— Если хочешь, да, — запальчиво ответила она. — Я не хочу ломать свою жизнь. Но это вовсе не значит, что то, что было, это слишком серьезно. Да и что было? В сущности, ничего.

— Ты сама себе противоречишь, — заметил он. — Ты только что говорила, что как раз отказ от близости сделал все слишком серьезным, чем-то большим, чем обычное знакомство. Так почему все-таки ты испугалась?

— Да ничего я не испугалась! — возмутилась Камилла. — Просто когда я увидела... Я увидела тебя...

— Меня? Когда?

— Я ездила на аэродром... Днем. Вы там возились в ангаре...

— Ты ездила на завод? Зачем? — изумился Хаген.

— Как тебе объяснить... — медленно сказала она. — Мне хотелось еще раз посмотреть на тебя... Сначала, когда ехала, я думала, что увижусь с тобой, может, даже посижу неподалеку, посмотрю, как ты работаешь... Потом мы поедем обедать...

— Ну, и что же? Тебе что-то помешало?

— Нет... Просто ты показался мне совсем чужим. Я поняла, что, в сущности, ничего о тебе не знаю.

— Конечно, не знаешь. Но ведь это естественно — мы едва знакомы. И не хочешь узнавать — ты это хотела сказать?

— Нет, не так. Просто... — Камилла замялась, подыскивая слова. — Ты такой увлеченный этими своими двигателями... Это настолько мне чуждо... Да нет, даже не в этом дело — я ведь многим интересуюсь, многое могу понять... Нет, не знаю, как это объяснить. Просто решила, что так будет лучше, и все, — отчаявшись найти объяснение своего поступка, она откинулась на спинку кресла.

— Значит, остается то, с чего мы начали, — мягко заметил Роберт, — ты бежала от того, что могло, грозило стать слишком серьезным. А значит, — и он внезапно улыбнулся, — это значит, что я должен радоваться!

— Почему же? — изумилась Камилла.

— Да потому что для тебя это серьезно, как ты не понимаешь! И теперь, когда тебе не удалось скрыться, я уж приложу усилия, чтобы это и стало серьезным в самом деле.

— А для тебя — что это для тебя? — спросила Камилла, уже зная ответ. И он прозвучал:

— Для меня, — заявил торжественно Роберт Хаген, — для меня это, кажется, самое серьезное, что было в моей жизни.

Услышав это, она растерялась. Она совершенно не знала, что теперь делать. Она так хорошо все сегодня решила, покончила со всей этой двусмысленностью, твердо все оборвала... И вот теперь все начинается сначала. Неужели он говорит правду? Она чувствовала, что сама она всем существом хочет верить, что это правда, Она уже верит в это. Да и невозможно не верить, глядя в улыбающиеся, веселые, вовсе не ледяные голубые глаза.

— Ну и что мы теперь будем делать? — заметив ее растерянность, спросил Роберт. — Наверно, скоро твой поезд?

И словно в ответ на его вопрос прозвучало объявление о прибытии поезда на Лион — Париж. Она встала:

— Мне пора. Или ты хочешь...

Он покачал головой:

— Нет, не надо выдумывать. Езжай. Оставь мне только свой адрес и телефон. Именно этого не хватало в твоем письме.

— А если бы там были все координаты, ты бы не погнался за мной? — спросила она.

— Конечно, погнался бы, — признался он и, шагнув к Камилле, заключил ее в объятия. Она вновь почувствовала эти сильные руки, эти губы... Он не успел переодеться, и от его одежды пахло машинным маслом, бензином и чем-то еще отменно мужским — целая заправочная станция, а не человек. Она и не подозревала, насколько соскучилась по нему. И от всего этого она хотела отказаться, всего этого лишиться! И лишилась бы, если бы не он.

За первым поцелуем последовал второй, третий...

— Тебе пора, — первым спохватился Роберт. — Кажется, уже объявили, что посадка закончена, и поезд отправляется.

Они бросились на перрон. Поезд, к счастью (или к несчастью? — мелькнула у нее сумасшедшая мысль), еще стоял. Она вошла в свой вагон, Роберт протянул ей чемодан — и поезд тронулся.

— Позвони мне! — попросила она.

— Но ведь ты так и не дала мне телефон! И адрес! — прокричал Хаген, который шел, затем побежал за вагоном.

Она поняла, что уже не успеет достать визитку.

— Я тебе сама позвоню! — закричала она. — Завтра вечером!

— Я буду ждать! — ответил он, останавливаясь у конца перрона. — Я буду ждать!

Поезд еще набрал ход, и фигурка у конца перрона стала совсем маленькой, а затем пропала в темноте. Но Камилла знала, что теперь на этом не закончится и она выполнит свое обещание.



Глава четвертая


Париж встретил ее дождем. Позвонив с вокзала в контору, она узнала, что Таркэн поссорился со своим компаньоном Огюстом, ходит из-за этого злой и грозит какими-то сокращениями, отчего все в ужасе. Следующий звонок, сопровождавшийся вздохом сожаления и раскаяния, был Жан-Полю.

Он был, как всегда, внимателен и вежлив, но она-то его хорошо знала: сквозь интерес к ее делам, сквозь все расспросы проступали хорошо скрытые обида и глубокая печаль. Нет, он не осуждал ее, но само собой становилось ясно, что он-то не забыл о ней, помнит малейшие подробности ее дел, а она о нем забыла начисто. И он, конечно же, не ревнует — она совершенно свободна, обещание, которое она когда-то давала, ни к чему ее не обязывает — но он так ждал... Он надеется, что сегодня они наконец смогут встретиться? Можно было бы вместе пообедать, потом сходить на новую выставку — говорят, что-то интересное — ну, а потом...

Камилле стало его мучительно жаль: в голосе Жан-Поля слышалось подлинное страдание. Да, конечно, они пообедают, и выставка... хотя она так устала с дороги, и сейчас звонила в фирму, там какие-то неприятности, возможно, придется задержаться... А насчет дальнейшего она еще не знает. Скорее всего, сегодня не удастся. Она его тоже целует и ждет вечера.

Добравшись наконец до своей квартиры и включив автоответчик, она поняла, что за время ее отсутствия неприятности решили собраться все вместе и обрушиться на нее сразу. На ответчике был записан звонок от матери. Она извещала, что поссорилась со своей сиделкой Жюстиной и просит Камиллу найти ей другую сиделку, “поскольку эта старуха сделалась совсем невыносимой”. Камилла готова была застонать: “эта старуха” была единственным существом, способным выдержать капризы престарелой мадам Бриваль. Они обе так похожи, что Камилла порой всерьез начинает размышлять, не сестры ли они — хотя одна родом из Наварры, а вторая из Нормандии. Надо срочно сходить к матери и помирить старух — если они уже не помирились без нее. По правде оказать, это у них не первая ссора, и всегда дело кончалось миром, хотя и не всегда быстро.

Но если она поедет вечером к матери, то когда она успеет пообедать с Жан-Полем? А если вначале пообедать... Тогда отказ пойти на выставку будет совершенно оправданным — ведь она идет к матери. Но ведь Роберт будет ждать звонка! Со скольки он будет его ждать? Наверно, часов с шести. Пожалуй, он даже не пойдет обедать, а закажет что-нибудь первое попавшееся себе в номер и будет сидеть у телефона. Его заказ, конечно же, не поймут, принесут какую-нибудь дрянь... Она представила Роберта Хагена, голодного и уставшего, ждущего ее звонка, и вся жалость к Жан-Полю тут же покинула ее. Нет, она должна позвонить! Она пойдет на любой обман, будет хитрить, но Роберт не будет долго ждать.

Приведя себя в порядок, она отправилась в контору. Видимо, подруга, которой она звонила с вокзала, преувеличила неприятности: шеф вовсе не показался Камилле таким уж мрачным. А услышав ее доклад, он вовсе повеселел. Правда, он тут же сообщил Камилле еще одну, действительно неприятную новость: их главные конкуренты сумели продать свою летнюю коллекцию моделей сети универмагов, с которой постоянно имела дело их фирма. Надо искать новых заказчиков, нужно думать. Может, в их коллекции не все учтено?

Работа, как всегда, захватила ее целиком. Ее знаменитое качество, за которое ее ценили в фирме — умение забывать на работе обо всем, словно никаких личных дел просто не существовало — сейчас весьма пригодилось. Она провела переговоры с двумя фирмами-партнерами, организовала совещание, посвященное летней коллекции, и собиралась провести еще одни переговоры, когда на другом конце провода ей сообщили, что “шеф нашей фирмы уже ушел, мадам, ведь рабочий день уже закончился”. А она и не заметила. Усмехнувшись, она положила трубку, и телефон тут же зазвонил. Это был Жан-Поль. Так они обедают, он надеется? Да, конечно, она очень хочет, ждала весь день, но тут такая неприятность у матери — она подробно обрисовала весь ужас ситуации — и она немедленно едет к ней и останется там весь вечер. Нет, его помощь, пожалуй, не понадобится, хотя она очень ему благодарна — что бы она делала без него? Завтра да, обязательно, непременно, и выставка, и все остальное, но сегодня... Да, да, ей тоже очень жаль, пока.

Она с облегчением положила трубку. Одну угрозу, которая могла помешать ей позвонить Роберту, она отвела. А что с другой? Она набрала телефон матери. Трубку взяла Жюстина. Она так рада услышать Камиллу! И мадам Бриваль тоже все время о ней вспоминала. Она сейчас смотрит телевизор, передают ее любимый сериал, и Жюстина не рискнет ее отвлекать, мадам очень не любит, когда... Да, у них все в порядке, и где-то через час они обе будут рады видеть свою девочку. Что, сегодня не получится? Ну конечно, она ведь должна увидеться с Жан-Полем, Жюстина понимает, она сама... Послезавтра? Конечно, конечно, они будут ее ждать, мадам Бриваль, возможно, даже испечет по этому случаю ее любимый пирог...

Камилла положила трубку, чувствуя себя настоящим чудовищем, чем-то средним между Цезарем Борджиа и Марией Медичи. Но теперь ничто не помешает ей позвонить Роберту! Вырулив со стоянки, она заметила, что проехала на красный свет. Надо взять себя в руки, а то можно и не доехать до дома!

Ей все мешало, все казалось чересчур медленным: уличное движение, консьерж, копавшийся с ключами, лифт... В квартиру она буквально ворвалась и, едва сбросив плащ, кинулась к телефону. Найти телефон отеля не составило особого труда: она знала его еще до отъезда. Но тут она сообразила, что не знает, как звонить в номер: прямое там соединение или через портье? К тому же она не помнила, в каком номере живет Хаген! “Не паникуй, — сказала она себе. — Сосредоточься и подумай. Сейчас ты вспомнишь. Твой номер был 17-й, правильно? Значит, его, скорее всего, 15-й или 16-й. И еще: ты же звонила оттуда в Париж, пользуясь кодом. Значит, и сейчас можно звонить напрямую. Ну-ка, посмотри карточку отеля... Вот твой номер. А что, если...” Она набрала свой собственный номер в отеле. Сначала трубку никто не брал, а затем капризный мужской голос сообщил, что он слушает.