Мадлен Эссе - Обрученные Венецией

– Нет, я не видел ее, синьор, – ответил смело Андре. – Простите за паузу… я вспоминал… Синьора очень красивая!

– Будь она неладна! – процедил сквозь зубы Антонио и направился к лошади.

Андре с облегчением вздохнул, с таким же облегчением вздохнула и Каролина, когда увидела взметнувшуюся грязь из-под конских копыт. Неужто мальчик ничего не сказал?

Она бросилась в веранду, когда тот появился в дверях.

– Господь милосердный, Андре! Чего хотел от тебя этот незнакомец?

– От меня – ничего! Но он чего-то хотел от тебя, Каролина, – поразительно спокойно ответил мальчик. – Он ищет тебя почему-то, и даже показал мне твой портрет. Ты на нем такая красивая!

– А что ты ему ответил? – испуганно спросила та.

– Я ему сказал, что не видел тебя. Солдаты злые… Я просто испугался, что они тебя обидят. Я правильно сделал?

Она с лаской посмотрела в его взволнованные глазки и прижала его к себе.

– Разумеется, милый! Разумеется! – воскликнула она. – Ты все правильно сделал! Ты – невероятно умен! Это плохой синьор. Невероятно плохой. Слава Всевышнему, что он ушел!

Она прижимала его к груди и благодарила Бога и разум этого ребенка. Ей можно быть спокойной – теперь Адриано не будет даже подозревать, что она здесь. А стало быть, он и его наемники впредь в этот дом не вернутся!

Выбежавшие из всех закоулков дворика индейки и куры бросались на рассыпающееся зерно и с неимоверной жадностью клевали его. Каролина держала в одной руке ковшик, а другой сыпала корм прямо на взбалмошных птиц, нетерпеливо уничтожающих свою пищу. Она никогда не думала, что занятия домашним хозяйством могут вызывать у нее столько удовольствия. И немудрено: тяжелую работу ей никто не давал, а вот о легкой помощи Анджела ее временами просила.

Каролина вскинула голову к небу, покрытому светло-серыми облаками, и вздохнула от холодной грусти, навевающейся влажной и сумрачной зимой. Безумная тоска, царящая в последнее время в сердце, только усугубляла безжизненность в ее глазах. Она вздохнула и вновь посмотрела на обезумевшую от голода птицу. Беззаботная жизнь у этого зверья, которое совершенно не умеет думать! Есть чему позавидовать: нет мыслей – нет беспокойства…

А ей с утра о чем только не пришлось переживать: снова эта отравляющая жизнь тошнота, вошедшая в ее утренний режим вместо завтрака. А эти тревожные воспоминания об Адриано, которые не покидали ее ни на мгновенье! И по-прежнему клокочущее сердце при мыслях о нем… Помимо этого, она непрестанно беспокоилась раздумьями о том, чем занять себя до того, как у них решится вопрос об отъезде. А затем – этот самый отъезд. Боже милостивый, когда же все произойдет, и она окажется у тетушки вдали от Венеции, в мире и спокойствии воспитывая своего малыша?

– Каролина! – послышался требовательный детский голосок, доносившийся со стороны дома.

Она обернулась и увидела Андреа, светящегося неимоверной радостью и бегущего к ней в одной льняной рубахе с каким-то листом в руке. Его маленькие ножки только и успели наскоро прыгнуть в огромные отцовские сапоги, и он бежал, едва не спотыкаясь через них. Посмотрев на полураздетого Андреа, Каролина поглубже укуталась в свою теплую шаль, чувствуя, как тело содрогается от непривычного ей холода.

– Посмотри, Каролина, что я нарисовал для тебя! – воскликнул мальчик, и подбежал к синьоре, которая за прошедшие недели пребывания в их доме стала ему настоящим другом и поклонницей его творений.

– Непременно посмотрю, – со строгостью в голосе ответила Каролина и присела на корточки, чтобы быть на уровне с ростом Андреа. – Ты же еще не выздоровел! Сию минуту вернись в дом! Посмотри, как холодно. Разве можно бегать голышом по двору?

– Сначала только посмотри, – настойчиво требовал детский голосок.

Она поднялась на ноги и взяла в руки его творение.

– Хорошо, я посмотрю. А теперь – марш в тепло!

Андреа ничуть не обижался на воспитательский тон Каролины и с той же блестящей улыбкой, вприпрыжку, бросился назад к дому. Ему не терпелось услышать ее мнение!

Каролина проследила, как малыш старательно поставил отцовские сапоги на положенное место, переобувшись в свои теплые сапожки. Сама она присела на табурет, всматриваясь в очередное творение мальчика.

Кисть явно принадлежала ребенку, – это было очевидно, но девушка с грустными глазами и томной улыбкой казалась такой знакомой Каролине! Она с изумлением смотрела на свой портрет, с трудом осознавая, что некогда жизнерадостная и счаст ливая синьорина Диакометти смогла претерпеть в своем образе множество изменений за столь короткий срок? Неужто грусть в глазах принадлежит ей и эта, будто напускная, улыбка тоже?

Как же изменил ее душу Адриано Фоскарини – негодяй, сумевший поверить в ее предательство, и сам решившийся на эту мерзость! Она с ужасом замечала в себе, что думает о нем все чаще и чаще, невзирая на время, отдаляющее все дальше и дальше их последнюю встречу. Быть может, это связано с тем, что ее дитя растет внутри нее, непрестанно напоминая о своем отце?

С этой мыслью Каролина провела по животику, ставшему оби телью ее стремительно растущему малышу, которого одно мгновенье, пусть недолгое, она принимала за обузу, возникшую в самый неподходящий момент. За тот поступок она корила себя до того момента, пока не успокоила в себе все переживания по этому поводу! Теперь ежесекундно растущая в ней сила материнской любви намеревалась окутать ее малыша всей благодатью, присущей ее сердцу. Сейчас она готовилась выгрызать благополучную жизнь во имя блага своего дитя! Только вот не с безжизненным блеском в глазах, как на портрете маленького маэстро.

Андреа внимательно наблюдал за отражением эмоций в голубых глазах Каролины, менявшихся от испуга и растерянности до облегчения и ликования. Понять малышу смятение, сразившее синьору, было сложно, но его очень беспокоило ее мнение, столь дорогостоящее его маленькому сердцу.

– Милый, а почему на этом портрете я так печальна? – с изумлением спросила Каролина. – Ты часто видишь меня такой?

– Нет, порой. Очевидно, когда ты о чем-то задумываешься, – ответил Андреа. – Тебе нравится? Скажи честное-честное слово!

– О, дорогой мой, это самый лучший дар, который мне когда-либо подносили! – с восхищением сказала она и улыбнулась.

Мальчик радостно перевел дух и с задором промолвил:

– Правда, мои рисунки не такие красивые, как у того маэстро, который изобразил тебя на портрете…

Испуганно оглянувшись, Каролина нетерпеливо взяла малыша за руки, всеми силами стараясь не давить на маленькие ладошки.

– Тише, Андреа! Не вспоминай об этом при других, – тихо вымолвила она. – Пусть то, что ты видел, останется нашим маленьким секретом. Договорились?

Он кивнул головой.

– Я очень надеялся, что тебе понравится моя картина, – прошептал он.

– Мне безумно нравится, – рассмеялась она. – Я сохраню ее и обязательно покажу своему малышу, когда он родится.

– Ох, Андреа, ты опять занимаешь Каролину своими рисунками, – снисходительно покачала головой Анджела, подоспевшая к ним.

– Что вы, Анджела, мне очень нравятся творенья вашего сына! – произнесла с улыбкой Каролина. – Вы можете гордиться своим мальчуганом.

Глаза Андреа заблестели от услышанной похвалы.

– Мы невероятно гордимся им, – ответила с улыбкой женщина. – И будем гордиться еще больше, если он сейчас пообедает.

Мальчик бросился в кухню выполнять повеление матушки, исполненный энтузиазмом от похвальных слов Каролины.

Повесив рисунок у изголовья своей кровати, она призадумалась, оценивая свои сегодняшние «покои». Да, невероятная скромность царила в ее спальне, которую она делила с Паломой. Да, в ней не было привычной мебели и простора. Да, на ее стенах не висят искусные творения великих художников, лишь этот маленький, но такой теплый рисунок, значащий для нее гораздо больше, чем те роскошные картины, которые она когда-либо видела. Сейчас, свыкнувшись с иными условиями жизни, в которых главную роль играет простота и напрочь отсутствует расточительность, к ней пришло осознание того, что, лишаясь материальных благ, со временем о них перестаешь жалеть. Особенно тогда, когда рядом есть люди, ненавязчиво учащие беречь ценности, заложенные в укромном уголке твоей души.

Ведь разве сегодня ее тело тоскует по воздушным перинам и изысканной пище? Отнюдь – оно жаждет оказаться в объятиях возлюбленного, как и прежде… Неужто ее сердце стонет по уюту и роскошным комнатам? Все, чего оно страстно желает, – это снова насладиться любовным упоением от другого сердца, прикасающегося к нему. А ее душа? Разве ощутила бы она сейчас себя богатой, отдавая горделивые распоряжения прислуге? Нет! Она смогла бы вспорхнуть лишь от нежного шепота, сердечной беседы, проникновенного кареглазого взгляда… Как быстро нас заставляет жизнь менять собственные привычные стереотипы!

Решив помочь Анджеле в домашней работе, Каролина вышла в коридор и заметила, что в тамбуре на стоящем здесь швейном столике та разложила материалы для очевидных намерений заняться шитьем.

– Анджела, что вы шьете? – заинтересованно спросила Каролина, разглядывая разложенные на столике материалы.

– В основном, портьеры на окна, – ответила та. – А также дорожную и повседневную одежду.

– Вы ее продаете?

– Да, возим на рынок. Когда в Виченцо, когда в Верону.

– Кто у вас покупает изделия? – Анджеле стало ясно, что Каролина интересуется с какой-то целью.

– Чаще всего, бедные дворяне. Реже – купцы. Порой изделия поставляю синьоре Серра на виллу близ реки Брента, которая заказывает униформу для прислуги. Я шью из недорогих тканей, поэтому и покупатели у меня соответствующие.

Каролина взяла в руки начатое платье, рассматривая швы и выкройки.

– Да, но у вас довольно неплохо получается, – задумчиво сказала она. – А вы не пробовали взяться за одежды для синьор? Например, нарядные и прогулочные платья…