Трибуны рокотали, словно бурное море: кто-то пытался подбодрить отступавшего шотландца, кто-то ликовал, видя превосходство английского рыцаря. Он же, забыв о ране, разил, рубил, колол. Дыхание англичанина стало хриплым, а от ударов его меча толедская сталь доспехов шотландца стала похожа на измятый пергамент и утратила блеск. К тому же удар по шлему прогнул забрало, и это сузило поле зрения Делорена. Он дважды промахнулся, и Филип воспользовался этим, чтобы нанести противнику такой удар, что шлем его раскололся, будто орех, а сам шотландец зашатался и как подкошенный рухнул к ногам Майсгрейва.

Трибуны замерли. Падая, Делорен сбил с ног и английского рыцаря. На мгновение шотландец оказался сверху. Это был его последний шанс. Отчаянно крича, Делорен нанес Майсгрейву удар, в который вложил остаток сил. Лишь чудом Филип успел подставить меч, но тот переломился, и удар, уже вскользь, все же пришелся по забралу рыцаря.

Лежа на спине, Майсгрейв мог видеть сквозь прорези шлема противника его налитые кровью глаза. Чутьем угадав, что второй удар последует незамедлительно, рыцарь высвободил руку и с силой погрузил обломок меча прямо в этот светлый, пылающий ненавистью глаз. Хрустнула кость, конец обломка вышел из затылка Делорена, и в лицо Майсгрейва сквозь прорези в забрале брызнула теплая алая кровь.

Противник обмяк. Майсгрейву стало трудно дышать, и он невольно глотнул заливавшую ему лицо кровь. С трудом сбросив с себя тело противника, Филип поднял забрало и вдохнул чистый прохладный воздух.

К нему уже спешили оруженосцы. Он поднялся, стоял, пошатываясь, с обагренным кровью лицом и ошеломленно озирался. Он видел ликующие трибуны: дамы махали платками, на поле дождем летели цветы. Гремели трубы, глашатаи прославляли его имя.

Филип опустился на колено возле поверженного противника и взялся за обломок клинка. Он потянул рукоять – и густеющая кровь волной вырвалась из страшной, зияющей раны. Рыцарь снял перчатку и опустил веко на уцелевшем глазу Делорена.

– Прости, шотландец, – глухо сказал он. – Мы давние враги, а потерять старого врага порой столь же тяжело, как и друга. Я не хотел убивать тебя на потеху зрителям. Какое дело всем этим иноземцам до корней нашей вражды, и сегодня мы, играя со смертью, лишь повеселили их. Такова наша участь. Прощай, Делорен.

Филип встал. Его вдруг охватила безмерная слабость. Вокруг толпились какие-то люди, смеялись, что-то кричали ему. Но невнятный гул их голосов слабел, стал удаляться и сделался совсем неразличим. Багровая пелена заволокла свет. Покачнувшись, рыцарь рухнул на землю.

34

Охота в Венсенском лесу

Когда Филип Майсгрейв пришел в себя, он не сразу понял, где находится. Из глубины сознания еще всплывали картины схватки, лязг мечей, маячило залитое кровью лицо Делорена. Потом мысли стали проясняться, он осознал, что лежит на широкой постели, покрытой тонкими, пахнущими лавандой простынями. Над головой был богатый полог, а у кровати на столике – небольшая, оправленная в серебро лампа. При ее мерцающем свете он разглядел узкую комнату со стрельчатым окном, сквозь которое виднелось темное, усыпанное звездами небо.

«Уже ночь, – отметил рыцарь. – Но где же я? Ведь это вовсе не та комната, в которой я останавливался в Бургундском отеле».

Во всем теле он ощущал страшную слабость. Туго перетянутая грудь мучительно ныла. Руки и ноги ломило, а во рту все еще стоял вкус крови. Филип лежал, пытаясь вспомнить, что же произошло. Он знал, что серьезно ранен, а соперник его погиб, потом на какое-то время сознание оставило его. Итак, где же он теперь?

Его внимание привлек донесшийся справа звук. Он повернул голову и увидел, что в изголовье его кровати стоит кресло, в котором мирно похрапывает упитанная монахиня. Филип окликнул ее, но оказалось, что разбудить святую сестру не так-то просто. Ему пришлось трижды позвать ее, прежде чем она зашевелилась и сонно захлопала припухшими веками. Однако тут же заулыбалась, отчего ее круглое лицо расплылось и стало похоже на лунный диск.

– Святая Дева! Вы очнулись! Как вы себя чувствуете?

– Превосходно, – солгал Филип. – Где это я?

– Вы в Нельском отеле. Его светлость граф Уорвик сразу же после турнира велел доставить вас сюда.

– Но ведь я остановился у графа Кревкера…

– Бургундец уехал в тот же день, и Делатель Королей вызвался позаботиться о вас и расположил в своих покоях. Он пригласил одного из лучших лекарей – мэтра Тюржи, а также нанял меня и сестру Летицию для ухода за вами.

– А леди Анна? – вдруг спросил Майсгрейв.

– Что леди Анна? Ах да! Юная графиня уже дважды присылала справиться о вашем здоровье, но после того как мэтр Тюржи заявил, что вашей жизни ничто не угрожает, она успокоилась. Впрочем, ей не до того, ведь через две недели ее свадьба!

– Через две недели? Я слыхал, что это произойдет не раньше августа, когда будет получено разрешение от Папы.

– Нет-нет, свадьбу решили перенести. Однако теперь позвольте мне осмотреть ваши повязки, и, если вы не против, я напою вас бульоном. Вы больше суток были без сознания, потеряли много крови, и теперь вам следует набираться сил.

Она говорила еще что-то, но Филип уже не слушал. Его поразило известие о скорой свадьбе Анны. Пока девушка еще не принадлежала Эдуарду Уэльскому, он, вольно или невольно, продолжал считать ее своей возлюбленной и не мог примириться с мыслью, что она потеряна для него. Ведь она пришла к нему перед самой схваткой, и он понял, что она по-прежнему любит его. Но эта свадьба…

– Скажите, сестра, насколько серьезна моя рана? Смогу ли я уехать до того, как состоится венчание?

Монахиня скользнула взглядом по могучим плечам рыцаря и стыдливо отвела глаза.

– Лекарь сказал, что при хорошем уходе вы скоро поправитесь. Однако зачем вам спешить? Граф Уорвик явно благоволит к вам, и вы вполне могли бы быть его гостем на свадебном пиру.

Филип сжал губы. Впрочем, болтливую монахиню это не смутило. Она поведала ему о том, какие приготовления ведутся к свадьбе, где и когда состоится венчание, кто будет присутствовать, и вконец утомила Филипа своей болтовней. К счастью, утром ее сменила сестра Летиция, сухая, суровая и настолько немногословная, насколько толстая сестра Урсула была болтлива. Она мастерски сделала перевязку и неподвижно застыла в кресле, уставившись перед собой и неторопливо перебирая четки.

После полудня Майсгрейва навестил граф Уорвик. Был он в приподнятом настроении, все время шутил и принес бутылку превосходного бургундского вина.

– Я не люблю бургундцев, однако, клянусь преисподней, их вина божественны. Как вы думаете, сестра, немного этого небесного напитка не повредит нашему рыцарю?

Однако сестра позволила Филипу лишь слегка пригубить бокал, и графу пришлось управляться с остальным самому. Чем больше он пил, тем веселее становился. Лицо его было бледно, но глаза весело и возбужденно блестели. Они обсудили поединок с Делореном, затем граф сообщил, что король Людовик поначалу изрядно сокрушался по поводу гибели своего гвардейца, но затем пожелал предложить Майсгрейву занять освободившееся место.

– Я взял на себя смелость заявить ему, что англичанин, а тем более нортумберлендец, никогда не станет служить с шотландцами. Я также напомнил его величеству, что вы преданный йоркист. Кстати, через десять дней состоится большая королевская охота в Венсенском лесу. Людовик намеревается развлечь своих новых друзей из Швейцарского союза. Там будут и другие приглашенные, и король осведомился, не оправитесь ли вы к тому времени настолько, чтобы принять участие в охоте. Вы, однако, приглянулись Людовику Валуа. Впрочем, я сказал, что состояние вашего здоровья…

– Я уеду завтра же, – внезапно заявил Майсгрейв. – Я могу передвигаться на носилках.

Уорвик короткими глотками допил вино и, иронично поглядывая на рыцаря, сказал:

– Конечно, можете, если вам угодно, чтобы ваши раны открылись, началось воспаление и вы отдали Богу душу от лихорадки где-нибудь в придорожной гостинице.

Филип закрыл глаза.

– Вы правы, милорд. Однако, как только я наберусь сил, я тут же уеду. Думаю, это произойдет не позже чем через неделю. Лекарь сказал, что моей жизни ничего не угрожает, и я полагаю, что с Божьей помощью скоро встану.

– Аминь. Меня восхищает ваше самообладание. Подумаешь, грудь – в котлету, чудом не задето легкое, потеряно много крови и сломаны три ребра! Хотел бы я знать, что заставляет вас так спешить в Англию? Если не угодно – не отвечайте. – Он вновь налил себе вина. – Вы уже слышали о скорой свадьбе моей дочери? Жаль, если вы не сможете на ней присутствовать. Свадьба, конечно, не будет столь пышной, как хотелось, однако и я, и родня принца сделаем так, чтобы все было в наилучшем виде и ех more90. Но известно ли вам, сэр рыцарь, что именно вы повинны в том, что перенесен день свадьбы Эдуарда и Анны?

Филип вопросительно взглянул на Уорвика. Тот залпом осушил бокал и вдруг поморщился, словно вино изменило вкус.

– Уж эти мне Ланкастеры! – пробормотал он, а затем взглянул на Филипа и подмигнул. – Королеве Маргарите мерещится, что я только и жду, как бы вновь завязать отношения с Эдуардом Йорком. Она неглупая женщина, эта королева Алой Розы, но, клянусь Страшным судом, ей повсюду чудятся измены. Одним словом, после турнира она поставила условие: если йоркист окажется в Нельском отеле, Анна и Эдуард должны обвенчаться незамедлительно. Надо сказать, мы недолго раздумывали. И я, и моя дочь давно хотели этого брака, а Маргариту необходимо было успокоить. Так вот и обстоят дела.

Филип прикрыл глаза. Ныла грудь, тупо стучало сердце. Более нелепого стечения обстоятельств он и представить не мог.

– Я уеду, как только смогу.

Уорвик пожал плечами. Допил вино и, пожелав Майсгрейву скорейшего выздоровления, удалился.

Потянулись нескончаемо однообразные дни. Филип лежал, вслушиваясь в шум большого замка. Возле него дежурили сиделки, приходил сухонький, преисполненный важности лекарь Тюржи. Филип был покорным больным, он выполнял все, что от него требовали, лишь бы скорее встать на ноги. Анна не пришла ни разу.