После того как Эмма стала женой Лайона, статус хозяйки Баронсфорда быстро утратил для нее прежнюю привлекательность. Ей постоянно хотелось чего-то большего. Теперь-то Пирс понимал, как он был слеп, когда позволял Эмме настраивать их с братом друг против друга. Она знала, что Пирс хорошо к ней относится, несмотря на попытки отговорить Лайона от женитьбы, и часто использовала его во время ссор с мужем. Как только ей что-то не нравилось, она тут же бежала к нему, и вся вина, разумеется, каждый раз полностью возлагалась на Лайона.

Пирс развернул письмо, однако поначалу даже не смог разобрать слов – воспоминания о жизни в Баронсфорде по-прежнему затуманивали взор.

На протяжении двух лет, пока продолжался брак Лайона, Пирс позволял Эмме манипулировать собой, и только после ее смерти он осознал всю неразумность собственной позиции. Эмма слишком долго оставалась членом их семьи, и до чего же глупо с его стороны было постоянно верить ей и пытаться повлиять на брата, не имея на то ни малейшего права. Он продолжал вмешиваться даже тогда, когда для него стало очевидным, что это еще больше разрушает их брак. Эмма была лжива, но он слишком долго не придавал этому значения. Теперь Пирс сомневался практически во всем, что касалось Эммы. Даже в последних ее словах, сказанных ему.

Эмма тогда устроила грандиозный прием, поводом для которого послужил день рождения вдовствующей свекрови. С обеих сторон были приглашены многочисленные родственники. Лайон и Эмма впервые за несколько месяцев оказались под одной крышей, однако наутро, когда большая часть гостей отправилась на охоту, у них опять произошла ссора.

Никого из присутствующих в Баронсфорде это не удивило, к постоянным скандалам между супругами все давно привыкли.

Эмму Пирс нашел в саду. Она сразу стала жаловаться на Лайона, на его грубое обращение с ней, а потом сообщила, что устроила прием, желая объявить о своей беременности. Однако муж воспринял ее сообщение без особой радости.

Услышав, что Эмма беременна, Пирс на какой-то момент лишился дара речи. Потом Эмма увидела приближающегося Лайона и побежала в сторону скал, а Пирс, как обычно, стал упрекать брата в плохом обращении с женой.

Он никогда не забудет выражение лица Лайона, когда тот узнал, что Эмма ждет ребенка. Он не слышал, что говорил Пирс, и словно в прострации, молча двинулся вслед за женой.

Некоторое время Пирс находился в саду, но вскоре запаниковал и бросился в ту сторону, куда удалились Эмма и Лайон, осознав, что произошло непоправимое. Подбежав к реке и глянув вниз, он увидел лежавшее на камнях тело Эммы и рядом с ней покалеченного, но живого Лайона.

После похорон Пирс недолго оставался в Баронсфорде. Было невыносимо смотреть на осунувшееся лицо брата. Лайон казался окончательно сломленным, рассудок был затуманен лекарствами, которые он принимал, чтобы облегчить страдания.

По округе, конечно же, поползли слухи: кое-кто утверждал, что Лайон сам столкнул жену с утеса. Однако Пирс не принимал всерьез подобные разговоры.

В случившемся был виноват только он. Осознав это в полной мере, Пирс решил покинуть Баронсфорд и отправился в североамериканские колонии.

Пирс опять устремил взгляд на письмо: почерк явно принадлежал не сэру Ричарду, их семейному адвокату. Едва пробежав глазами первые строчки, он тут же принялся перечитывать их заново, словно желая удостовериться, что это не плод его воображения.

Подобная манера изложения была присуща именно брату. Перед мысленным взором предстал прежний Лайон, каким он был еще до женитьбы на Эмме, – сильный, уверенный в себе.

Лайон сообщал, что женился на Миллисент Грегори. Что со здоровьем у него все в порядке, что они с женой живут то в Баронсфорде, то в Мелбери-Холле, имении Миллисент, которое находится в графстве Хартфордшир к северу от Сент-Олбанса. К осени ожидают своего первенца, а еще у них в доме недавно появилась маленькая девочка-сирота, которую они намерены воспитывать как собственную дочь. Малышку назвали Джозефиной, и эта юная особа чрезвычайно непоседлива.

Пирс перечитал эту часть письма, не веря собственным глазам. Подумать только! Лайон и дети! Пирс потряс головой.

Брат, не скупясь на эпитеты, расхваливал жену, которая затеяла в обоих имениях преобразования. Пирс невольно улыбнулся.

Но самое главное содержалось в заключительной части письма.

Дело в том, что уже через несколько недель после своего отъезда Пирс получил послание от сэра Ричарда, в котором тот сообщал, что Лайон отписал ему все угодья Баронсфорда. Адвокат объяснял, что тем самым брат старается спасти их род, поскольку сам намерен отойти от дел до тех пор, пока окончательно не поправится и не придет в себя после потрясения. Таким образом, Пирс должен взять на себя управление родовыми землями, а в помощь ему можно отозвать из армии Дэвида. И тогда местные крестьяне смогут спокойно жить и работать.

Отказываясь от имения, Лайон тем самым, конечно же, хотел обеспечить братьям надежное будущее, однако Пирс не желал брать на себя ответственность за родовое гнездо. Именно Лайон является графом Эйтоном и потому должен заботиться о Баронсфорде.

В конце письма Лайон рассказывал о запустении в соседних поместьях и сообщал, что их фермеры беспокоятся, как бы то же самое не случилось и с Баронсфордом. Брат также упомянул, что земли по-прежнему записаны на имя Пирса, и если он не явится, чтобы успокоить народ, то тревога будет только возрастать.

Пирс, конечно, мог и здесь, в Америке, оформить соответствующие бумаги и отправить их домой, тем самым аннулируя документ, который он и так не признавал. По правде говоря, это нужно было сделать как можно быстрее – ведь в случае чего насевшие на него «инквизиторы» вполне могут зацепить и их родовое гнездо. Бумаги можно отослать первым же кораблем, отплывающим в Англию, а потом он сам навестит родные края.

Пирс даже удивился тому, насколько захватила его эта мысль. Снова взяв письмо, он еще раз прочитал о выздоровлении брата и его втором браке. Возможно, все возвращается на круги своя.

Эти размышления были прерваны стуком в дверь. Заглянувший слуга доложил, что внизу дожидается посыльный, и Пирс быстро вышел из кабинета.

У входных дверей стоял паренек лет пятнадцати в покрытой пылью одежде. Достав из-за пазухи кисет, он молча протянул его Пирсу. Пирс взял кисет и, отойдя к окну, развязал тесемку. Внутри оказалось письмо от капитана «Лотиана».

Капитан Кэмерон сообщал, что в море им повстречалось идущее из Бостона судно под командованием его приятеля, который и рассказал о том, что происходило на борту «Тисла». Поэтому было решено развернуть «Лотиан» на сто восемьдесят градусов и следовать в Ньюпорт, где они сейчас и стоят на рейде, ожидая дальнейших указаний.

– И долго тебе пришлось скакать? – поинтересовался Пирс у посыльного.

– Не более шести часов, сэр. Капитан Кэмерон велел взять самую лучшую лошадь. Я так и сделал.

– Молодец!.. Ну а теперь иди на кухню и набей себе живот чем захочешь. А я пока напишу ответ.

Глава 14

Порция провела в особняке адмирала Миддлтона где-то около часа, когда миссис Грин, не отходившая от Елены и во время завтрака, ввела в комнату личного врача адмирала. Военный медик посещал мать чуть ли не ежедневно, настойчиво убеждая ее принимать лекарства, от которых Елена часто отказывалась.

Визиты капитана Тернера Порция решила пресечь как можно скорее. Он заглянул к ним сразу же, как только ушел врач, а потом еще раз.

Утром Порция была крайне удивлена, обнаружив капитана ожидающим ее возле дверей аптеки. От растерянности она не сумела с ходу придумать какую-нибудь отговорку, и ей пришлось ехать в дом на холме Коппс-Хилл в экипаже Тернера. Всю дорогу она чертыхалась. Во время поездки капитан сообщил Порции, что во второй половине дня ему надо будет ненадолго покинуть особняк, но к пяти часам он обязательно вернется за ней. Порция ничего не ответила, однако мысленно поклялась себе, что постарается улизнуть до возвращения офицера.

В общем, в это утро им с матерью постоянно мешали – то миссис Грин, то капитан Тернер. Они никак не могли остаться вдвоем, чтобы обстоятельно поговорить. Во время полуденного чаепития Елена попросила Порцию присоединиться к ней, чем вызвала явное неудовольствие миссис Грин, которая бросила на девушку неприязненный взгляд.

Когда служанки убрали со стола, Елена обернулась к открытому окну.

– Сегодня замечательный день, мисс Эдвардс. Не правда ли?

– Да, мэм, конечно, – откликнулась Порция.

– В таком случае почему бы нам не погулять в саду, среди роз?

– Нет, мисс Миддлтон, я решительно против! – тут же возразила миссис Грин. – С моря дует холодный ветер.

– Но сад огорожен стеной. К тому же я возьму собой шаль.

– Сегодня вы никуда не пойдете, – отрезала экономка. – Доктор предписал вам покой, и моя обязанность вам его обеспечить. Сейчас вы должны отправиться в спальню.

– Не вам мне указывать, что я должна и чего не должна, – огрызнулась Елена.

– Нет, моя госпожа, именно мне.

Порция вместе с четырьмя служанками молча наблюдала за разгоравшейся ссорой.

– Эту девушку наняли, чтобы она мне читала! – с дрожью в голосе возмущалась Елена. – Но вы даже не дали нам возможности раскрыть книгу!

Миссис Грин подала знак одной из служанок, и та приблизилась к Елене, чтобы помочь ей подняться. Но та оттолкнула протянутую руку.

– Насчет мисс Эдвардс вы можете не беспокоиться, – сказала экономка и велела еще одной служанке помочь первой. – Ей хорошо заплатят за то, что она будет сюда приходить.

– Мне нет никакого дела до того, сколько ей заплатят!.. Ее наняли не просто так!.. Но вы, видно, решили постоянно нам мешать! – Елена раздраженно отмахивалась от служанок, протягивающих к ней руки. – Я хочу, чтобы она проводила время со мной!.. Только я и она. Хочу, чтобы она мне читала!

– Для этого и завтра будет достаточно времени. Порция увидела, как экономка быстро подошла к небольшому столику, стоящему у стены, и что-то налила в чашку.