— Извините! — Оперативник моментально исчез, аккуратно прикрыв дверь.

Калинкина же уставилась на Нину Владимировну со всем возможным вниманием, ожидая ответа. Вопрос о молотке на генеральшу точно никакого впечатления не произвел, да она и не ожидала, что произведет: представить эту изящную слабосильную аристократку, стучащую кого-то молотком по голове, Аня при всем желании не могла.

— Хорошо, — вздохнула Нина Владимировна. — Я не буду вам мешать, если вы находите, что мешаю. Конечно, я не следователь, просто у каждого человека в той или иной мере есть логика и стремление свои логические выводы подтвердить… Но я потерплю, пока вы не поймаете убийцу.

Она посмотрела на Калинкину вопросительно, явно сомневаясь, что длинный путь на Беличью Гору следователь проделала, исключительно дабы устроить ей, Нине Владимировне, разнос за неправильное поведение.

— Скажите, вы хорошо помните тот день, когда всех вас вызывали в город?

— Конечно.

— А день, когда мы вызывали только Марию Александровну?

— Еще бы! — генеральша невесело усмехнулась. — Маша тогда еще не приехала ночевать, а в итоге они очень серьезно повздорили с Женей.

— Помирились?

— Нет… Нужно знать моего сына: ни малейшей лжи, тем более лжи, за которой, по его мнению, может стоять предательство, он не прощает. Просто не умеет этого делать… Кажется, он в этой связи допек вас звонками?.. Я очень надеюсь, что вы, во всяком случае пока, ничего ему не скажете…

Калинкина от удивления умолкла, воззрившись на свою собеседницу. По ее мнению, Нина Владимировна должна была, напротив, стремиться к тому, чтобы ее сын в первую очередь оказался в курсе того, как блестяще обвела его вокруг пальца неугодная самой генеральше невестка… Надо же, какое благородство! Аня вздохнула и, заверив, что не имеет права даже в соответствии с законом рассказывать Евгению Константиновичу о прошлом его супруги, продолжила допрос.

— Давайте вернемся к тому дню, когда Мария Александровна ночевала в городе. Она связывалась с вами в тот вечер?

— Да, — уверенно кивнула генеральша. — Если не ошибаюсь, она позвонила в начале десятого.

— Вы уверены?

— Уверена. Но можно уточнить. У самой Маши в конце концов…

— Все члены вашей семьи такие памятливые и слышали этот звонок?

— Не совсем… Трубку взяла я, после чего пошла наверх, к Эльвире с Владимиром. Маша просила им кое-что передать… У них там аппарат тоже есть, но он в тот вечер сломался, звонка они не слышали.

— Именно им она просила что-то передать? Не Евгению Константиновичу, а им?

— Я понимаю ваше недоумение, — вздохнула Нина Владимировна. — Но Женя… Словом, он ни с кем в тот вечер не общался, пока не приехала Нюся…

— Стоп! — Калинкина встрепенулась, не обращая внимания на вздрогнувшую от неожиданности собеседницу. — Вы сказали — пока не вернулась Нюся?

— Ну да… А что, это имеет значение?

— Куда ездила ваша домработница? Во сколько уехала и в какое время вернулась?

Нина Владимировна нахмурилась и вопросительно посмотрела на следователя.

— Я не понимаю… Это имеет какое-то значение? Ну, раз это так важно для следствия, я попытаюсь вспомнить… Нюся поехала в город за доктором, а заодно за рецептами лекарств, которые остались на городской квартире. Отправилась она туда перед тем, как вы пришли за Машей… А вернулась очень поздно, наверное, около полуночи. Точнее не скажу, потому что не помню… Анна Алексеевна, случилось что-то еще?

Калинкина проигнорировала ее вопрос.

— Она привезла доктора?

— Нет, его не оказалось в Москве. И слава богу!

— Почему?

— Потому что Нюсе постоянно кажется, что я больна, она стала за последний год страшно суетливая. Я чуть ли не два дня пыталась ее убедить, что доктор мне не нужен, ни к чему занятого человека зря гонять туда-сюда… Но разве ее переубедишь? Вот и съездила зря… И все-таки, что-то еще стряслось?

— Можно и так сказать, — произнесла Аня. — В тот вечер, когда Мария Александровна ночевала в городе, на своей квартире была зверски убита сестра Леонида Любомира — если вы не забыли, бывшая директриса детского дома, в котором воспитывалась ваша младшая невестка…

— Господи…

Калинкина не видела, чтобы люди бледнели с такой скоростью, как это произошло с ее собеседницей, и испугалась по-настоящему.

— Нина Владимировна, вам плохо?.. Я сейчас кого-нибудь позову!..

Калинкина уже привстала со своего места, но генеральша сумела взять себя в руки и поспешно махнула на нее рукой.

— Не вздумайте никого звать… Я в порядке! — Она глубоко вздохнула, краска медленно начала возвращаться на лицо. — Вы поэтому так выспрашивали меня о времени?.. Когда это случилось?

— Наши эксперты называют приблизительное время — около девяти вечера, — пробормотала Аня.

— Слава богу! — генеральша перевела дыхание. — Тогда Маша точно ни при чем, вы можете убедиться в этом сами! У меня аппарат с определителем, забирайте его, отсчитайте звонки назад, и у вас будет на руках не только номер, с которого Маша звонила, но и время… как вы могли подумать такое про девочку?! Она же и так живет, можно сказать, на краю пропасти, под таким тяжелым грузом!

Скажи Нине Владимировне кто-то еще несколько дней назад, что она может вот так, с места в карьер, с яростью голодной тигрицы кинуться на защиту своей младшей невестки, она бы и сама ни за что в жизни в это не поверила. Но удивляться себе самой в данный момент было просто некогда.

— Вы сами… Вы сами, молодая женщина, когда-нибудь пытались поставить себя на место — пусть не Маши, но хоть кого-нибудь из подозреваемых? Попробуйте и вы поймете: с одной стороны, любимый муж с его принципами, с другой — ребенок, растущий без матери, а тут еще и ваши подозрения… Ей еще нет и тридцати, а вы ее подозреваете в двойном убийстве!.. Да, у Маши вздорный характер, она недостаточно хорошо воспитана, необразована совершенно, но… ведь ее воспитанием никто не занимался. Она любит своего мужа, и наверное, это самое главное.

Аня сидела, в изумлении вытаращив глаза на разъярившуюся генеральшу. В ее словах, казалось, не было решительно никакой логики. Мария любит ее сына? Возможно. Но тогда у нее тем более есть причина любыми способами и средствами избавиться от теней прошлого, которые могут в любой момент материализоваться и начать шантаж, как и произошло с Любомиром… Черт-те что! Но попробуй сейчас сказать об этом генеральше — загрызет. Да и звонок этот проклятый с определителем версию с Машей Паниной превращал в никуда не годную.

Если женщина ночевала на своей квартире, вообще никуда не выходила из нее до утра, убить жертву около девяти вечера, а вначале десятого оказаться дома она никак не могла.

Машина квартирка располагалась на другом конце города от дома сестры Любомира. Вот если бы Панина поехала ночевать в супружескую квартиру, дело другое. Или, на худой конец, в квартиру свекрови, находящуюся в центре.

— Аппарат ваш мы, конечно, проверим, — Калинкина взяла наконец себя в руки. — А потом, я разве говорила, что мы подозреваем Марию Александровну?! Давайте теперь поговорим о вашей домработнице, тоже находившейся, как выясняется, в городе.

Нина Владимировна неожиданно рассмеялась.

— Ну да, теперь очередь Нюси… Женщины, за всю свою жизнь не обидевшей даже мухи… Знаете, Анна Алексеевна, я всегда старалась не верить, что в преступлении могут обвинить невинного человека… Как это на вашем языке? «Повесить дело»?

— Ну знаете! — Калинкина моментально вспыхнула. — Если проверять алиби всех, находившихся на месте преступления, называется «повесить дело»…

— Но с чего вы взяли, что моя домработница находилась на месте хотя бы одного из этих двух преступлений? Вы же сами видели в тот ужасный вечер, когда мы сюда с вами вошли… Нюся спала! И уснула прямо в кресле, испеклась от своих хлопот — и уснула. И долго не могла вообще понять, что случилось… При чем тут она вообще?

— Я ее и не подозреваю, — терпение Калинкиной начало иссякать. — Но проверить всех просто обязана; если говорить о втором убийстве — тем более обязана проверить тех, у кого такая возможность была! К тому же мы совершили ошибку, не опросив как следует вашу Нюсю в первый раз, поговорили с ней чисто формально… Нина Владимировна, вы сами-то можете дать гарантию, что она все это время действительно спала здесь, в кресле? Что просто-напросто не разыграла эту сцену для нас обеих… Молчите-молчите, я вижу, вы уже готовы эту гарантию дать… Не спешите. Если бы вы только знали так же хорошо, как я из своей практики, на какие правдоподобные обманы способны люди, когда спасают свою шкуру… Люди, за которых другие голову дают на отсечение… Не надо!

Они немного помолчали. Затем Аня проверила телефонный аппарат. Маша действительно связывалась с обитателями особняка со своего домашнего номера в девять часов семнадцать минут вечера.

— Послушайте… — Нина Владимировна успела вновь успокоиться. — У Нюси нет никаких мотивов для такого… ужаса… Одна только преданность мне и мальчикам, как вы понимаете, не причина… Да, она очень из-за нас переживает, но разве это значит, что она пойдет немедленно убивать тех, кто стал причиной наших огорчений? Чушь!..

— А невесткам вашим она что — не преданна?

От Ани не ускользнуло промелькнувшее на лице Нины Владимировны легкое колебание. Но та вновь заговорила.

— Вряд ли слово «преданность» уместно в этой ситуации. Нюсе обе — и Эля, и в особенности Маша, не нравились в той или иной степени… Знаете, что-то вроде материнской ревности… Но теперь она их тоже жалеет… Я сама слышала, как однажды ночью она молилась за меня, именно за меня, слово за них Нюся произнесла всего один раз…

— Она что — верующая?

— Да…

— А вы? — неожиданно поинтересовалась Аня.