Екатерина Юрьева - Обрученные грозой

— О, господи! — она бегло просмотрела бумаги и часть бросила на стол. — У меня хоть что-то осталось?

— Ну, наличности маловато, — сказал Петр Федорович. — Конечно, есть неплохие сбережения в ценных бумагах, вскорости ожидаем притока денег от Ненастного, к концу года из-за войны вряд ли выправимся, да еще неизвестно, сколько средств вновь уйдет на непредвиденные расходы.

Он неодобрительно посмотрел на баронессу, поскольку давно призывал Докки ограничить выплаты по долгам родственников. Она же, ошеломленная суммой расходов, определенно превышающей ее доходы, просматривала перечень счетов из модных магазинов, от поставщиков и бесконечные векселя от заимодавцев на колоссальные суммы.

— Видимо, это связано с тратами на Натали, которую нынешней зимой вывели в свет, — пробормотала она. — Не ожидала, что это обойдется так дорого. И почему они берут деньги в рост? По нему потом приходится выплачивать огромные проценты.

— Чтобы вы не знали, на что они идут, — осторожно заметил Букманн.

— То есть?

— Хм, — он побарабанил пальцами по столу и, откашлявшись, сказал: — Мне бы, конечно, не хотелось вмешиваться в ваши взаимоотношения с родственниками, но мой долг поставить вас в известность… Помимо расходов на дом, питание, одежду, драгоценности — на что, смею вас уверить, уходят весьма и весьма значительные суммы, поскольку все делается крайне расточительно, — ваш брат… хм… немалые суммы проигрывает в карты.

— Но он же клялся, что больше не играет! — воскликнула Докки.

— Увы, играет. Мой помощник беседовал с… хм… неважно. Буквально пару недель назад господин Ларионов проиграл в доме у купца Башовитова три тысячи рублей. И это только за один вечер. Еще… хм… Михаил Васильевич завел себе даму — некую госпожу Попову, для которой снимает большую квартиру неподалеку от Проспекта, приобрел для нее слуг, экипаж, драгоценности, наряды — все на сумму в восемь тысяч триста девяносто рублей. Далее: званые обеды и ужины с самым дорогим шампанским и яствами, какие только можно сыскать в Петербурге, новые рысаки для дрожек… Расходы госпожи Александры Ларионовой меньше мужа, но наряды для себя и дочери она шьет у самой дорогой модистки и в очень большом количестве. Меха, драгоценности также стоят немало. Вот только последние приобретения: соболиное манто, салоп, подбитый горностаем, жемчужное колье, изумрудный и гранатовый браслеты, камея слоновой кости с бриллиантами, верховая лошадь для Натальи Михайловны…

Докки не верила своим ушам. Она поднялась с кресла, махнув Петру Федоровичу, чтобы он не вставал, и в волнении заходила по библиотеке.

«О, Боже, они меня разорят! — в панике думала она. — Мне же скоро уезжать, устроиться за границей, потом растить ребенка, обеспечить его будущее… Из-за их непомерных трат мы останемся вообще без средств…»

— Мне очень жаль, — сказал Букманн, наблюдая за метаниями баронессы, — но я должен был вам сообщить.

— Я очень благодарна вам, Петр Федорович, — наконец сказала Докки. — Вы все сделали правильно. Я считала своим долгом помогать семье, но вижу, что они перешли все границы в расходе моих средств. С этого дня я перестаю оплачивать их счета. Оставлю для них лишь разумное квартальное содержание, которое позволит им жить безбедно, но не более того.

Он одобрительно кивнул, и в последующие несколько часов, прервавшись на обед, они разбирались с документами и установили размер пособия, которое без ущерба для основного капитала Докки будет выплачиваться ее родителям и семье брата. Также Докки велела перевести немалую сумму в недавно созданный Комитет по делам ополчения, тем желая внести свой вклад в борьбу с французами. Остатки денежных средств следовало перечислить в Стокгольмский и Английский банки и отныне все свободные поступления отправлять туда же.

Она сообщила Букманну, взяв с него слово хранить это в тайне, что в ближайшие недели покидает Россию и вернется нескоро, но будет держать с ним связь через поверенных в той стране, где обоснуется. У Букманна имелись связи и в Швеции, и в Англии, и он обещался прислать ей адреса надежных людей, которые помогут ей с финансовыми и прочими делами.

— И еще я хочу переписать завещание, — сказала Докки.

Немало женщин умирало от родов или послеродовой горячки. Если с ней что случится — ребенок останется на руках Афанасьича, поэтому следовало заранее решить вопрос о наследовании и опекунах, чтобы ее родственники впоследствии не могли отсудить себе ничего из того, что должно было достаться ее сыну или дочери.

— Я подготовлю бумаги. Прежде состояние должны были наследовать ваши родственники, — Букманн начал складывать документы в портфель.

— Мы обсудим, что им отписать, — ответила она. — Наличные суммы или проценты от ценных бумаг.

— А вклады и недвижимость?

— На имя Егора Афанасьевича Назарова.

Букманн удивленно сдвинул кустистые брови.

— Вы хотите оставить все состояние слуге?!

— Именно так, — кивнула Докки.

— Но у него есть уже средства, да и в прежнем завещании вы оставили ему немалую сумму, — напомнил ей поверенный.

— Все — ему, — твердо повторила она. — А в случае появления у меня… детей, то состояние наследуют они, а Назаров вместе с вами — надеюсь, вы не откажете мне в этой просьбе, — назначаетесь их опекунами до совершеннолетия.

Поверенный только хмыкнул, но не стал задавать никаких вопросов, заверив баронессу, что почтет за честь принять на себя часть опекунских обязанностей над ее… хм… детьми.

«Конечно, он догадался, чем вызван мой внезапный отъезд за границу, — подумала Докки, едва Букманн ушел. — К счастью, он не болтлив и надежен».

Затем она приступила к самому неприятному: написала записку брату, в которой извещала его о нововведениях.

Она отослала записку и села в гостиной в ожидании визита возмущенного брата, который наверняка явится в сопровождении Алексы и матери.

— Скандал, конечно, будет, барыня, — сказал Афанасьич, когда Докки ознакомила его с принятым ею решением и причинах, его вызвавших, — но давно было пора прикрыть эту кормушку. Они видят, что вы платите безропотно, вот и распустились. Вам же нужно быть стойкой, на их выпады внимания не обращать, к сердцу не принимать и думать о ребеночке, которому все эти ваши треволнения навредить могут. Потому много их не слушайте, а в случае чего — из дому сразу выставляйте.

Он был прав, но она все равно страшилась предстоящего разговора, хотя знала, что должна его вынести.

Вскоре ей доложили о госпоже Ларионовой — мать приехала одна.

— Что за новости? — спросила она, едва появилась в дверях. — Мишель и Алекса потрясены вашей эскападой. Они переслали мне вашу записку, и должна сказать, мы с Василием Михайловичем были бы поражены вашей черствостью и неблагодарностью по отношению к собственной семье, если бы не сочли ваш поступок недоразумением, которое немедленно будет разрешено.

— Это не недоразумение, — ответила Докки и пригласила мать присесть.

Елена Ивановна предпочла бы стоять, возвышаясь над дочерью, но Докки упрямо молчала, пока мать, поджав губы, не села на ближайший диван напротив кресла, в котором расположилась баронесса.

— Итак, я уверена, вы признаете ошибочность своего заявления, — Елена Ивановна смерила дочь негодующим взглядом.

— Расходы Мишеля превышают мои доходы, — сказала Докки. — Я вынуждена оградить себя от его расточительства, которому не видно конца.

— Глупости! Это какая-то ошибка! Если Мишель и позволил себе некоторые расходы…

— Сорок пять тысяч за полгода — это вы называете некоторыми расходами?

— Не может быть! — Елена Ивановна дернулась и округлившимися глазами посмотрела на дочь. — Вы что-то напутали! Вы сами, или ваш немец поверенный. Я давно говорила, что он, верно, ворует, и его следует заменить.

— Не называйте вором человека, который таковым не является, — остановила ее Докки. — Он представил мне счета из магазинов, векселя, подписанные Мишелем, по которым легко подсчитать все траты вашего сына и невестки.

— Мишель — ваш родной брат, смею заметить. И если даже он немного не рассчитал, это не повод злонамеренно ставить его в трудные условия. При вашем состоянии…

— Оно не безгранично. А усилиями моих родственников его скоро не будет вовсе. Сначала Мишель промотал ваши деньги, затем — приданое своей жены, а последние годы успешно разоряет меня. Если бы я порой не ограничивала его траты, то уже давно оказалась бы в самом бедственном положении.

— Ничего бы с вами не случилось, — отмахнулась Елена Ивановна. — В конце концов своим состоянием вы обязаны нам.

Докки напряженно вскинула голову.

— Каким это образом я вам обязана? — тихо переспросила она.

— Мы же нашли вам обеспеченного мужа, — напомнила ей мать. — Но вы вместо благодарности за все это, — она обвела рукой вокруг себя, — осмеливаетесь обвинять брата в каких-то тратах.

— Я не просила вас искать мне богатого мужа. Напротив, умоляла не отдавать меня за него, — тихо сказала Докки.

— Мы лучше понимали, что вам нужно, — фыркнула Елена Ивановна. — Только благодаря нашим стараниям вы получили титул и состояние. Вам несказанно повезло, что у вас такие заботливые родители.

— Мне несказанно повезло, что барон оставил меня вдовой, — возразила Докки. — Что касается вашей заботы, то она относилась не ко мне. Вам были нужны деньги, и вы продали меня человеку, который пообещал взамен определенную сумму, и даже сверх того. При этом вас вовсе не заботили ни мои чувства, ни то, что барон скорее годился мне в дедушки, нежели в мужья.