив улыбающийся взгляд на Фоскарини. Уложив позади себя мешок, наполненный чем-то более или менее мягким, Адриано уперся об него так, чтобы суметь уложить на себя супругу и смягчить болезненную для нее тряску в телеге. И как только благодарить Бога за то, что по воле Своей Он все же воссоединил их? И ему, Антонио, больше не придется винить себя в том, что они не вместе! Брастони ударил хлыстом по кобыле, и та рванула с места.

Адриано ощущал невероятный стыд, но он даже не знал, что сказать. С того момента, как узнал о ее положении, он еще больше продолжил винить себя в былых проступках. Это самобичевание сковало его уста. Господи, он ведь невероятно ждал этой встречи, не раз в своих мечтах представляя ее, но никак не предполагал, что его решительность в этот самый долгожданный миг просто рассеется под давлением ее страданий. Сейчас ему казалось, что любые слова, сказанные им, будут встречены ею гневными восклицаниями. И поделом ему! Из-за грубейшей ошибки Адриано на долю Каролины выпало столько испытаний, что ему и представить было страшно! Но, воинственно пережив все трудности, она еще сумела собраться с силами, чтобы выносить его малыша. Каков глупец человек, назвавший женщин слабыми…

– Я не достоин твоего прощения, – промолвил ей на ушко Адриано, прижимая ее пальчики к своим устам, не желая более мучиться предположениями о том, что она ответит на его слова.

– Подобным образом ты говоришь мне о раскаянии? – как-то холодно спросила она, не глядя в его сторону.

– Подобным образом я прошу у тебя прощения всей своей никчемной сущностью, – виновато ответил он и прикоснулся губами к ее плечику.

Она не желала показывать ему своих слез – слез не от боли, не от беспокойства, не от смятения и страха. А от счастья! От счастья, что он все же оказался рядом. Что он, в конце концов, осознал свою ошибку и снова доверяет ей!

– В тебе найдутся силы, чтобы простить меня? – спросил он, страшась услышать ее ответ.

– Пока мне это неизвестно, – ответила хладнокровно она, нарочно издеваясь над ним. – Ты слишком внезапно вернулся в мою жизнь.

– Если ты не сможешь, я пойму, – так тихо промолвил он, что она едва разобрала его слова под громыхание летящей телеги и топот лошадей.

– Ох, спасибо, сенатор, за снисходительность, – дерзнула она.

– Нет, милая, я больше не сенатор…

Тут же ощутив схватившую ее протяжную боль, Каролина застонала, едва сдерживая в себе крик. Видеть ее мучения стало для него настоящей пыткой, но он готов был взять всю полноту этих страданий на себя, если бы только это было возможно.

– Что я могу сделать? – отчаянно воскликнул он.

– Полагаю, что ничего, – ответила она, когда боль отпустила ее. – Единственное, о чем я тебя прошу: прекрати теребить меня вопросами. Мне самой неизвестно, чего ожидать.

Не желая смущать ее, он отвел взгляд, заключив крепче в свои объятия и всеми силами стараясь удерживать ее тело от тряски. С нетерпением он ждал мига, когда Антонио известит его о появившемся на горизонте монастыре.

Телегу довольно сильно трясло, и Адриано с беспокойством поглядывал на кротко опустившую голову Каролину. Она молчала и даже не поднимала головы, но ее уста что-то шептали, а ладони бережно поглаживали живот, словно пытались удержать его от болтанки. Ему стало понятно, что она разговаривает с их ребенком, и несмело придвинул свою руку к ней, желая тоже прикоснуться к заветному месту, из которого так рвался его малыш. Но как только он дотронулся до нее, как Каролина внезапно откинула его руки. Этот хладнокровный жест сразил его, словно молнией, но она тут же спохватилась и вернула его ладонь.

– Прости, – промолвила сухо она. – Я не хотела тебя отвергать… Как правило, это происходит само по себе.

– Потому что ты – мама, оберегающая свое дитя, – с улыбкой промолвил он и прижался к ней ближе, коснувшись колючей бородой ее щеки. – Только молю тебя, не прячь его от меня. Клянусь, что больше не посмею обидеть вас обоих.

– Ох, Адриано, я и не собираюсь лишать тебя твоего сына…

Она откинулась назад, пытаясь всеми силами совладать с собою в очередной болезненной схватке.

– Боже милостивый, где же там этот монастырь? – взмолилась она. – Боли повторяются чаще. Пресвятая Дева, помоги мне это выдержать!

Адриано ощущал, как хрустят его пальцы, когда Каролина сжимала его руку, и только мог себе представить, какую боль она испытывает. А ведь все могло случиться иначе… Ведь сейчас она могла бы рожать в прохладных стенах его палаццо, в окружении целой свиты лекарей и акушеров, которую он обязательно собрал бы. Сможет ли он себя простить за все те страдания, которые она переживает из-за него?

– Вдали виднеются стены монастыря! – воскликнул наконец-то Антонио, и оба в повозке с облегчением вздохнули.

– Еще немного, любовь моя, совсем немного…

– Ох, Адриано, я выдержу… Мне было гораздо хуже, когда ты обвинил меня в предательстве. Физическую боль я терплю сноснее, чем душевную.

– Я буду долго еще вымаливать твое прощение, – с сожалением заметил он.

– О, поверь мне, обидой на тебя я занимаюсь сейчас меньше всего, – с недовольством отметила она. – Сейчас мне нужно дать жизнь нашему сыну… Все остальное после…

И снова его поразила ее уверенность в том, что она рожает мальчика. Но это предчувствие она никому не могла объяснить, даже себе.

Увидев из окна своей кельи синьора Фоскарини, матушка Елизавета выбежала, чтобы поприветствовать его. Но ее изумлению не было предела, когда перед ней предстала измученная схватками Каролина. Она сиюминутно распорядилась, чтобы сестры подготовили келью для родов и принесли носилки.

– Сейчас, моя дорогая, – с улыбкой говорила она, поглаживая рукой волосы измученной Каролины.

– Ох, матушка, ваши руки мне кажутся такими мягкими, – произнесла Каролина и, словно убаюканная, закрыла глаза.

Оказавшись на ложе, к удивлению, оснащенном периной, Каролина мысленно поблагодарила Бога за эту благодать после невыносимой тряски на досках телеги.

– Ты уже совсем скоро родишь, моя дорогая, – сказала матушка, когда в ожидании монастырского лекаря осмотрела Каролину. – И мы с двумя сестрами-акушерками поможем тебе в этом.

Оптимистичный голос Елизаветы успокоил Каролину, переживающую о здоровье малыша. С улыбкой на устах матушка вышла из кельи, но к двум сестрам и синьору, стоящим неподалеку от двери, она направлялась с тревожным взором.

– Немедля отправляйтесь в молитвенную и зажгите свечи за здравие Каролины. Читайте молитвы за то, чтобы Господь помог ей и ребенку. И вы, синьор, также молитесь.

Адриано ухватил уходящую матушку за руку.

– Неужто все так скверно?

Та с беспокойством забегала глазами.

– Синьор Фоскарини, все не очень гладко, учитывая условия, в которых синьора прибыла сюда. Но с Божьей помощью все будет благополучно. Молитесь, синьор, и Бог услышит.

Вернувшись в келью, Елизавета сжала руку Каролины.

– Вас что-то беспокоит, дитя мое?

– Лишь здоровье ребенка, – ответила та. – Слишком долго тряслись в телеге. Лекарь говорил, что мне это противопоказано.

– Вы – сильная женщина, моя дорогая. Поэтому вам удалось все выдержать. Значит, сможете вынести и это.

– Ох, если бы я знала, что вы станете матушкой, то ни за что не покинула бы монастырь, – тяжело дыша, промолвила она.

– Если бы мы знали, что сенатор прибудет за вами спустя два дня, я не позволила бы вам бежать. Но Господь решил за нас. И вот вы снова здесь, моя дорогая.

Матушка Елизавета старалась всеми силами подбодрить Каролину, ибо и это сейчас было важным. Сестры заботливо ухаживали за ней, и в какой-то момент ей показалось, что она и впрямь оказалась в истинно благодатном месте, а не в том омуте, пребывание в котором шесть месяцев назад стало для нее настоящим испытанием.

Сейчас атмосфера монастыря преобладала в умиротворенности и любви, которых здесь так не хватало прежде. Словно из ада здесь сотворили Эдем. Ей вспомнилась забавная фраза Адриано «там нечто, немножечко похожее на рай». Совпадение это или нет, но, оказавшись в монастыре, она и впрямь ощутила себя окруженной неведомой силой, защищающей и ее, и ее дитя. Это ощущение питало надежду, что мучительные боли, испытываемые ею сию минуту, поглотят в себя эти стены, облегчив нелегкую женскую участь.


Чувствуя себя неспособным собраться с мыслями, дабы обратиться к молитве, Адриано лишь сумел зажечь свечи. И встал на месте, точно врос в пол. Он не падал на колени, не сокрушался в рыданиях, не гневил Бога порицаниями… Он стоял безмолвно перед святым Распятием, и о его боли кричало лишь сердце, но тот крик, который исходил из него, Всевышний не мог не услышать!

Нечто внутри него в отчаянии призывало воскликнуть: «Господи! Возьми мою душу, но сохрани жизнь женщине, ставшей для меня смыслом моей!» Но что-то неведомое подавляло этот клич в горле, давая волю столь самолюбивому и в одноодновременно скромному желанию лицезреть блеск прекрасных голубых глаз…