Юношу редко можно было встретить вне пределов его земель. Поговаривали, что он сколотил в своем замке отряд каких-то сорвиголов, которых шотландцы боятся как огня, и что, мстя за родителей, он совершает отчаянные набеги, а его клич внушает ужас по ту сторону границы.

И все же Элизабет встретилась со своим спасителем. Она тогда была уже помолвлена с могущественным лордом Грэем, богатым феодалом из Уэльса, родственником нортумберлендского шерифа. Шли приготовления к свадьбе, когда со стороны шотландской границы хлынули целые полчища всякого отребья в надежде поживиться у южных соседей. Нападение было столь неожиданным, что англичане не успели организовать достойный отпор и предпочли отсиживаться в своих замках. Элизабет до сих пор помнила, какое смятение воцарилось тогда, как опустели деревни, как крестьяне, собрав нехитрый скарб и гоня перед собой скотину, спешили укрыться в лесах или в стенах замков своих сеньоров, как на опустевших, размытых дождями дорогах раздавались воинственные клики и проносились отряды шотландцев, предававших огню и мечу все, что попадалось на их пути.

В Уорнклифе весь двор замка был заполнен беженцами-крестьянами, явившимися просить защиты у своего господина. Мосты были подняты, тяжелые чугунные решетки ворот опущены, на стенах удвоены караулы, а в котлах день и ночь кипела смола, дабы было чем встретить непрошеных гостей.

Шотландцы и в самом деле подбирались к самым воротам Уорнклифа, но на приступ не решились, хотя, казалось, поначалу к этому и шло. Уже были готовы таран и лестницы, когда что-то отвлекло врагов и в их рядах началось замешательство. Дозорные с башен сообщили, что какие-то вооруженные всадники появились из соседнего леса и напали с тыла на шотландцев. Сначала никто не мог разобрать, что же там происходит, но затем стало ясно, что эти смельчаки – бесстрашный отряд Бурого Орла, Филипа Майсгрейва.

Все то время, что замку угрожала опасность, Элизабет вместе со своей молоденькой беременной мачехой и капелланом проводила в часовне, моля небеса о защите и покровительстве. Однако, услышав о друге детства, она невольно встрепенулась и даже рискнула приблизиться к окну. Элизабет мало что поняла из того, что происходило внизу, и лишь позже ей сообщили, что шотландцы, пораженные дерзкой вылазкой Майсгрейва, пришли в ярость и бросились его преследовать.

– Отец, а с ним ничего не случится? – заволновалась девушка.

– О, что может произойти с таким бойцом! – воскликнул сэр Ричард, поднимая бокал за здоровье Филипа Майсгрейва.

У Элизабет сияли глаза.

– Он всегда был таким, – сказала она.

И вдруг, обернувшись к отцу, она спросила:

– Отец, а отчего сэр Филип, а не мой жених пришел к нам на помощь в столь трудную минуту?

Сэр Ричард поперхнулся.

– Ты поразительно глупа, Лиз! Владения милорда Грэя слишком далеко, а Филип Майсгрейв наш сосед. Насколько я припоминаю, он хотел до начала поста гостить у шерифа Нортумберлендского.

Сэр Вудвиль, казалось, был вкрай возмущен. Он заявил, что Элизабет сущая гусыня и что лучше бы она занималась своим вышиванием или пряла, а не совалась в дела мужчин.

На другой день к воротам Уорнклифа прискакал на взмыленной лошади гонец. Сэр Ричард вышел на стену замка и осведомился, откуда он прибыл. Оказалось – из Нейуорта, и при нем послание хозяину Уорнклифа. Даже не распорядившись открыть ворота, сэр Ричард велел гонцу прикрепить послание к наконечнику стрелы и выпустить ее на стену.

Элизабет сошла в зал, где у камина капеллан читал своему господину письмо Майсгрейва:

– «…Их силы все прибывают, и я молю небеса, чтобы Нейуорт устоял. Но сегодня шотландцы готовятся идти на штурм. Поэтому я прошу вас, как соседа и друга моих родителей, отправить гонцов в близлежащие замки, чтобы мы могли выступить вместе и тем самым спасти Нейуорт. Надеюсь на Вас и молю о помощи.

Филип Майсгрейв, владетель Нейуорт-холла.

Писано отцом Мартином, священником, в день Всех Святых – 1 ноября».

Сэр Ричард, взяв из рук капеллана послание, какое-то время повертел его в руках, а затем швырнул в камин.

– Пусть гонец едет восвояси. Уорнклиф не такая мощная крепость, как Нейуорт, и у нас нет лишних людей. Шотландцев столько, что, ослабь я хоть на йоту оборону замка, он падет, вздумай только они вернуться. Я слишком стар, чтобы начинать все сызнова.

Элизабет тогда едва сдержалась, чтобы не закричать. Вечером она не вышла к ужину и до глубокой ночи не вставала с колен, моля Бога помочь нейуортцам и их хозяину.

А потом донеслись слухи, что Нейуорт выстоял, а шотландцев потеснили. Сэр Ричард Вудвиль велел без промедления откупорить бочонок доброго вина и всем пить за победу английского Льва[4] над шотландскими Месяцем и Звездой.[5] И хотя в замке веселились, а облегченно вздохнувшие крестьяне погнали обратно в селения скот и повозки с поклажей, дочь старого рыцаря стала задумчива и не принимала участия в увеселениях.

Через несколько дней, когда Элизабет пряла у себя в опочивальне, к ней, тяжело отдуваясь, поднялась нянька Бриджит.

– Вот, леди, ежели вы желаете полюбоваться на своего дружка и спасителя, то подите гляньте. Он там, в большом зале, и честит вашего батюшку на все корки.

Элизабет мигом сбежала вниз.

Едва она оказалась в зале, как поняла, что страсти там накалены до предела. Ее отец и молодой Майсгрейв говорили резко, отчаянно жестикулируя, и их большие тени, отбрасываемые светом камина, причудливо двигались на стенах.

Спрятавшись за квадратной колонной, Элизабет с изумлением взирала на Филипа Майсгрейва, которого знала так давно, почти ребенком. Теперь это был настоящий воин, рослый и могучий, с шапкой светлых кудрявых волос и до такой степени похожий на своего отца, что Элизабет в первую минуту показалось, будто она видит перед собой покойного сэра Джона. Однако, несмотря на сходство и могучее сложение, было видно, что Филип еще очень молод, хотя его синие глаза под сросшимися темными бровями светились умом и были серьезны, как у немало повидавшего в жизни человека.

Опершись на длинный дубовый стол и подавшись вперед, он с жаром говорил:

– Всегда, когда вы нуждались в помощи из Нейуорта, вы получали ее. Вам ни в чем не отказывали, ибо, видит Бог, мы, приграничные жители, должны держаться сообща, если хотим отстоять свои владения. Когда вас, сэр рыцарь, постигло горе и старый Вудвиль-холл сгорел, мы оказали вам гостеприимство. Когда на ваши земли нападали бандиты из-за Твида, мы всегда поддерживали вас. Мои родители считали вас хорошим соседом, и перед смертью матушка велела мне во всем советоваться с вами, как с надежным другом. И что же?.. Ни разу с тех пор, как мне довелось стать хозяином Гнезда Орла, вы не оказали мне ни малейшей поддержки. Я был молод, наивен, я считал, что дела ваши еще не поправились и грешно вас лишний раз тревожить. Но ведь ваши дела давно уже в порядке! Отчего же, когда я один-единственный раз обратился к вам за помощью, вы поступили как трус и предатель?!

– Мальчишка, наглец! Не сметь!.. – рванулся вперед старый рыцарь.

Филип выпрямился.

– Сэр Ричард Вудвиль, я объявляю вам, что вы негодяй и трус! Если бы не ваши седины, я бросил бы вам перчатку в лицо, хотя и уверен, что, будь вы моложе годами, вы бы и тогда уклонились от поединка, как презренный трус!

– Вон! Вон из моего дома! Щенок, дикарь, ты не пережил того, что пришлось пережить мне. Перед всей округой ты щеголяешь своим оружием, хвастаешь своими разбойничьими набегами, но ты ни разу не познал горечь бессилия и утраты. А я сполна изведал, что это такое. Теперь я стар, у меня дочь на выданье, малые сыновья и беременная жена. Как я мог рисковать?

Филип Майсгрейв усмехнулся.

– Да, я никогда не бывал побежден, но еще несколько дней назад был близок к тому. И если бы не помощь благородных друзей, я бы тоже вкусил горечь поражения и, пожалуй, лишился бы жизни. Вы же, сэр, струсили, причем струсили подло, ибо гонца я отослал к вам, когда шотландцы уже отступили от стен Уорнклифа. И никакие слова ничего уже не изменят!

Элизабет стояла, спрятав лицо в ладони. Ей было до боли стыдно: ее щеки, уши, даже шея горели огнем. И, самое главное, она знала, что Филип Майсгрейв безусловно прав. Но вместе с тем ей было до боли жаль отца.

Сэр Ричард задыхался от гнева.

– Я велел тебе немедленно покинуть мой дом. Наглец! Я прикажу слугам отделать тебя, как паршивого щенка!

– Болтовня, – спокойно сказал Филип. – Вы на это не пойдете. Ведь вы думаете, что я стану мстить. Итак, прощайте, малодушный сэр. И да убережет Господь ваших детей стать похожими на вас!

Он повернулся и двинулся прочь. Его шаги гулко отдавались в высоких пустых переходах. Сталь кольчуги позвякивала при каждом его движении.

Сэр Ричард Вудвиль какое-то время глядел ему вслед, а затем со стоном рухнул в кресло.

Элизабет не выдержала и бросилась к нему:

– Отец! Отец!..

Она ничего не могла прибавить, ее душили слезы.

Рыцарь отшатнулся от дочери:

– Боже правый! Лиз, ты все слышала?

Элизабет молчала. Внезапно сэр Ричард оттолкнул ее от себя:

– Прочь! Уходи! Не смей показываться мне на глаза, низкая шпионка!

Девушка, рыдая, взбежала наверх.

После этого случая их отношения стали ровными и холодными. А потом нагрянул жених – нарядный, шумливый лорд Грэй, и сэр Ричард увивался вокруг своего будущего зятя. Он явно торопил его со свадьбой, но Элизабет уже гораздо меньше нравился этот крепкий, пышущий здоровьем человек с громовым голосом и роскошной волнистой бородой. Не отдавая себе в том отчета, она непрестанно думала о Филипе Майсгрейве.

В один из серых туманных дней в начале зимы лорд Грэй с Элизабет и ее отцом отправились в местную церковь к обедне. Лорд весьма гордился красотой юной невесты и старался как можно чаще появляться с ней в людных местах. Элизабет помнила, что в тот раз ехала на крупном буланом жеребце, в высоком дамском седле со спинкой и подлокотниками. На ней был плащ светло-лилового сукна, подбитый дорогим мехом, а ее светлые мягкие волосы были перевиты жемчужными нитями. Элизабет знала, как она хороша, и гордилась собой. В церкви она величественно прошла сквозь толпу и опустилась на колени между отцом и женихом, чувствуя на себе множество взглядов. Ей было трудно сосредоточиться на молитве, и она повернула голову. Неподалеку, опершись плечом о колонну, стоял Филип Майсгрейв.