К ее удивлению, генеральша ответила очень серьезно:

— Видите ли, я была воспитана в семье медиков и, разумеется, абсолютной атеисткой… Но в последнее время я начала задумываться… Во всей этой трагедии есть для меня что-то… простите, мистическое, что ли… Уж я-то точно знаю, что никто из моих домашних не является убийцей. Это — правда!.. А крутится все именно вокруг нас, уже второе убийство произошло, когда двоих близких мне людей не было дома, и теперь им необходимо алиби… Кстати, как убили сестру Любомира — тоже застрелили?

— Нет. Ударили по голове…

— А в детективах пишут, что убийца всегда пользуется одним и тем же орудием… Лгут?

Аня едва сдержала улыбку.

— У нашего «героя» пистолета уже не было к моменту гибели второй жертвы. Слава богу, пока что достать огнестрельное оружие в наших условиях труднее, чем в тех же Штатах… Кроме того, одним и тем же методом без каких бы то ни было вариаций пользуются только маньяки. В данном случае действовал человек вполне разумный, твердо знающий, ради какой цели убивает… Иными словами, у него был мотив, и мотив очень серьезный… Нина Владимировна, скажите, у вас или у вашей семьи нет каких-либо врагов? Подумайте хорошо. Не спешите с ответом.

— Нет, — покачала головой генеральша. — Я, конечно, не могу поручиться за Женю, в бизнесе иногда действуют волчьи законы… Но ведь Женю можно только условно признать пострадавшим от этой ситуации, верно? А крутится все почему-то вокруг Маши… Ей просто невероятно везет, что у нее есть алиби…

— Вот тут вы абсолютно правы! — оживилась Калинкина. — Действительно, все вокруг нее. Мы уже даже начали проверку детдома, в котором она росла, и поиски людей, которые ее знали прежде. Возможно, враг, причем очень сильный, есть как раз у нее.

— Вы собираетесь с ней сегодня говорить?

— Нет, пока нет… И я очень надеюсь, что вы, Нина Владимировна, не станете возмущаться из-за того, что я все-таки буду разговаривать с вашей Нюсей. Причем разговаривать под протокол.

— Надо полагать, это неизбежно, — вздохнула генеральша и медленно поднялась со своего места. — Сейчас я вам ее позову…

— Минут через пять, если можно, — вежливо попросила Калинкина. — Мне еще нужно найти своего коллегу, занятого на соседнем участке… Как видите, не одних вас мы мучаем…

24

Павел Ребров внимательно оглядел дом, возле одного из подъездов которого стоял уже минут пять. И, немного поколебавшись, присел на пустовавшую в этот час кривобокую скамеечку. Время бабушек, охотно проводивших на ней свой досуг, еще не пришло.

В этом доме, расположенном на юго-западной окраине Москвы, жила последняя из троих бывших воспитательниц Машиного детского дома, которых им удалось найти. И соответственно их последняя надежда в этом запутанном деле. Сам детдом, как выяснилось, был расформирован — очевидно, именно это обстоятельство и вынудило уйти на пенсию погибшую сестру Леонида Любомира.

Две предыдущие собеседницы Реброва его визитом были явно напуганы, и вытянуть из них хоть какую-нибудь информацию Павлу не удалось: обе, не сговариваясь, заявили, что никакую Машу вообще не помнят. И вот теперь, сидя возле подъезда, в котором жила третья и последняя женщина, способная при желании помочь следствию, Павел понимал, что не имеет права допустить в разговоре с ней даже самый незначительный просчет.

Безусловно, бывшие коллеги успели предупредить ее о предстоящем визите следователя. Павел, правда, постарался как можно суровее предупредить обеих об ответственности за малейшую попытку поведать кому-либо о его визите. И был почти уверен в молчании перепуганных женщин. Одна из них еще продолжала работать с детьми, вторая — нянчила собственных внуков, так что бывшим воспитательницам было за кого бояться… Павел терпеть не мог запугивать людей, но на этот раз другого выхода у него не было.

Еще раз мысленно прокрутив «легенду», с которой намеревался заявиться к бывшей воспитательнице Ирине Петровне Пургиной, Ребров поднялся и направился к дверям подъезда, на которых, как ни странно, не было ни домофона, ни кода. Раскрывать свое инкогнито раньше времени он не собирался.

Бывшая воспитательница, как и предполагал Павел, была дома и дверь ему открыла сама — высокая, крепкая и моложавая особа с круглым лицом и румяными щеками. Она, как определил Ребров с первого взгляда, принадлежала к тому типу домовитых и жизнерадостных женщин, которые составляют основную массу зрительниц столь популярных «мыльных» сериалов и, несмотря на жизнерадостность, легко впадают в сентиментальное состояние. На этой сентиментальности Ребров и решил сыграть, надеясь тронуть сердце Ирины Петровны и заставить ее тем самым заговорить…

— Здравствуйте… — он смущенно посмотрел на женщину, стоявшую на пороге и взиравшую на него с недоумением.

— Здравствуйте… А вы к кому? — Пургина, судя по всему, недавно встала, несмотря на то что время уже близилось к полудню. — Если к Сашеньке, то он на даче… Что-нибудь передать?

Ребров знал, что Саша — ее младший сын, проживающий в основном с какой-то девицей и бывавший у матери крайне редко.

— Простите, — пробормотал Ребров, изо всех сил стараясь выглядеть смущенным. — Я, по-моему, к вам… Вы ведь Ирина Петровна Пургина, да?..

— Ко мне?.. — женщина явно удивилась, и следователь почувствовал облегчение: ее подруги и в самом деле решили, что распускать язык — себе дороже.

— Я… Понимаете, я ищу сестру, она, как я выяснил, росла в вашем детском доме, может быть, вы что-то о ней знаете?..

— Проходите! — Ирина Петровна, в глазах которой моментально вспыхнул огонек заинтересованности, отступила в сторону, пропуская Павла в квартиру.

Спустя несколько минут Ребров и Пургина уже сидели на чистенькой светлой кухне, уютно украшенной вышитыми салфеточками и полотенцами, создававшими ощущение остановившегося времени.

— Присаживайтесь… Извините, в комнате у меня не совсем убрано, гостей не ждала, — улыбнулась Ирина Петровна и поглядела на Реброва с откровенным любопытством, присаживаясь за беленький кухонный столик напротив него. — А почему вы решили, что я могу вам помочь, и кто она — ваша сестра?

Ребров очень печально вздохнул и жалобно посмотрел на свою собеседницу:

— Понимаете, я о ней и узнал-то всего год назад, когда умирал мой отец… И все это время пытаюсь Машеньку отыскать… Это последняя папина просьба, его очень мучила совесть, и отец… В общем, Машенька упомянута в завещании, но дело не в этом, сами понимаете… У меня после папиной смерти тоже никого, никаких родственников не осталось: родители умерли один за другим… И пока единственное, что мне удалось узнать — сестренка росла в вашем бывшем детдоме.

— Ну надо же! Совершенно ничего не понимаю! — Ирина Петровна сдвинула брови и посмотрела на Павла с подозрением. — Вы же только что сказали, что эта самая Маша вам сестра. Ее что же, ваши родители сдали по каким-то причинам в наш детский дом?!

— Ох… Простите, — Ребров с тревогой подумал, не переигрывает ли он. — Нет, конечно нет… Машенька мне сестра только по отцу, мама о ней ничего не знала… Извините, я волнуюсь и говорю сумбурно.

— Теперь ясно. — Пургина несколько расслабилась, но огонек недоверия в ее глазах все же не растаял. — Только, молодой человек, вряд ли я вам сумею помочь. Знаете, сколько Машенек за годы работы прошло через мои руки?.. Вы хоть знаете, сколько ей лет-то будет сейчас?

— Примерно — знаю, где-то за двадцать… И потом, отец говорил, что там есть особое обстоятельство, по которому сестренку можно найти…

— И какое же?

— Вроде бы Машина мать ее не совсем бросила и навещала девочку в детдоме… Правда, я не знаю, часто ли…

Ирина Петровна прикусила нижнюю губу, в ее глазах мелькнула какая-то мысль, и за столом повисла пауза. Ребров почти физически ощущал, как напряженно размышляет о чем-то своем его собеседница. Насколько ему удалось узнать, ничто не указывало на то, что Пургина в свое время имела отношение к темным делишкам Любомиров. А там — кто его знает?

— Вряд ли, — заговорила наконец Пургина, — я сумею вам помочь, хотя на самом деле, кажется, догадываюсь, о ком идет речь… Кроме того, — она помялась и слегка покраснела, — вы… Вы бы не могли показать мне свои документы?

— Ну конечно! Простите, я и сам мог бы догадаться! — Ребров предусмотрел такой вариант и паспорт прихватил с собой.

Некоторое время Ирина Петровна внимательно его изучала, заглянув даже на листочек регистрации. Наконец, вернув документ, тяжело поднялась с места и, ни слова не говоря, исчезла на некоторое время за дверью кухни. Вернулась она, неся в руках заранее раскрытый на нужной странице толстенный фотоальбом.

— Вот… Думаю, что вот это и есть ваша сестренка! — она положила альбом перед Ребровым и ткнула пальцем в белокурую девочку лет четырнадцати, стоявшую в первом ряду группового снимка. Павел, всмотревшись в лицо девочки, невольно кивнул, но тут же, спохватившись, изобразил крайнее волнение.

— Это правда… правда Машенька?!

— Погодите-погодите! — Ирина Петровна вновь села на свое место. — Вы только не торопитесь радоваться! — Теперь в ее глазах было явное сочувствие «брату». — Я ведь о ней сейчас ничего не знаю — где она, что с ней… И фамилия у нее была такая, что найти по ней кого-то просто невозможно: Машенька Иванова… Кроме того, она наверняка давно замужем, сами видите, какая симпатичная девочка… Просто под ваше описание никто больше не подходит.

— Не понял…

— А чего тут понимать? — вздохнула Ирина Петровна. — У нас ведь дети-то какие?.. Брошенные! И в первую очередь своими мамашами… Ну а эта девочка — она к нам поначалу, как и многие, была передана из дома младенца. А после ей, наверное, уже годика два было… Да, два, потому что я как раз только-только в этот дом пришла работать, не предполагая, что так всю жизнь на одном месте и просижу… Только кто теперь нас, ветеранов труда, за это ценит?! Столько лет на одном месте, а благодарности — никакой, и пенсия — одна насмешка…