– Эй, мастер Алан, вставай! Вставай, лежебока!

Анна раскрыла глаза и увидела слабый дневной свет, проникавший в открытую дверь харчевни.

– Что, уже утро?

Будивший ее Гарри засмеялся. Она лежала в пустом углу одна. Все остальные уже сидели за столом, с нетерпением поглядывая на хлопотавшую у очага хозяйку. В ногах у путников, деловито кудахтая, сновали куры. Дым от очага слоями висел под закоптелым потолком.

Анна встала и, позевывая, вышла на улицу. После сырой мглистой ночи день занимался хмурый и ветреный. Посреди двора на куче навоза горланил белый петух с выщипанным хвостом.

Девушка отметила, что все кони – и ее в том числе – уже под седлом. Ополоснув лицо холодной водой из бадьи, она вернулась в харчевню, где хозяйка, вооружившись оловянным черпаком, наливала в миски дымящуюся похлебку, в которой плавали кусочки мяса.

Анна с жадностью набросилась на еду. После вчерашнего дня ей казалось, что она в жизни не пробовала ничего вкуснее, чем эта несоленая мутная похлебка. Утолив первый голод, она стала есть спокойнее, поглядывая по сторонам. Кроме ратников, в харчевне находились еще четверо: трое угрюмых крестьян и тощий парень с коробом каких-то нехитрых товаров. Коробейник сидел в самом дальнем углу, держа свой лоток у ног и настороженно поглядывая по сторонам. Увидев, что Анна смотрит на него, он нахмурился и поглубже затолкал под лавку свое добро.

Анне стало смешно. Уж не думает ли этот тощий бродяга, что ей приглянулся его хлам? В этот миг она внезапно ощутила, что кто-то разглядывает ее. Повернувшись, Анна заметила, что сидящий напротив Бен не сводит с нее пристального взгляда. Девушка почувствовала, что краснеет, и, опустив глаза, вновь принялась за еду. И вдруг все в ней помертвело. В ее ложке лежало нечто, слишком напоминающее человеческое ухо.

Анна закричала и вскочила так резко, что опрокинула лавку. У нее началась настоящая истерика.

Сначала все изумленно уставились на нее, но затем Филип подошел и с силой встряхнул ее за плечи.

– Там! – промычала Анна, указывая трясущейся рукой на свою миску. – Там!..

Внезапно ее скрутил спазм. Зажав рот, она бросилась вон из харчевни.

Никто не мог понять, что случилось, пока наблюдавший до этого за Анной Бен не наклонился через стол и, придвинув к себе ее миску, не поболтал в ней. Побледнев как полотно, он показал всем свой улов.

В харчевне воцарилась тишина. Сомнений не оставалось – перед ними было человеческое ухо, небольшое, скорее всего детское.

Охнув, осел без сил Патрик Лейден, торопливо перекрестился Малый Том, а Большой Том, судорожно икнув, как и Анна, кинулся вон. И сейчас же перепуганный коробейник закричал что было сил:

– Я так и знал, что в этой дыре нечисто! О Пречистая Дева! А ведь с вечера я был тут один, и кто знает – может, следующая похлебка варилась бы из моих мослов!

Один из крестьян, также осенив себя крестным знамением, утвердительно закивал:

– Все может быть. Недаром поговаривают, что трактирщик Боб со своей краснорожей разбойницей губят путников. Дернул же черт остановиться тут!

В этот миг сама хозяйка ступила в круг и, взглянув на предъявленную ей часть человеческого тела, сделала крестное знамение.

– Бог его знает, может, мясо и вправду человечье. Мне откуда знать? Роб его в городе купил.

– Лжешь, дрянь! – вопил коробейник. – Я сам видел, какой нож точил твой хозяин, когда я только явился и отогревался у вашего очага. Такой нож годится только разбойнику!

– Молчать! – рыкнул Филип и пристально взглянул в глаза хозяйке.

Однако она держалась как скала. Беспрерывно крестилась и отплевывалась, утверждая, что знать ничего не знает, мясо, мол, куплено в городе и хозяин наверняка может указать, у кого.

– Но не могла же ты не заметить ухо, когда разделывала мясо? – наступая на нее, спросил Бен.

– И что такого, и не заметила. Встала-то я затемно и, чтобы не будить гостей, огня не зажигала.

В этот миг Шепелявый Джек вдруг растолкал обступивших женщину воинов и, перепрыгнув через стол, схватил за шиворот пытавшегося боком выскользнуть из харчевни хозяина.

– Куда это ты, бестия, собрался? Выкладывай все как есть.

Хозяин повел себя совсем иначе, чем супруга. Едва стальные пальцы Джека сжали его шею, он повалился на колени и, стеная и заливаясь слезами, стал умолять пощадить его и, тыча пальцем в жену, твердить, что во всем виновата она, именно она уговорила его добывать провизию таким путем – мол, место у них глухое, а пережить лихие времена как-то надо.

Хозяйка лишь зло процедила сквозь зубы:

– Дурак! И угораздило же меня выйти за такое ничтожество!

Но хозяин даже не глядел на нее. Обхватив закованные в стальные поножи колени Майсгрейва, он рыдал и молил о пощаде.

У Филипа напряглись скулы, глаза потемнели.

– Фрэнк, веревку! – глухо сказал он.

В это время Анна, немного придя в себя, без сил сидела на земле у бадьи под стеной харчевни. Ее желудок избавился от ужасной пищи, но чувство омерзения не проходило. В горле стоял ком. Она слышала доносившиеся со двора голоса, рыдания и бешеный собачий лай, но ей было все равно, что там происходит. Наконец, когда шум уж очень усилился, она встала и, пошатываясь, направилась во двор.

Первое, что она увидела, – в руках Бена Симела и Шепелявого Джека извивался и бился хозяин харчевни. Он голосил что есть мочи, то зовя на помощь, то моля о пощаде. Ворота были распахнуты, а на суку большого дуба возле ворот с деловитым видом восседал Фрэнк Баттс, спуская вниз веревку с уже готовой петлей. Под дубом стояла хозяйка со связанными за спиной руками. Малый Том, в кольчуге и рясе, топтался рядом с ней и, перебирая четки, читал по латыни молитву.

Анна схватила за руку стоявшего рядом юного Оливера.

– Силы небесные, что они делают, Оливер?

Юноша лишь мельком глянул на нее.

– Они творят правосудие.

– Но разве они имеют право? Это же не вилланы сэра Филипа, это свободные люди!

– Это исчадия ада, а не люди, – буркнул Оливер. – Сэр Филип может их казнить. В худшем случае ему придется заплатить за это штраф.

Анна во все глаза смотрела, как дочитал молитву и отошел в сторону Малый Том, как надел на шею женщине петлю Фрэнк Баттс. Девушка вдруг с ужасом подумала, что у ее добрых попутчиков руки по локоть в крови, а те стычки и набеги, в которых они участвуют на границе, не просто состязания в ловкости и удальстве. Каждое их движение подтверждало, что им не раз приходилось проделывать подобное.

Майсгрейв махнул рукой, Фрэнк Баттс вышиб из-под ног женщины табурет, и грузное тело забилось в воздухе. Глаза хозяйки харчевни выкатились из орбит, лицо посинело, изо рта вывалился язык, а по телу волной прошла отвратительная дрожь. Наконец оно неподвижно застыло, раскачиваясь из стороны в сторону.

Анна прикрыла глаза. Долго, ох, слишком долго жила она за монастырскими стенами, забыв о царящей в этом мире жестокости.

Хозяин корчмы, умолкший было, пока совершалась казнь, едва его подтолкнули к дереву, заголосил с новой силой и стал так сопротивляться, что только втроем удалось поставить его на колени. После этого он смирился с неизбежным и затих.

Вскоре все закончилось, и Майсгрейв отдал приказ выступать. Анна первой вскочила в седло и вздохнула с облегчением, лишь когда злополучный постоялый двор остался далеко позади. Впрочем, не одна она была в таком настроении. В отличие от вчерашнего дня, сейчас воины ехали молча, лишь порой кто-то подгонял лошадь или отпускал крепкое словечко, когда по лицу хлестала ветка либо вылетевший из-под копыта ком земли разбивался о латы.

У развилки дорог возвышался небольшой каменный крест, покосившийся и позеленевший, поставленный здесь, видимо, еще на заре христианства. Майсгрейв резко осадил коня и, соскочив на землю, преклонил колени. Его примеру последовали и все остальные. Вокруг было тихо, лишь издали доносился чуть различимый лисий лай. Анна, как и все, горячо молилась. Внезапно ее внимание привлек какой-то шум позади. Гарри Баттс, Патрик Лейден и сам Майсгрейв, насторожившись, поднялись. Вскоре стали ясно различимы звуки – топот копыт и бряцание стали.

Майсгрейв обменялся взглядами со своими воинами, и в ту же минуту все оказались в седле. И вовремя, ибо на повороте дороги показался довольно большой отряд, не замедляя хода скакавший прямо на них. При виде людей Майсгрейва ехавший впереди рыцарь в шлеме с опущенным забралом перевел копье в боевое положение. Сомнений не оставалось – это нападение, налет без предупреждения, такой, какие совершают разбойники, когда намерены лишь убивать.

Филип мгновенно пришпорил Кумира и, держа копье наперевес, двинулся навстречу неизвестному рыцарю. Однако, когда они уже были готовы сшибиться, незнакомец резко свернул в сторону и Майсгрейв очутился в самой гуще его воинов.

«Ловушка!» – только и успел подумать Филип, отражая щитом удары. Один из них пришелся по шлему. Шлем выдержал, но на какой-то миг все поплыло у него перед глазами. Спас его Кумир, вынесший хозяина из кольца врагов.

Филип тряхнул головой, развернул коня и поскакал назад, где его люди уже вступили в яростную схватку с противником.

Когда на дороге вспыхнул бой, Анна растерялась. В этот момент рядом оказался старый Бен – схватив ее лошадь за повод, он поскакал от дороги.

– Побудьте здесь! На вас нет доспехов, – торопливо бросил он, останавливаясь за деревьями, и тут же во весь дух пустился назад.

У развилки дорог шла настоящая битва. Лязг мечей, глухие удары, стоны, фырканье и ржание коней. Нападавших было вдвое больше, однако они заметно уступали в искусстве боя воинам Майсгрейва, которые отбивались столь ловко, что вскоре кровь противников окрасила свежую траву и не один конь, потеряв всадника, с испуганным ржанием унесся прочь.

На Филипа Майсгрейва наседали сразу трое латников, и выдерживал их натиск он только благодаря своему блестящему умению владеть мечом да прекрасной выучке Кумира: пока его хозяин действовал оружием, он кусал и лягал коней противников.