Сказав это я замолчала, после чего в воздухе повисла наэлектризованная десятисекундная пауза.

– Это что, сейчас было обвинение? – наконец прервала молчание Нат.

Прежде чем ответить, я хорошенько взвесила свой ответ.

– Нет одного виноватого. Мы оба виноваты. То, что между нами было… Оно того не стоило.

В ответ на моё умозаключение Нат хмыкнула и начала раскачиваться на стуле взад-вперёд.

– Во всяком случае, я не собираюсь заводить детей, – наконец выдала она. – Пока не собираюсь. Что же касается тебя… Могу лишь сказать, что у тебя ещё будут дети. Прости, но не знаю, какими ещё словами тебя можно подбодрить в этой дикой ситуации.

Я прикусила губу, ощутив, как комок боли медленно поднимается по моему горлу прямо к нёбу.

– Ничего. Не нужно меня подбадривать.

– Потому что у меня это никогда особо не получалось? – с грустью ухмыльнулась огневолосая.

Я промолчала. То ли из-за того, что это, отчасти, было правдой, то ли из-за резкой душевной боли, заткнувшей мне горло.


Спустя полчаса после ухода Нат, темнокожая медсестра лет сорока, до сих пор ежедневно выходившая при мне на ночное дежурство, вытащила из моей опухшей вены очередную капельницу, но не сменила её новой. Она заметила, что за те дни, что я провела в больнице, я почти ничего не ела и ещё ни разу не ходила в туалет по-большому. Этот вопрос, судя по красноречивому взгляду медсестры, мне стоило срочно решать.

Полежав ещё пять минут после ухода медсестры, я сбросила с себя тонкое одеяло и аккуратно спустила ноги с койки. Мгновенно вспомнились слова доктора: “У Вас сотрясение головного мозга третьей степени, серьёзный вывих левого плеча, ушиб левой стороны туловища, особенно пострадала нога, а также на вашем теле множество царапин и гематом…”.

Разглядывая огромный синяк, расплывшийся от середины икры до колена, я впервые заподозрила, что в течении следующих нескольких недель гематомы на моём теле будут отнюдь не худшим напоминанием о произошедшем. И о том, что я не ошибаюсь, мне стало понятно уже спустя несколько секунд, когда я попыталась встать на ноги.

Доктор не преувеличивал, когда говорил, что моя левая сторона пострадала больше правой. Отойдя от лёгкого головокружения и минутного помутнения перед глазами, я, продолжая держаться за изножие койки, попыталась выпрямиться. В итоге мне понадобилось ровно двадцать три минуты, чтобы добраться до туалета, заставить себя сходить по-большому и вернуться обратно к койке. В эти двадцать три минуты со стороны я наверняка выглядела как зомби: левая нога волочится, вывихнутое и благополучно вправленное левое плечо болтается на нашейной подвязке, а скорость передвижения не превышает больше пятидесяти сантиметров в десять секунд. Убогое зрелище.

Остановившись у койки и вновь взявшись за её изножье, я решила отдышаться, прежде чем вернуться назад под одеяло. В конце концов, пролежать шесть дней без единой попытки подняться на ноги – это слишком. Особенно для человека, привыкшего к ежедневным утренним пробежкам и прочим полезным извращениям. И о чём только думали доктора, когда решили не предпринимать попыток меня поднять? Наверное о моём сотрясении мозга третьей степени или о хреново закончившемся для меня выкидыше, повлекшем переливание крови… Иначе я никак не могла объяснить себе их спокойное отношение к лежащему пластом пациенту.

Впрочем, я не злилась. На эмоции не оставалось сил – почти все они были растрачены на поход в туалет. Закрыв глаза, я, опираясь на правую ногу, убрала руки от изножья койки и, слегка запрокинув голову, дотронулась обеими руками ноющего низа живота. Он был пуст. И я чувствовала эту пустоту всем своим существом.

Дверь позади меня скрипнула, и я успела повернуться прежде, чем в палату вошли. Это был Двадцать Шесть.

С облегчением выдохнув, я села на край своей койки так, чтобы мои ноги свисали. Дариан сегодня так и не пришёл, и от этого мне было легко, и тяжело одновременно. Ещё вчера мне было бы просто тяжело, а уже завтра мне вдруг станет легче, чем сегодня, но об этом я не могла знать заранее.

– Без капельницы, – заметила я. – Она ужасно скрипела.

– Избавился от неё ещё утром.

– Вот как?

– Просто выбросил в окно.

Я улыбнулась.

– Выглядишь лучше, – спустя пару секунд заметила я.

– Да уж куда лучше тебя. Ты что, ходить пыталась?

– Пыталась.

– И как?

В ответ я лишь красноречиво поморщила носом.

– Ладно, я, пожалуй, присяду, – вздохнул Двадцать Шесть и обошёл кровать, чтобы занять привычный стул.

Решив, что спиной будет неудобно разговаривать, я забросила ноги на койку и, прислонившись к подушке затылком, накрылась одеялом.

– Далеко лежишь? – продолжила наше общение я.

– В соседней палате.

– Оу… Это ближе, чем я думала.

– Думала, что я тащусь к тебе через всё больничное крыло, минуя внутренний двор, и всё это без лифта? – ухмыльнулся парень.

– Хах… Ирония? Неплохо.

– На самом деле, я бы приходил к тебе чаще и раньше, чем в полночь, вот только нет желания встречаться с кем-то из твоих родственников. Я слышал, что родственники – это в принципе тяжёлый народ.

– Зачем ты вообще приходишь?

– Как же! Я проверяю сохранность моей кровушки.

– Ты что, только что назвал меня гемаконом*? – прищурилась я.

(*Гемакон – пакет для крови).

– Донорство – это ведь всё равно, что поместить слиток золота в банковскую ячейку…

– Эй! Прекрати… – из моей грудной клетки вдруг вырвался смешок.

– Или как законсервировать компот…

– Пффф… По-моему, у тебя весьма специфическое видение относительно донорства.

– Это потому, что я родом с острова Мэн, а там у всех весьма специфическое видение мира.

– Остров Мэн? Серьёзно? Я бы могла думать, что ты испанец.

– Только если из-за цвета волос. Так-то я слишком бледный, как для испанца.

– И ты всю жизнь прожил на Мэне?

– Нет. Но я там родился. Позже мы переехали в Белфаст, там и прошла большая часть моего детства. Но каждое лето я неизменно посещаю родные места Мэна.

– Значит, ты не рос в детском доме?

– Оу, нет. Моя мать умерла вследствии несчастного случая, когда мне было девять, а отец неожиданно скончался шесть лет назад, так что я избежал участи блуждания по приёмным семьям.

– Прости за отсутствие такта. Соболезную.

– Ничего. У каждого в жизни есть моменты, от которых по коже пробегает холодок.

– Ты же не собираешься спрашивать о моих?

– Нет-нет-нет… – замахал руками Двадцать Шесть. – Оставь-ка своё при себе. Судя по всему, у тебя скелетов в шкафу слишком много, чтобы суметь всех их скрыть, так что давай я лучше подожду, пока они начнут вываливаться из шкафа самостоятельно, а потом уже обсудим все эти косточки.

Я заулыбалась. Неужели он и вправду хотя бы на секунду подумал о том, что сможет дождаться момента, когда двери моего шкафа рухнут под натиском времени? И всё же мой ночной гость оказался достаточно прозорливым, чтобы разглядеть ту огромную массу костей, которая тихо и неподвижно хранилась за железобетонными вратами мрачного склепа моей души.

Глава 7.

Мои кошмары не просто вернулись ко мне – они эволюционировали. В какой-то момент в них становилось так много красного цвета смешанного с чёрным, что я переставала различать границы между каждым из трёх сновидений. Красный переходил в бордовый, бордовый в чёрный и вскоре вся эта чернота превращалась в большую зияющую дыру, являющуюся мне символом моей внутренней пустоты. Всё, что со мной когда-то случилось, осталось в прошлом, но отняло у меня достаточно, чтобы пробить серьёзную брешь в моей душе.

Я ожидала прихода родителей, и они пришли. Пришли и ушли. А вот прихода Ирмы я никак не ожидала, и уходить она явно не собиралась. Да и с чего бы? Она пришла всего лишь пару минут назад, так что, по-видимому, в итоге мне самой придётся её прогнать.

– Ты ведь сама знаешь, что Кристофер с Джиной и их мальчишками отправились в путешествие, так что прийти смогла только я. Знаешь, я могу приходить к тебе каждый день. После дополнительных занятий в “Мустанге”, например, у меня куча свободного времени, – девчонка тараторила, нервно вытаскивая из пакета свежие фрукты и раскладывая их на тумбочке. – И вообще я думаю завязывать со всей этой самодеятельностью в виде репетиторства, которым я не заинтересована. Пустая трата денег и времени. Будто мне их некуда девать, эти деньги и время!.. Кстати, в июле я хочу съездить на Гавайские острова, а первую половину августа провести где-нибудь во Флоренции или Барселоне. Правда хорошая идея? Буду тратить деньги налево и направо, куплю себе парочку новых телефонов, а то мои нынешние – прошлый век, хотя им только и полгода от роду, но ты ведь знаешь, как быстро развиваются современные технологии: не по дням, а по часам. Нужно будет забронировать номера. Ты, конечно же, поедешь со мной. Тебе необходим отдых, так что я планирую оторваться по полной…

– Ирма, – твёрдо произнесла имя девчонки я, после чего та мгновенно умолкла. Я решила, что её слова, сказанные мне в самом начале нашего знакомства, наилучшим образом обрисуют дальнейшее развитие наших отношений. – Ты, должно быть, хочешь знать, как будут складываться наши отношения. Ты мне не подруга и никогда ей не станешь. Ты – обслуживающий персонал, и я даже имени твоего знать не должна. Всё, что от тебя требуется – это исполнять мои прихоти.

Глаза Ирмы округлились. Она узнала себя. Для убедительности я помолчала ещё несколько секунд и, удовлетворённая своеобразным шоком девчонки, указала пальцем на дверь и добавила совершенно бесцветным тоном:

– А теперь уходи. И не возвращайся.


* * *

Выйдя из палаты, Ирма поправила белоснежный халат на своих плечах. Таша не догадывалась о том, что она всё знает. Естественно только из своих собственных догадок, но знает. Об отношениях Таши с Дарианом она заподозрила ещё до того, как нашла на заднем сиденье автомобиля Дариана смятую в шарик инструкцию по применению явно просроченных противозачаточных таблеток. Именно благодаря этой находке она первой, а не Дариан, догадалась о беременности Таши. Реакция же Дариана, когда она высказалась о подобной вероятности, была ровно такой, какой она и ожидала её увидеть. Сомнений не оставалось – у Ирмы скоро должен был родиться племянник.