Он медленно продвигался вверх по лестнице успеха благодаря своему уму и трудолюбию. Его очень ценит султан Мех-мед, потому что спас честь султана в битве много лет назад, превратив поражение оттоманских войск в великую победу. Мехмед не забудет этого. Его жена Латифа Султан является кузиной султана. Она добрая и красивая женщина, подарившая ему трех сыновей и двух дочерей. Они хорошие друзья, и он очень уважает ее, даже изредка спрашивает ее совета. Она, в свою очередь, не жалуется на размеры его гарема, потому что у Чикала-заде-паши гигантский аппетит на женщин. Его гарем славится разнообразием красавиц. Он ценит ум так же, как и красоту.

— Что случилось с его второй женой, той, что умерла? Шотландкой? — спросила Валентина просто из любопытства.

— Ах, Инсили! — Глаза старухи затуманились. — Ах, да! Визирь уехал по делу султана. Инсили нравился небольшой островок на Босфоре, который принадлежал визирю. Она попросила разрешения проводить время на этом острове Тысяча цветов, пока ее повелитель и хозяин отсутствовал. Никто в точности не знает, что случилось с ней, но она умерла, а евнухи, охранявшие ее, попытались замести следы и утверждали, что должна быть казнена ее служанка за небрежность. Главный евнух визиря, Хаммид, казнил евнухов, даже не дождавшись возвращения своего хозяина. Хотя Чикала-заде-паша был безутешен в течение многих месяцев, он простил Хаммида. Этот человек, к сожалению, незаменим, да он, в конце концов, сделал все, что мог. Инсили много раз бывала на острове до своей смерти, и никогда не возникало никаких трудностей. Эта смерть так и осталась загадкой.

— Как вы думаете, что случилось с ней, Эстер Кира? — Валентина была заинтригована. Рассказы старухи напоминали самые чудесные сказки. Обычно говорливая Нельда не произнесла ни слова, с тех пор как они вошли в комнату; ее большие темные глаза просто обшаривали все вокруг, она запоминала все, чтобы потом рассказать своей матери, которая, несомненно, не поверит ни одному ее слову.

— Что произошло? Что произошло? Может быть, Инсили упала с верхушки скал, где стоял маленький дворец визиря, может быть, она утонула в пруду или подавилась костью. Кто знает?

Известно наверняка, что охранявшие ее евнухи впали в панику и вели себя недостойно.

— Бедняжка! — сочувственно сказала Валентина. — Она была очень красивой? Старуха кивнула.

— Да, дитя, очень. Она действительно была очень красива, но, что более важно, она была храброй и доброй.

В дверь гостиной снова постучали, и появились джентльмены.

— Леди Бэрроуз пора уходить, — объявил Симон Кира. — Эстер, они должны вернуться в гавань и отплыть, пока не началась пятница, иначе им придется потерять еще один день.

— Аиии! — воскликнула старая женщина. — Ты прав, Симон. Мы живем в таком месте! В таком месте! Для мусульман священный день — пятница, мы, евреи, отмечаем его по субботам, христиане — по воскресеньям! Всего четыре дня в неделю мы все можем заниматься делами, но, по крайней мере, в Стамбуле мы признаем право на существование всех вероисповеданий.

Валентина встала с замечательно удобных подушек и, наклонившись, поцеловала мягкое сморщенное лицо Эстер Кира. От старой женщины пахнуло весенними цветами, что не сочеталось с ее практичным характером. Это был аромат юной девушки.

— Прощайте, дорогой друг, — ласково сказала Валентина. — Я вернусь через несколько месяцев. Возможно, тогда Сафия будет готова встретиться со мной. Спасибо вам за все, что вы сделали! Не за сегодня, а за многие дни в прошлом.

— Благополучного путешествия, дитя, и да будет Яхве с тобой, — ответила Эстер Кира. — Остерегайся татар — они свирепые, жестокие люди. Не рискуй бездумно.

— Я буду осторожна, Эстер Кира. Я хочу только поговорить с матерью Явид-хана, как женщина с женщиной. Эстер Кира покачала головой.

— Не знаю, что она скажет тебе, дитя, но поезжай. Твоя душа не успокоится, пока ты не сделаешь этого. Я буду ждать твоего возвращения к концу весны.

Они вышли из дома Кира и спустились по узким, кривым улицам Балаты. Жара к концу дня стояла невыносимая. Когда они приближались к берегу, Валентина и Нельда услышали шум, вызванный активной работой моряков, которые торопились покинуть Золотой Рог до захода солнца и наступления мусульманской пятницы.

Их бумаги были в порядке, и начальник порта поставил на них печать. Швартовы были отданы, и «Архангел» вместе с сопровождающими кораблями заскользил по Золотому Рогу в Босфор.

Облокотившись на поручни корабля без яшмака и чадры, Валентина смотрела на город, который они покидали. Было трудно поверить, что только сегодня утром они пришли в Стамбул и сейчас уже закрутились колеса по устройству ее аудиенции с матерью султана. Однако, может быть, ей не понадобится эта женщина. Возможно, она узнает в Каффе, что Явид-хан был ее настоящим отцом. Хотела ли она, чтобы татарский принц был ее отцом? Но хотела ли она, чтобы ее отцом был полусумасшедший турецкий султан? Перед ней возникло лицо Конна, и глаза ее наполнились слезами.

— Ох, отец, — прошептала она, — как бы я хотела, чтобы Мег никогда не открывала этот ящик Пандоры! — Потом она вспомнила его слова: «Я твой отец, моя дорогая. Поверь мне… я любил тебя с того момента, как узнал, что ты родилась… Ты мое дитя».

— Ах, как я хотела бы поверить тебе, отец, — плакала она, слезы градом катились из ее глаз.

— В чем дело, голубка? — Это был Патрик. Повернув ее лицом к себе, он сказал:

— Душечка, не плачь! Что случилось?

Как она могла объяснить ему, в чем дело, после того, как она заманила их так далеко от Англии? Как могла сказать, что жалеет о том, что пустилась в эти поиски, что она хотела бы, чтобы они остались дома? Она не могла. Теперь они были так близко от Крымского ханства. Какой вред в том, чтобы продолжить поиск немного дольше?

— Сегодня день моего рождения, — сказала она, рыдая, — и никто не вспомнил об этом! Даже я сама! До тех пор пока Эстер Кира не напомнила мне об этом.

— Я помнил, — сказал он тихо. Сунув руку в карман камзола, он вытащил золотую цепочку тонкой работы, с которой свешивался розовый бриллиант в форме сердца, окруженный жемчугами.

— С днем рождения. Вал, — сказал он, надевая украшение на шею. Он поднял ее лицо и поцеловал.

— О, Патрик! — Ее руки обвили его за шею, и она вернула поцелуй.

— О, Валентина! — ответил он, и его губы снова нашли ее рот. Смотря ей в лицо и улыбаясь, он сказал:

— Я ничего не забываю из того, что касается тебя. Помни об этом, когда будешь принимать свое решение, голубка! Помни об этом!

Глава 8

Плавание через Черное море в Каффу, столицу Крымского ханства, было таким же приятным, как и предыдущая часть их путешествия. Первоначальными обитателями полуострова были скифы, потомки киммерийцев. В течение следующего тысячелетия следовали греки, римляне, готы, гунны, хазары, византийские греки, монголы и генуэзцы. Татары захватили полуостров сто двадцать пять лет назад с помощью турок, которых они считали владыками этой части света.

Каффа всегда был торговым городом. Когда-то он был конечной точкой сухопутного пути в Китай, город был смешением всех наций и религий. Своего расцвета он достиг при генуэзцах, однако немногочисленный богатый класс купцов Каффы жестоко угнетал неимущее большинство. Поэтому за последние годы было по крайней мере пять серьезных восстаний против генуэзского владычества, которое завершилось 6 июня 1475 года.

Городские купцы выполняли роль посредников торговцев, чьи караваны ежедневно прибывали в город. Они посредничали во всем, начиная со сделок с простыми товарами, такими, как пшеница, воск, рыба, соль, дерево, кожа, мед, масло, и кончая сделками по более экзотическим товарам — мехам из Московии, винам из Греции, слоновой кости из Америки, драгоценным камням из Азии и Индии, красивым материям из Италии, икре и азиатскому мускусу. Каффа была также важным центром работорговли всего Крымского ханства. Десятки тысяч пленных продавали на невольничьих рынках Каффы и отправляли в Турцию или в другие места на Средиземном и Черном морях.

Валентина ожидала увидеть варварское захолустье. Но Каффа оказался шумным, красивым городом с оживленными улицами и замечательной итальянской архитектурой, которая проявлялась в башнях, стенах и городских дворцах.

— Сейчас они не так процветают, как когда-то, — сказал Мурроу своей кузине, — с тех пор как в 1475 году Каффу завоевали татары, от нее осталась только тень былого величия. Ни турки, ни татары торговать не умеют. Они умеют только завоевывать. Непрочное процветание Каффы держится на небольшой еврейской общине, нескольких оставшихся генуэзцах и немногих венецианцах.

Как только они причалили к пристани, на борт торопливо поднялся какой-то господин. По небольшой ермолке на его макушке Валентина поняла, что он еврей.

Широко улыбаясь, Мурроу поклонился гостю.

— Леви Кира, я так и думал, что вы придете поздороваться с нами, — обратился он к нему по-турецки.

Господин, очень высокого роста, худой, с аскетическим лицом, улыбнулся. Это была добрая улыбка, совершенно не вяжущаяся с его серьезной внешностью и осветившая теплым светом его темные глаза.

— Добро пожаловать в Каффу, Мурроу О'Флахерти. Бабушка предупредила меня о вашем приезде. Я должен передать вам, что турецкий наместник Арслан-бей хочет встретиться с вами в своем дворце, как только вы сможете туда прибыть.

— Леви Кира, жива ли еще мать Явид-хана? Можно ли встретиться с ней? — спросил Мурроу.

— Борте Хатун жива. Однако ее нет в городе. Гирейские татары выехали две недели назад в летний поход. Вам придется либо ждать их до осени, пока они не вернутся, либо отправляться за ними, что может оказаться очень опасным. Изменник Тимур-хан совершал налеты весной. Мы думали, что больше не увидим его, когда он исчез несколько лет назад, направляясь на восток. Но он вернулся и преследует нас, как дурной сон. Тимур-хан живуч, как кошка, — закончил Леви Кира.