Симона Вилар - Обрученная с розой

Фокенберг поднялся.

– Клянусь святым именем Господним, я сделал все, чтобы избежать крови. Вы же пренебрегли моими усилиями.

Он повернулся к своим людям:

– Этот человек подослан Йорками. Схватить его!

Но едва воины сделали первый шаг, как Филип прыгнул в сторону, рывком опрокинув стол, за которым они только что вкушали трапезу. Зазвенела посуда, стол опрокинулся, загородив на миг дорогу воинам Фокенберга. Тем временем Майсгрейв и его люди успели обнажить мечи и занять удобную позицию между камином и стеной, обеспечив себе тем самым тыл.

– Это безумие, сэр Майсгрейв! – выкрикнул Фокенберг. – Мои люди сомнут вас, как былинку.

Филип сжимал в руках меч.

– Мы сумеем умереть, если на то будет воля Господня, но никто не скажет, что мы плохо служили своему королю и покрыли себя бесчестьем.

– Взять их!

Но едва воины сделали шаг, как перед ними, словно снежное видение, возникла дочь Уорвика.

– Остановитесь! – вскричала она, поднимая руку. – Эти люди – мои гости, и никто не имеет права причинять им зло.

Воины замерли. Анна повернулась к Фокенбергу:

– Что это означает, милорд? Так-то вы чтите закон гостеприимства, что так свят под этим кровом? Так-то вы желаете отплатить добром этим людям за то, что они спасли от беды и доставили сюда дочь вашего сеньора и родича?

Фокенберг смотрел на нее с закипающей яростью.

– Эти люди – шпионы Эдуарда Йорка! – прошипел он. – К тому же они везут письмо, которое ради продолжения дела вашего отца я просто обязан заполучить.

– Эти люди такие же шпионы, как и я. А что касается письма, то вас, милый дядюшка, вовсе не должно интересовать то, о чем Эдуард Йорк пишет моему отцу.

Юное существо бесстрашно глядело в глаза лорду-бастарду. У того дергалась щека, глаза бешено сверкали. Но Анна не боялась его.

– Именем Пресвятой Девы заклинаю вас, милорд, не злоупотребляйте вашей властью и дайте им уйти. Они мои гости, и я многим обязана им.

– Ты всего лишь несмышленое дитя, Нэнси. И поступаешь так, словно и не кровь Невилей течет в твоих жилах.

– Я поступаю так, как поступил бы в этом случае и мой отец. А вот вы, лорд Фокенберг, наоборот – позорите честное имя Невилей! Видно, и впрямь сказывается нечистая кровь!

Фокенберг задохнулся от ярости.

– Увести ее! – рявкнул он, но никто не тронулся с места. Всем было известно, что Анна – любимая дочь графа и, будь она постарше, не Фокенберг, а она стала бы законной властительницей в Уорвик-Кастл.

– Увести ее! – вновь взревел лорд и, видя, что никто не рискует сделать это, сам ринулся к Анне.

– Не сметь прикасаться ко мне! – взвизгнула девушка, но дядя, заломив ей руку, потащил к выходу.

Анна упиралась изо всех сил, царапалась и кусалась, но лорд Фокенберг был куда сильнее ее. Он легко справился с девушкой и мигом втащил ее по ступеням на возвышение. Здесь Анна внезапно вырвалась и сама бросилась прочь из зала, захлопнув дверь перед самым его носом. Лорд Фокенберг, тяжело дыша, обернулся и кивнул в сторону Майсгрейва:

– Начинайте!

Закованные в броню солдаты бросились на пятерых вооруженных одними мечами воинов. Клинки с лязгом скрестились. Позиция людей Майсгрейва была более выгодной – к ним нельзя было подступиться ни с тылу, ни с флангов. Слева в камине пылало пламя, и Филип твердо решил при первой же возможности предать огню письмо короля. Он понимал, что так или иначе долго им не выстоять против закованных в сталь латников Фокенберга, но Филип так часто встречался лицом к лицу со смертью, что сейчас не испытывал страха. Только грусть, что все кончилось так скоро и странно, ощущал он в сердце, да еще ярость оттого, что с ним обошлись столь бесчестно.

«Если мне сегодня и суждено погибнуть, то я уйду из этой жизни не один», – решил он, и его длинный меч засвистел подобно мечу архангела Гавриила.

В этот миг где-то высоко вверху распахнулась дверь, и на хорах, которые тянулись вокруг всего зала выше оконных арок, появилась Анна. В ее руках был арбалет.

– Лорд Фокенберг, остановите схватку!

Она прицелилась в него. Но вельможный бастард, державшийся все время в стороне, взглянув на нее, даже бровью не повел. Тогда Анна блестящим выстрелом сбила с него шляпу. Он и тогда не пошевелился. Зато его люди невольно замерли, не зная, что и подумать. Этой минуты было достаточно, чтобы Анна, метнувшись по балкону, склонилась над своими попутчиками и, протянув руку, воскликнула:

– Сэр Филип, письмо!

Майсгрейв не колебался ни минуты. Он верил Алану Деббичу. Выхватив из-за пояса послание, он перекинул его через перила к ногам девушки.

– Прекрасно задумано, Нэнси, – заметил Фокенберг. – Теперь письмо у нас.

Анна подняла письмо и, выпрямившись, с невозмутимым видом положила на плечо арбалет.

– Разумеется, дядюшка. Послание Эдуарда Йорка у меня, а значит, вам незачем убивать этих людей.

Она ослепительно улыбнулась.

– Но иной вопрос, захочу ли я передать его вам.

– Захочешь. Тебе ведь не понравится, если их казнят по моему приказу и голова этого рыцаря будет вывешена на воротах Уорвик-Кастл? Я предлагаю – письмо в обмен на их жизнь и свободу.

– О нет, милорд! Пока письмо находилось у них, вы еще могли оправдать свои разбойничьи действия желанием заполучить послание Эдуарда Йорка и их отказом. Но теперь, когда письмо у меня, я хочу лично передать его отцу, не впутывая вас в эту историю… Вот и выходит, что вы напали на людей, спасших меня и к тому же пользовавшихся гостеприимством Уорвик-Кастл. Итак, вы дважды погрешили против рыцарской чести. Добрая же слава пойдет отныне о Томасе Фокенберге! Не знаю даже, пожелает ли мой отец и далее оставлять вас наместником в своем графстве. – Она улыбнулась. – Что ж, любезный дядюшка, вот вам мое условие. Эти люди неприкосновенны. Только в этом случае я не стану говорить о случившемся с отцом. Как знать, может, и письмо со временем я решу отдать вам. А пока что я скрою его в одном из своих тайников, ибо отныне не верю ни единому вашему слову, лорд Фокенберг.

И, склонившись в грациозном поклоне, она исчезла с балкона.

Фокенберга била крупная дрожь. Он глядел на опустевшие хоры, скрипя от ярости зубами. Больше всего на свете ему хотелось сейчас отдать приказ уничтожить этого проклятого Майсгрейва и тем самым отомстить племяннице. Но теперь, когда у рыцаря не было письма короля, он и в самом деле неизбежно опозорил бы себя подобным приказом.

Он резко обернулся и встретился взглядом с Майсгрейвом. Лицо того было совершенно спокойным. Выдержка ни разу не покинула его, и это спокойствие еще сильнее разъярило Фокенберга. Он опустил голову, он не мог его видеть.

– В башню их! – рыкнул он. – И глаз с них не спускать!

Английский королевский двор не вел подолгу оседлого образа жизни. Бремя содержания многочисленной свиты венценосных особ было непосильно для населения одной только провинции, а отсутствие сносных дорог делало своевременный подвоз провианта из других графств невозможным. Исключение, пожалуй, составлял только большой торговый Лондон – чрево Англии. Вот и выходило, что Эдуард со свитой вынужден был кочевать из города в город, из манора[53] в манор, а за ними, скрипя колесами, двигались вереницы повозок с мебелью, нарядами, коврами, канделябрами, охотничьим снаряжением.

Вот и теперь, едва дороги подсохли, Эдуард собрался покинуть Йорк и отправиться в Шериф-Хаттон, где уже два года безвыездно проживала его мать, герцогиня Йоркская, порвавшая с сыном после его скоропалительной женитьбы на неровне. Герцогиня на все его обращения к ней отвечала глухим молчанием, но, когда Эдуард узнал, что Элизабет второй раз в тягости, он все же решился отправиться с супругой к матери в надежде, что хоть теперь Сесилия Йоркская, урожденная Невиль, смилостивится и признает Элизабет подлинной королевой.

При дворе шли спешные сборы. Однако, когда все уже было готово, королю стало известно желание Ричарда Глостера не покидать Йорка.

– В чем дело, Дикон? Разве ты не соскучился по матушке?

– О государь! Есть ли человек, который столь же сильно, как я, желал бы преклонить колени перед герцогиней Йоркской, однако дела заставляют меня остаться здесь.

Эдуард поглядел на брата и понимающе кивнул.

– Ну-ну. Я понимаю. Анна Невиль. Отчего, любезный брат, ты до сих пор не съездил за ней? Я думаю, уж если мы пошли на такой шаг, как письмо к Уорвику, то теперь следует поспешить с браком.

Ричард, не дрогнув, солгал:

– Я был слишком занят, ваше величество. Однако, клянусь гербом моих предков, как только вы отъедете, я немедленно займусь этим.

Он простился с Эдуардом и поднялся к себе в кабинет. Отсюда через узкое, в частых свинцовых переплетах оконце он мог наблюдать за отъезжающими.

Король стоял возле богато изукрашенного дормеза,[54] помогая устроиться там королеве и придворным дамам. Неподалеку герцог заметил обоих братьев Невилей – епископа Йоркского и Монтегю. С тех пор как пошли толки об обручении сына Монтегю и принцессы Элизабет, младший Невиль неотступно держался подле его величества. Епископ же явился, дабы благословить в дорогу отъезжающих. Ричард видел, как король опустился на колено и поцеловал перстень епископа.

«А ведь ежели бы этих Невилей вздернуть на дыбе, уж они-то наверняка могли бы поведать о своей племяннице. Но это невозможно, дьявол им в глотку! Чтобы их схватить, надо прежде добиться соизволения на это короля, а значит, волей-неволей придется сообщить Эдуарду о бегстве проклятой девчонки.

Чтоб им всем околеть от чумы! Представляю, что тогда сделает со мной славный Нед. Нет, сообщить ему об исчезновении Анны Невиль следует лишь в крайнем случае».

Ричард мерял шагами покой, нервно теребя шнуры на одежде. Крест честной! Чего стоила ему эта невозмутимость, в то время как в душе он горел в аду! Дьявол и преисподняя! Все летело к чертям, и его великолепный план трещал по всем швам. Ричард не находил себе места со дня исчезновения этой проклятой девчонки. В довершение всего затягивалось дело с похищением письма у Майсгрейва. Джон Дайтон, всегда такой исполнительный и опытный, потерпел полный провал, дважды упустив Майсгрейва, а теперь этот Бурый Орел исчез, словно сквозь землю провалился. Ежедневно с почтовыми голубями герцог получал от Дайтона послания, но утешительных известий все не было и не было. Ричард Глостер, впрочем, успокаивал себя тем, что не останется внакладе, даже если письмо и попадет к Уорвику, но в таком случае ему следует приложить все усилия, чтобы поскорей разыскать дочь Невиля. Ведь дни бежали, а об Анне не было никаких известий. Глостер с ума сходил от бессилия. Его люди вдоль и поперек обшарили Йоркшир, взяли под наблюдение все места, где могла объявиться девчонка, но все тщетно.