Симона Вилар - Обрученная с розой

Дебора Шенли повернула голову и взглянула на мужчин.

– Я услышала звуки рога у замка и стала звать на помощь. Кричала до тех пор, пока не лишилась сознания.

– Да, миледи, мы услышали ваш зов. А этот достойный человек указал нам путь.

Только теперь баронесса заметила Адама Пиррета и слабо улыбнулась ему.

– Молю Бога и Пречистую Матерь наградить вас, храбрые мужи, за то, что вы откликнулись…

Она вздрогнула и приподнялась на локтях.

– А где барон?

Глаза ее расширились.

– Он хочет моей гибели. Он убивает меня медленной, мучительной смертью. Барон приревновал меня к достойному отцу Бонифацию, хотя наш капеллан годится мне в отцы. Отец Бонифаций имел неосторожность с добротой относиться ко мне. Где он? Что с ним сталось? Я ничего не знаю о нем с тех пор, как Мармадьюк Шенли заточил меня здесь.

– Он жив, – коротко ответил Майсгрейв. – Но должен заметить, миледи, что вы избрали себе довольно странного мужа.

– Избрала!.. Я осталась сиротой, и моим опекуном был назначен ноттингемский шериф Лайонел Уэстфол. Он-то и выдал меня силой за барона Шенли. Лучше бы я умерла в день свадьбы, чем пережить все, что выпало на мою долю.

Она попыталась еще что-то сказать, но внезапно отчаянно вскрикнула и лишилась чувств. Дверь распахнулась – на пороге стоял барон Мармадьюк Шенли. В его руке, потрескивая, пылал факел, а за ним толпились вооруженные до зубов ратники. Блеснул волчий оскал улыбки барона.

– Клянусь когтями дьявола, я вижу, что гости распоряжаются в Фарнеме как полноправные хозяева!

Майсгрейв поднялся на ноги.

– Вы ответите за это злодеяние, милорд!

– Вы полагаете? – Барон усмехнулся. – Я так не считаю. Мой замок умеет хранить тайны и служит отличным склепом для тех, кто мне не по нраву. Так уже бывало, так случится и теперь. Никто из вас не выйдет отсюда. Я велю замуровать эту дверь, и ни одна живая душа не узнает, куда подевались благородный сэр Майсгрейв и его спутники.

Он приподнял факел, чтобы осветить сжавшегося в дальнем углу прислужника. Тот был бледен как труп. Улыбка сползла с лица барона, и черты его исказились звериной злобой.

– Значит, это ты, старый пес, столько лет евший мой хлеб, ты, которому я доверял, как самому себе?..

Тот медленно осел на колени.

– Молю о милосердии, милорд! Пощадите!

Он дрожал точно в лихорадке, не сводя глаз с лица хозяина. Но сэр Мармадьюк лишь ощерился. И, прежде чем кто-либо успел опомниться, выхватил кинжал и молниеносным движением перерезал слуге горло. Кровь потоком хлынула из страшной раны, и несчастный, хрипя, выкатив глаза, ничком рухнул на пол. В тот же миг Филип оказался рядом с Шенли, неуловимо точным движением заломил ему руку с кинжалом за спину и, когда барон от боли и неожиданности разжал пальцы, перехватил еще дымящийся от крови кинжал и приставил его к шее барона.

Все это произошло в мгновение ока. Люди сэра Мармадьюка рванулись было на помощь хозяину, но Фрэнк, обнажив меч, загородил проход.

– Ни с места, грязные скоты! – вскричал Майсгрейв. – Ни с места, или я отрежу голову вашему господину.

Барон Шенли окаменело стоял, бешено вращая глазами. Он не мог выдавить ни слова.

– Теперь здесь приказываю я, – сказал Филип. – Прежде всего унесите леди Дебору. Она слаба и не может оставаться в этом склепе. Живее!

Никто не шелохнулся. Тогда Майсгрейв нагнулся к уху барона:

– Вам пойдет на пользу, если они подчинятся.

– Делайте, что он приказывает! – прошипел сэр Мармадьюк.

От его надменности не осталось и следа. Он поминутно косился на Филипа, опасаясь, как бы тот не исполнил свою угрозу.

Ратники барона повиновались. Двое из них приблизились к лежавшей без чувств баронессе и нерешительно затоптались на месте.

– Сэр, только наш господин знает, где находится ключ от замка на цепи.

Филип задумался. Освободить Шенли хоть на миг было опасно.

Он взглянул на Фрэнка Гонда.

– Фрэнк, ну-ка попробуй.

Ратник вложил меч в ножны и склонился над цепью. Какое-то время он рассматривал ее, а затем, набрав побольше воздуху, с силой рванул. Цепь не поддалась. Фрэнк виновато покосился на Майсгрейва и, сцепив зубы, стал еще и еще раз пытаться разорвать цепь. Анна и ратники барона с невольным изумлением воззрились на него. Наконец звенья с лязгом разъединились. По лбу Фрэнка струился пот, руки дрожали от напряжения. Люди сэра Мармадьюка невольно отступили, пораженные такой силой, двое из них подхватили леди Дебору и мигом унесли.

– А теперь убирайтесь, дайте нам с бароном пройти! – приказал Майсгрейв. – И помните: никаких лишних движений, ибо в противном случае я не пощажу ни его жизни, ни своей, ни ваших грешных душонок.

Солдаты потянулись к выходу. За ними двинулся Майсгрейв, все так же удерживая руку барона и щекоча его горло лезвием кинжала. За ним последовали Анна и Фрэнк.

В таком порядке они и двигались. Филип ни на миг не ослаблял бдительности и, когда Шенли сделал попытку вырваться, так крепко прижал острие к его горлу, что кожа лопнула и тонкой струйкой брызнула кровь.

Стук собственного сердца отдавался у Анны в ушах. Она следила за мельчайшими движениями окружавших их ратников барона и только тогда смогла вздохнуть свободно, когда они несколько минут спустя, миновав ошалевшего Малого Тома, оказались у себя в башне. Фрэнк Гонд и Малый Том перекрыли двери.

– Эй, парни, а ну-ка свяжите покрепче нашего гостеприимного хозяина, – негромко распорядился рыцарь, и вскочившие с постелей ратники с изумлением воззрились на Мармадьюка Шенли.

– Я, наверное, еще сплю! – воскликнул Гарри. – Неужели гордый барон удостоил нас визитом?

– Шутки в сторону! Вяжите его. Да не слишком туго: от жизни этого животного зависит наша собственная. Теперь же, сэр Мармадьюк, распорядитесь, чтобы ваши люди оседлали наших коней и поставили их у крыльца.

– Рано или поздно я все равно отомщу, клянусь преисподней! – проскрежетал барон.

– О мести поговорим позднее, а теперь повинуйтесь, ибо, клянусь крестом, в который верю, если вы станете упрямиться, я прикажу своим людям изжарить вас в камине, хотя потом мне, возможно, и придется умереть в стенах вашего замка-мышеловки.

Барон невольно покосился на гудящее в камине пламя и приказал седлать лошадей для опасных гостей.

– Алан, – обратился затем Филип к девушке, – возьми в сумке Малого Тома коробку с письменными принадлежностями и приготовься писать.

Он начал диктовать. Письмо было адресовано королю Эдуарду. Рыцарь сообщал о том, как барон Мармадьюк Шенли зверски обошелся со своим капелланом, о том, что ему стало известно о гибели первой жены барона и его попытке извести вторую.

– По закону я не имею права вмешиваться в семейные дела сеньориального владетеля, – диктовал Филип, – но как христианин я взываю к вам, государь: спасите несчастную даму и покарайте злодея.

Письмо было окончено. Анна накапала воску, и Майсгрейв приложил к нему свою печать.

– Сэр Патрик! Письмо везти тебе. Ты дворянин, и тебе будет легче добиться аудиенции у короля.

Мармадьюк Шенли все это время сидел неподвижно, не сводя пылающих яростью глаз с лица Майсгрейва. Но рыцарь словно не замечал его. Раздался стук в дверь: люди барона пришли сообщить, что лошади приготовлены.

– С Богом, – сказал Филип, надев шлем и обнажив меч. – Фрэнк, Гарри! Вы поведете это животное. И помните: если кто-либо попытается освободить барона, немедля зарезать его, как взбесившегося борова.

Они отправились – небольшая, ощетинившаяся мечами кучка людей, в центре которой со скрученными за спиной руками шел сам хозяин замка. Вдоль стен дымно пылали факелы, освещая эту странную процессию. За ними столь же медленно продвигались ратники сэра Мармадьюка. Они были вооружены и ожидали только знака своего господина. Но Шенли все время чувствовал два острия: одно у самого горла, другое – под ребрами. Он смирился, ибо жизнь была ему дорога.

Наконец они оказались во дворе. Дождь закончился, но ветер все еще бушевал, и под его порывами жалобно скрипели флюгера на башнях. В темноте воины различали лишь смутные силуэты противников, и это было им на руку, ибо, не будь ветра и мрака, люди барона могли бы перестрелять их из арбалетов.

В считанные секунды воины оказались в седлах. По приказу Майсгрейва Фрэнк перекинул через седло связанного барона. Тот забеспокоился:

– Куда вы меня везете? Мне плевать, где вы меня прирежете – здесь или в поле… Слуги, эй, слуги!

Фрэнк успел зажать ему рот.

Филип обернулся.

– Слово рыцаря, что, когда мы окажемся вне досягаемости, я отпущу вас хоть к дьяволу в преисподнюю. Слышите меня, сэр Мармадьюк? Я отпущу вас, хотя, клянусь Пречистой Девой, с наслаждением выпустил бы вам кишки.

Барон умолк.

Вооруженный отряд на рысях вылетел из замка. Когда они проезжали под аркой, где был прикован изувеченный священник, Анна не удержалась и крикнула на ходу:

– Святой отец, мы спасем и вас, и леди Дебору!

На миг ей послышался звон цепей, затем – лишь стук копыт и посвист ветра, когда они пустили коней в галоп.

Близ селения с покосившейся каменной церковью Филип осадил коня.

– Не имеет смысла двигаться тем же путем, по которому мы приехали. Нам следует свернуть на юг. Ну а тебе, Патрик, придется возвратиться. Бери письмо и не мешкай. И да хранит тебя Господь, дружище!

Патрик коротко поклонился, затем развернул коня и, пустив его рысью, исчез в темноте. Расставание прошло быстро и сухо, и у Анны невольно сжалось сердце, когда она подумала о том, что Патрику Лейдену в одиночку придется проделать весь тот опасный путь, который им довелось одолеть вместе.

Между тем небольшой отряд Филипа повернул на юг. Время от времени Анна поглядывала на Мармадьюка Шенли, перекинутого через седло коня Фрэнка, тяжело ступавшего под двойной тяжестью. Путники миновали осиновую рощу, потом дорога неожиданно кончилась, и перед ними открылось обширное голое пространство. В предрассветных сумерках слабо мерцала вода. Ветер раскачивал камыш. Болота! Бездонные топкие болота Нортгемптоншира, сплошь покрытые мхом и осокой, где озера перемежались с гиблыми торфяными трясинами.