К концу вечера, каким-то чудом влив в себя почти целую бутылку чистого бурбона, но всё ещё чувствуя себя противно живой, я вдруг поняла, что хочу повеситься. После этого внезапного осознания, промелькнувшего в моей голове в виде яркой вспышки, я (вновь только благодаря чуду) перетащила своё тело, ужасно напоминающее собой пустой мешок, на второй этаж. Найдя в кладовой моток длинной бельевой верёвки, здесь же я откопала раскладную пластмассовую табуретку и, шатаясь, потащилась со всем этим в ванную.

Кажется, я ещё никогда в жизни не была так пьяна…

Сев на пол в ванной, не смотря на своё состояние я каким-то образом сделала из верёвки едва ли не идеальную петлю, но вскоре, уже стоя на табурете, потерпела сокрушительное фиаско.

Пытаясь закинуть верёвку на потолочный вентилятор, я соскользнула с табурета и с грохотом рухнула на холодный кафель.

Я больно ударилась затылком, можно было бы даже испугаться сотрясения, но я в своей жизни уже не боялась никаких сотрясений, тем более черепно-мозговых, да и была слишком пьяна…

Повернув голову вправо и увидев треснувший на три части пластмассовый табурет, я почему-то вдруг расплакалась. Возможно оттого, что не знала, где взять второй табурет, чтобы попробовать снова, а возможно оттого, что осознавала, что сил на вторую попытку у меня не осталось…

Плача, я откинула от себя верёвку, которую до сих пор судорожно сжимала в кулаках, но она упала мне на ноги. Я повернула голову влево и поняла, что лежу прямо напротив тумбочки под раковиной. Всё ещё продолжая плакать, я протянула руку вбок и открыла правую створку шкафчика. Здесь стояла лишь бархатная красная шкатулка с серьгами, которые мне когда-то подарил Роб, и прозрачная банка средних размеров, заполненная теми самыми ракушками, которые мы с ним собирали на Сейшелах.

Сдвинув брови, я сосредоточилась, что немного помогло приостановить потоки слёз из моих глаз. С трудом сняв с безымянного пальца помолвочное кольцо (обручальными мы так и не обзавелись), я резко открыла бархатную коробочку с серьгами, которые мне никогда не нравились, о чём Робин, конечно, даже не догадывался, и, буквально вбросив в неё многозначительное украшение, захлопнула её и закинула обратно на полку.

Теперь моё внимание было обращено на банку с ракушками. Я уже не плакала… Я вспоминала, как мы с Робином по очереди вкладывали в неё по горстке самых красивых ракушек, которые перебирали по вечерам, мечтая о том, как скоро вернёмся на Сейшелы и наберём ещё одну такую банку.

Дрожащей рукой я вытащила неожиданно тяжёлый сосуд из шкафчика и поставила слева перед собой. Банка была средних размеров и достаточно удобной, чтобы взять её одной рукой.

Упёршись ещё ноющим затылком в холодную кафельную плитку, я со злостью уставилась на потолочный вентилятор, оставшийся вне зоны моей досягаемости… Злость в моей грудной клетке росла с такой скоростью, что я не заметила, как она перекинулась с вентилятора на всё, что меня окружало.

Сжав уже уверенными и совсем не трясущимися пальцами банку в левой руке, а вторую руку сжав в кулак, я начала медленно долбить сосуд дном о кафель. Я всё ещё продолжала сверлить злобным взглядом потолочный вентилятор, но теперь моей целью стала эта треклятая банка, заполненная треклятыми, неисполненными обещаниями.

Уже спустя несколько секунд я била банку о пол изо всех своих сил, но стекло оказалось слишком толстым, чтобы с лёгкостью поддаваться моему усердию. И тогда моя злость переполнила мою грудную клетку…

Я начала кричать во всю мощь своего внезапно охрипшего горла и долбить эту забытую до сих пор банку так, словно она и была причиной всех моих страданий. Не знаю, в какой момент она треснула, но я осознала это явно слишком запоздало.

Я отключилась сразу после того, как поняла, что уже бью не банку, а дроблю кулаком оставшиеся от неё осколки и рассыпавшиеся по холодному кафелю острые ракушки, режущие мою кожу, словно лезвия стальной бритвы.


Проснувшись на полу в ванной и увидев потрескавшийся кафель, осколки стекла и раздробленные ракушки, и всё это в луже крови, я сразу подумала о том, что решение оставить детей у Полины на двое суток вместо одних было удачным, каким нельзя было счесть моё последующее решение напиться.

Ополоснув пострадавшую руку в раковине остатками бурбона из бутылки, я не удержалась от рычащего утробного крика.

Оценив состояние своей “пылающей” руки, я с неприязнью приняла тот факт, что встречи с доктором мне не избежать. Основные осколки стекла и ракушек я извлекла при помощи пинцета, но могло что-то остаться, да и голова у меня раскалывалась явно не только от количества выпитого мной накануне, но и от соприкосновения с полом во время падения с табурета… На затылке у меня образовалась внушительная шишка.

Нужно было ехать, но я не хотела обращаться в обычную поликлинику, боясь засветиться в объективе очередного папарацци. Найдя в онлайн-картах адрес ближайшего частного травматолога, я вызвала такси.

Глава 62.

Мне повезло: к доктору, как и ожидалось, можно было попасть только по записи, но один из его пациентов не явился, так что я как раз встряла в пятнадцатиминутную форточку перед следующим пациентом. Доктор, конечно, мог меня не принять, но мы столкнулись на ресепшене, и он сам предложил мне помочь.

Место, в котором я оказалась благодаря интернет-поиску, являло собой яркий образчик обители частной медицины. Прихожая со стеклянной входной дверью, ресепшеном и кожаным диваном для ожидающих, отдельный кабинет доктора, уборная и комната для приёма посетителей. Всё очень компактно, а из персонала всего два человека: доктор и его секретарша, которая, судя по её медицинскому халату, заодно совмещала должность медицинской сестры-помощницы.

Секретарша была темнокожей полноватой женщиной лет сорока и, судя по фотографиям на её рабочем месте, имела как минимум одного мужа, двух лабрадоров и трёх детей школьного возраста – два парня и одна девчонка.

Что касается доктора, на вид он был не старше тридцати, пшеничный цвет волос, голубые глаза, высокий рост, атлетическое телосложение… В общем и целом многие бы девушки могли счесть его симпатичным, если бы не рефлёное обручальное кольцо на его безымянном пальце, которое ослепило меня своим блеском в момент, когда он попытался проверить мои зрачки при помощи карманного фонарика.

– И чем же Вы занимались накануне? – поочерёдно вглядываясь в каждый мой глаз, вдруг решил поинтересоваться доктор.

Что ж, голос у него тоже был из разряда приятных.

– Пила. Разве это не очевидно по запаху из моего рта?

– Очевидно. Как и то, что Вы каким-то чудом избежали сотрясения мозга, за что расплатитесь большой шишкой на затылке, а ещё в ладони у Вас застрял как минимум один микроскопический осколок… Только не говорите, что Вы из тех, кто дерётся с крутыми парнями в барах?

– Я из тех, кто предпочитает напиваться дома и падать на пол в ванной с банками в руках.

Доктор усмехнулся на мой ответ, хотя я и не ставила перед собой задачу его развеселить. Спустя несколько минут, обработав шишку у меня на голове, вытащив один осколок из моей всё ещё пылающей ладони и повторно дезинфицировав пострадавшую руку, он аккуратно перебинтовал мне всё от запястья до области между пальцев, сделав из повязки своеобразное подобие перчатки с открытыми пальцами.

– Шрамов не должно остаться, – улыбнувшись, поджал губы доктор. – Порезы, конечно, серьёзные и их много, но они не настолько глубокие, чтобы оставить после себя следы.

– Спасибо, – поднявшись с кушетки, отозвалась я даже не посмотрев на своего благодетеля, и, надевая свой чёрный плащ на ходу, вышла к опустевшему ресепшену.

Через стеклянную входную дверь было видно, что секретарша курит на улице, повернувшись к входу спиной, так что я обернулась с мыслью не обратиться ли мне к доктору, как вдруг увидела его прямо у себя за спиной. Мой взгляд встретился с пейджем у него на груди. Доктор Роберт Даддарио.

– Сколько с меня? – повернувшись к ресепшену, я потянулась за кошельком, лежащим во внутреннем кармане моего плаща, и сразу же почувствовала дискомфорт в руке от непривычной перевязки.

– Нисколько, – ответил доктор, уже заходя за ресепшн.

– В смысле? – не скрыла своего непонимания я.

– Давайте так… Сегодня четверг? Я запишу Вас на ближайшее свободное время, чтобы осмотреть Ваши раны и повторно перебинтовать руку… Так, завтра вечером в восемь часов Вас устроит?

– Думаю, не стоит. У меня с рукой всё в порядке, пальцы шевелятся и ладно, – сдвинув брови, я пошевелила пальцами пострадавшей руки. – Давайте я лучше расплачусь сейчас.

– Вы нуждались в неотложной помощи, и я, как доктор, исполнил свой долг. Я просто сделал то, о чём клялся во время своего выпуска из университета. Не нужно мне платить за это, если Вы не хотите меня оскорбить.

– Что ж… – я спрятала свой кошелёк обратно в карман.

– И всё же я запишу Вас на завтра, на восемь часов вечера. Мы должны убедиться в том, что раны благополучно затягиваются и не возникает никаких воспалительных процессов.

– Я подумаю… – на выдохе произнесла я и, скороговоркой продиктовав номер своего мобильного, в надежде на то, что доброжелательный доктор, записывая его, ошибётся хотя бы в одной цифре, вышла на улицу. Я уже говорила ему “спасибо”, и так как повторяться не любила, просто развернулась и не оглядываясь направилась к выходу.

Помощница доктора машинально отреагировала на звон колокольчиков, подвешенных над входной дверью.

– Ну как? – отстранив сигарету от густо накрашенных губ, она бросила взгляд на мою перебинтованную руку.

– В норме.

Именно так я отвечала последние семь месяцев всем, кто интересовался у меня, как я. “В норме”. Не отвечать же, что хреновее уже просто некуда?

Я вытащила из правого кармана плаща упаковку сигарет, затем зажигалку, и закурила.

– Да ты ещё и куришь… – неожиданно выдала моя непредвиденная собеседница.