Алан сокрушенно покачал головой:

– Все такое мокрое. Да и эти чертовы камни…

Филип усмехнулся и потрепал паренька по вихрам. Затем вышел и вернулся с пушистой волчьей шкурой. Выбрав у огня место поровнее, он разостлал ее и подозвал к себе Алана:

– Иди сюда. Вместе теплее. Давай сюда плащ.

Анна приблизилась. Она так растерянно смотрела на рыцаря, что он рассмеялся.

– Что же ты? Не бойся, не съем.

Он улегся и, потянув Анну за руку, уложил ее рядом. Голова девушки оказалась у него на плече. Филип поплотнее укутал ее полой плаща и приобнял.

Анна лежала, вытянувшись в струнку, боясь пошевелиться. Она была буквально оглушена происходящим. Филип негромко сказал:

– Ты мужчина, мастер Алан. Впервые увидев тебя у епископа Йоркского, я принял тебя за неженку-аристократа, но теперь я так не считаю. Ты умеешь побеждать страх, и голод, и усталость. Я наблюдал за тобой и остался доволен. А еще я видел, как ты менял повязки моим людям. Ты умеешь врачевать?

– Я долго жил при аббатстве Киркхейм, сэр. Там и выучился.

В костре потрескивало и шипело. Филип пробормотал:

– Киркхейм… Богатое аббатство. Говорят, там по сей день пребывает первая невеста короля, Анна Невиль. Ты не встречал ли ее там?

У девушки в горле запершило.

– Нет, – сипло ответила она.

Филип больше ни о чем не спрашивал ее, и через минуту по его ровному дыханию Анна поняла, что рыцарь спит. Она же ничего не могла с собой поделать – сна как не бывало. Лежа рядом с человеком, к которому ее неудержимо влекло и за которым она готова была последовать хоть в преисподнюю, Анна улыбалась в темноте. «Что бы подумала об этом моя добрая настоятельница, матушка Бриджит? Но, Господь всемогущий, я ни капли не раскаиваюсь в этом. Больше того, нигде и никогда не было мне так тепло и покойно, как сейчас, рядом с Филипом…»

Девушка счастливо вздохнула. Она слышала мерные удары сердца Майсгрейва, а его дыхание касалось ее волос. Анна осторожно положила ладошку на его широкую грудь. «Когда судьба разлучит нас и я опять стану принцессой из Уорвикшира, а ты простым рыцарем из Пограничья, – подумала она, – я буду всегда помнить эти минуты, когда мы лежали так близко и ты согревал меня теплом своего тела. Но это время еще впереди, а пока – я счастлива, я просто счастлива!»

Неожиданно Анна вспомнила вчерашнюю плясунью. Но воспоминание прошло стороной – она видела, как небрежно рыцарь простился со своей мимолетной возлюбленной. Танцовщица подбежала к уже сидевшему в седле Майсгрейву и, умоляюще улыбаясь, стала что-то торопливо говорить. Рыцарь кивнул и хотел было ехать, но девушка опять удержала его. Тогда Майсгрейв не спеша отсчитал несколько монет и высыпал их в ее ладонь. Девушка замерла. Казалось, не этого она ждала от всадника, но Филип, больше не взглянув на нее, выстроил свой отряд и, пришпорив Кумира, вывел его на дорогу.

Анна потерлась щекой о плечо спящего рыцаря. Сейчас, когда они были далеко и ревность угасла, она могла согласиться с тем, что плясунья была на редкость хороша, а согласившись, простила Филипа.

Рассвело, загомонили лесные птицы. Анна видела, как, едва держась на ногах, вошел Шепелявый Джек, растолкал Большого Тома и, отправив его в караул, повалился спать. Анна лежала тихо, как мышонок, а минуты счастья текли и текли, пока она не уснула.

Разбудила ее поднявшаяся вокруг возня. Анна села, сонно тараща глаза. Ратники торопливо собирались в дорогу. Девушка сладко потянулась и поискала глазами Майсгрейва. Он, уже в доспехах и шлеме, стоял рядом с конем. Мельком взглянув на нее, рыцарь лукаво подмигнул ей и стал отдавать какие-то распоряжения.

Снова весь день прошел в скачке. Ближе к полудню опять стал накрапывать дождь. Сделали остановку на постоялом дворе. Расспросив дорогу, узнали и о том, что вступают на земли, где бароны, сторонники Алой и Белой Роз, ведут настоящую войну, совершая постоянные набеги на владения соседей, жгут селения, угоняют скот, а заодно не гнушаются и разбоем на дорогах.

Им повезло, и до самого вечера путники ехали спокойно. Впрочем, поднявшись на холм, они смогли наблюдать яростную стычку двух отрядов. Воины рубились, не жалея сил, но внезапно прекратили схватку и разъехались, подобрав раненых и убитых и осыпая друг друга отборной бранью. Когда Майсгрейву с отрядом доводилось скакать краем полей, на которых, несмотря на дождь, гнули спину крестьяне, те, едва завидев вооруженных всадников, бросались бежать к лесу. Местами у дорог шпалерами болтались висельники, вывалив синие языки и опустив лица, словно уставившись на свои непомерно вытянувшиеся ноги. Карканье воронья напоминало слитный шум мельничного колеса.

Майсгрейв вел своих ратников скрытно, обходя встречающиеся замки, и к вечеру они уже были на земле графства Нортгемптоншир.

Ночь застала их в пути. Вокруг не было ни единого огонька. Это было вовсе некстати, так как дождь все усиливался, поднялся ветер, который превратился в настоящий ураган. Грохотал гром, молнии рассекали во все стороны аспидное небо. Дорога петляла между лесистых холмов и вскоре совсем затерялась. Теперь путники двигались наугад. Их лошади брели, поминутно оскальзываясь и испуганно шарахаясь, – небо, казалось, обрушивалось прямо на головы.

– Проклятье! – цедил сквозь зубы Майсгрейв. – Недоставало еще и заблудиться в такую собачью погоду!

Полыхнула молния, и в ее призрачном свете Майсгрейв увидел невдалеке высохшее черное дерево, на котором ветер раскачивал тело висельника. Тотчас вновь все затопила тьма и прогрохотал чудовищной силы гром. Конь под Майсгрейвом присел на все четыре ноги и испуганно заржал. Рыцарь погладил его по мокрой шее.

– Успокойся, дружище. Не все так плохо. Если там на ветке болтается какой-то грешник, значит, вблизи есть и жилье тех, кто всунул его в петлю. Выручай, приятель!

Благородный конь, почувствовав, что поводья отпущены, навострил уши и прянул в сторону, увлекая за собой остальных лошадей. Всадники пересекли топкое поле и оказались у подножия поросшего соснами холма. При новой вспышке молнии Майсгрейв разглядел, что здесь прячется крохотная деревушка: дюжина лачуг, ограды из жердей, покосившаяся церквушка.

Филип спешился и постучал в первую же хижину. Ответа не последовало. Он ударил по доскам еще несколько раз и уже решил было направиться к другой хижине, как за дверью мелькнул тусклый свет и сиплый старческий голос осведомился, кто в столь позднее время тревожит сон добрых христиан.

– Открой нам, добрый человек. Мы честные люди и сбились с дороги, а погода, сам видишь, какова. Клянусь, мы не причиним тебе зла, а если пустишь переночевать, то и вознаградим на славу.

Дверь осторожно приотворилась, показалось благообразное морщинистое лицо старика, державшего в высоко поднятой руке фонарь. Увидев мокрого до нитки рыцаря и толпящихся за ним людей, старик сокрушенно покачал головой:

– Простите, добрые люди. Я бы с превеликим удовольствием впустил вас к себе, но наш барон строжайше запретил принимать каких-либо путников. Любого, кто окажет гостеприимство в наших краях, ждет суровое наказание.

– Что за безбожный у вас господин, отдающий подобные приказы?

– О, сэр рыцарь! Мы, ничтожные поселяне, не можем сетовать на своего хозяина. Но право оказывать гостеприимство имеет лишь он, причем за немалую плату. Если вы поедете вдоль деревни и минуете этот сосновый лесок, то окажитесь прямо у замка Фарнем.

– Благодарю за совет, добрый человек. Но скажи, чьи это земли и кто ваш господин?

– Наш сеньор – богатый и могущественный барон сэр Мармадьюк Шенли, да хранит его Господь.

Дверь захлопнулась, и Филип вернулся к ратникам. При звуках этого имени в его памяти всплыли залитое солнцем ристалище в Йорке и рыцарь, упорно пытающийся вырвать из его рук победу.

Когда люди Майсгрейва узнали, в чьих владениях находятся, они озадаченно переглянулись.

– Клянусь обедней, – начал было Фрэнк Гонд, – я бы не стал искать гостеприимства у сэра Мармадьюка. Не лучше ли нам позаботиться об ином крове?

Филип на мгновение задумался. Ветер хлестал им в лица, налетая свирепыми порывами, так что сосны едва ли не стлались по земле. Измученные кони стояли, свесив головы и опустив уши.

– Нет. Вперед! – сказал рыцарь, прыгая в седло. – В конце концов, и мы, и наши лошади без сил, а погода не располагает к дальним прогулкам. Замок барона Шенли – единственное близкое пристанище. Сэр Мармадьюк носит рыцарскую цепь и шпоры, и он не посмеет поступить дурно с путниками, попросившими его о гостеприимстве.

15. Фарнем

Для Анны Невиль имя Мармадьюка Шенли не значило ровным счетом ничего. Девушка шаталась от усталости в седле и думала лишь о том, как бы поскорее оказаться под крышей, обогреться и перекусить. Ее плащ, который так долго предохранял ее от дождя, сейчас насквозь промок, и Анна чувствовала, как ледяные струи затекают за шиворот. Зубы выбивали дробь, она так озябла, что не чувствовала ног в стременах. И все же, когда при вспышке молнии она увидела на фоне озарившихся небес очертания черной крепости, ей стало не по себе.

Ветер нес дождевые потоки почти горизонтально. Кони, скользя, с трудом вскарабкались по крутому откосу и остановились у рва, над которым нависал сумрачной тенью подъемный мост. Филип протрубил в рог, пытаясь перекрыть завывание ветра и шум дождя. Из-за ворот не доносилось ни звука. Казалось, никому нет дела до путников. Закрывшись полой плаща от ветра, Анна вглядывалась в безлюдные башни и кровли, сливавшиеся в бесформенную громаду. Однако в трех окнах замка мерцал свет.

Майсгрейв протрубил второй раз, затем еще. Наконец с лязгом отворилось решетчатое окошко надвратной башни, и грубый голос спросил, кто трубит у стен замка.

– Я Филип Майсгрейв, рыцарь Бурого Орла из Нортумберлендских земель, со своими людьми. Я заблудился в здешних краях и из-за непогоды вынужден просить в вашем замке убежища.