Прежде я не бывала на островах, тем более на роскошных виллах, расположенных впритык к океану, наверное поэтому я влюбилась в это место с такой силой, с которой можно любить только себя самого или своего мужа. Вторая в моей жизни платоническая любовь возникла между мной и Сейшелами с первого взгляда, но Робин не ревновал. Он знал наверняка, что его место намертво закреплено за ним.

Каждый свой день на Сейшелах (а это очень часто), я чувствовала себя счастливой, здоровой, сытой, обогретой, отдохнувшей и переполненной жизненной энергией. Мысленно я ежедневно отдавала должное Робину – своим состоянием я была целиком и полностью обязана ему. И дело было даже не в роскоши, в которой мы проводили всё своё время вдали от цивилизации, хотя и она, несомненно, имела большой вес. Дело было в нашем глубоком душевном погружении друг в друга. Такого равновесия я ещё не испытывала ни с кем и никогда. Робин действительно читал мои мысли и улавливал мои желания на расстоянии, я же могла читать его, словно открытую книгу, и всегда знала, чего он хочет или о чём задумывается. Что же касается секусуальной стороны нашей совместной жизни – всё было предельно просто, что для нас обоих являлось более чем удовлетворительным, я бы даже сказала “достаточным”. В сексе у нас неизменно было три позы, процесс всегда проходил с исключительной нежностью, длился приблизительно около сорока пяти минут и почти всегда заканчивался удовлетворением для обеих сторон. Что же касается статистики, которую выдавал мне мой мобильный женский календарь – мы с Робином имели близость ровно один раз в неделю. Хотя всё же одну неделю мы прожили без единого намёка на интим, отдав предпочтение прогулкам по пляжу (держась за ручки) и ни к чему не обязывающим ужинам при свечах.

Возможно именно по причине отсутствия пляшущих гормонов и чрезмерного полового влечения моё физическое и психологическое состояния заметно улучшились. Я ощутимо меньше стала пользоваться снотворными средствами, чтобы не кричать по ночам, увеличивая дозу только во время полнолуния, однако от ежемесячного обезболивающего мне всё же было не отказаться…

Кроме моей обгоревшей кожи и солнечного удара Робина никаких неприятностей с нами больше не произошло. Конечно если не брать в расчёт дни моей болезненной менструации, в которые я корчилась в позе эмбриона, не в силах преодолеть расстояние дальше чем до уборной и обратно. В остальном же наше затянувшееся свадебное путешествие напоминало сказку, из которой мне панически не хотелось возвращаться в реальность. Мне хотелось навсегда остаться здесь, валяющейся на белоснежном песке или раскачивающейся на широком гамаке в тени пальм, или бесконечно долго бродящей по пляжу в обнимку с Робом и плетёной тканевой сеткой в руках, в которую мы складывали особенно красивые ракушки, найденные нами на берегу.

И всё же мы не могли не вернуться. У Полины начинали возникать серьёзные вопросы относительно футбольного клуба, который Робин, с её разрешения, возложил на время нашего отсутствия на её плечи, и эти вопросы требовали не просто ответов, но вмешательства самого Робина. Да и я с каждым днём начинала всё сильнее скучать по своим близким.

Мы решили вернуться в Великобританию перед Рождеством, пообещав друг другу, что обязательно возвратимся сюда через несколько недель, когда в футбольном клубе Робина произойдёт разгрузка.

О том, что в Британии пресса распустила новость о свадьбе “гениального футболиста Робина Робинсона на таинственной и никому неизвестной девушке по имени Таша, которую он долгие месяцы перед свадьбой ото всех скрывал”, мои родители рассказали мне уже спустя неделю после того, как мы с Робом скрылись со всех британских радаров. Они даже показали нам страницу из глянцевого журнала – на ней я, в обнимку с Робином и со скромным помолвочным кольцом на безымянном пальце, которое Роб купил мне по дороге в аэропорт, иду держа за руку своего состоявшегося мужа. Пресса буквально атаковала Полину по данному вопросу, и она бы стойко выстояла эту схватку, если бы Робин сразу не попросил её подтвердить информацию о нашей свадьбе для журнала “Таймс”, что она, собственно, и сделала. Уже спустя полторы недели после нашей свадьбы весь мир узнал о том, что красавчик и самый желанный холостяк в британском футболе выбыл из холостяцкого марафона ради неизвестной никому девушки по имени Таша, но более того никто ничего так и разнюхал. Наши отношения, как и местоположение, оставались для всех загадкой, хотя какое-то жёлтое издательство и дало неверную наводку на то, будто нас стоит искать то ли в Марокко, то ли в Египте, в общем – где-то в недрах Африки. Вполне логично, что за эти два с половиной месяца нас никто так и не нашёл, ведь о нашем местоположении наверняка не знали даже мои родственники, а единственным хранителем нашей тайны был слишком стойкий и непоколебимый страж Полина Джорджевич, поэтому, в итоге, мы решились выйти на свет сами.

…В момент, когда мы выходили из аэропорта Хитроу, нас ослепила первая фотовспышка, ознаменовавшая начало нашего возвращения в британское общество. Было не очень приятно, но терпеть пришлось не долго – нас сразу же перехватила Полина на своём блестящем чёрном ламборджини. Встретиться с ней для меня было так же приятно, как если бы меня встречала вся моя семья вместе взятая. Не знаю как, но эта женщина за считанные часы нашего знакомства умудрилась пробить мою броню и уже после первого вечера нашего общения с неожиданной лёгкостью заполучила в свои крепкие руки моё хрупкое доверие. Возможно, это у них с Робином семейное: завязывать узлы там, где их нереально связать, создавать из праха то, что невозможно создать, и читать человеческие души так, как не могут прочесть их даже их носители.

Этим вечером, выпивая вино в пентхаусе Полины, у которой мы с Робом решили остановиться на первую ночь после своего возвращения, мы втроём разговаривали только о том, что каждому из нас приносило удовольствие: приближающиеся Рождественские праздники, выпущенная в начале декабря новая коллекция Полины, ставшая настоящей сенсацией в мире моды, успехи футбольного клуба Робина под началом Полины, рассказы о Сейшелах и выбор подарков к грядущим праздникам…

Этим вечером, упиваясь обществом друг друга, мы не переставая улыбались. Я была счастлива. Я была дома. И этот дом, переполненный счастьем, словно заполненный до краёв бокал с шипучим шампанским, подарил мне Робин. Глубины́ моей благодарности ему за столь щедрый подарок невозможно было передать словами. Казалось, ей не было предела… Казалось, я ещё никогда не испытывала подобного счастья. Уют в душе, голове и, главное, в сердце, которое, как оказалось, у меня всё ещё умело стучать. И стучало оно сейчас в унисон с сердцем Робина.

Глава 37.

Не смотря на обычно тёплые зимы в Британии, снег в Лондоне выпал ещё за неделю до нашего с Робом возвращения. Увидеть падающие снежинки сразу после того, как ещё пятнадцать часов назад ты прощался с раскалённым песком Индийского океана, было для меня чем-то необычным, даже в какой-то степени волшебным.

На Рождественский ужин, запланированный в доме моих родителей, я пригласила и Полину, о чём ещё за неделю до долгожданного вечера всех предупредила. К моей большой радости, на этот ужин пообещали прийти и Нат с Байроном, Коко с мистером Гутманом, и даже Расселы. У Нат с Байроном не было возможности провести этот праздник в кругу семьи по причине отъезда родителей последнего в Париж на все Рождественские каникулы, у Коко с Олафом и вовсе не было семьи, а Расселы преждевременно отдали своих девочек родителям Паулы, которые отправились с внучками за город на дачу, решив подарить Даррену и Пауле возможность состругать для них четвёртого внука, однако что-то мне подсказывает, что эти двое больше на это не купятся (им более чем хватает и трёх необузданных детёнышей).

Итак, уже в начале восьмого я, Робин и Полина стояли на пороге дома, в котором прошло моё трудное детство. Ощущение было странное, будто я решилась показать двум идеальным людям чёрно-белую плёнку, описывающую мою жизнь до встречи с ними – людьми, внесшими в моё мрачное существование яркие краски.


Коко едва не упала без сознания, когда пожала руку Полины, мужчины были рады пожать руку Робина, и только Мия с Жасмин в первую очередь порадовались именно моему появлению. И ещё мама, обнявшая меня прежде, чем я успела на неё взглянуть.

…Так вот оно какое… Моё-личное-счастье.


Новостей было много.

Больше всего, конечно же, привлекал живот Пени, находившийся на восьмом месяце беременности. УЗИ так и не показало, кого именно ожидают молодые родители – мальчика или девочку – однако эти двое были готовы к любому варианту. Родители Руперта фанатично подошли к рождению своего третьего внука: они приготовили в своём доме две отдельные комнаты для шестилетней Рэйчел и трехлетнего Барни, заявив, что первые несколько месяцев после рождения их третьего внука старшие дети МакГрат поживут у них. Пени немного переживала на этот счёт, делая догадки относительно того, что родители Руперта в итоге захотят оставить при себе детей далеко не на пару месяцев, однако спокойный словно удав Руперт успокаивал её увещеваниями о том, что они смогут видеться с детьми в любое время, ведь, в конце концов, они будут жить в одном городе. По его словам, его с Пени главной задачей, как будущих родителей третьего по счёту ребёнка, в ближайшее время должен стать именно младенец.

Тот факт, что у этой пары всё схвачено, был настолько очевиден, что можно было не сомневаться в том, что роди Пени хоть с десяток МакГратов-младших, в их идеальных отношениях всё равно бы ничего не изменилось. Только родители Руперта стали бы менее выспавшимися (зато ещё более счастливыми).

Однако семейные перемены ожидались не только у МакГратов. Миша и Брэм, по нашему с Робином примеру, в начале декабря тайно расписались и уже третью неделю как считались официальными мужем и женой. Но не в этом заключались основные перемены в “новой” жизни моей сестры. Миша с Брэмом приехали на этот Рождественский ужин из Кардиффа, где за последние полгода успели обзавестись личным домом и обустроить его с целью забрать с собой на постоянное место жительства Жасмин и Мию. Никто из родных, естественно, не был против, однако с социальными службами всё-таки предстояло повозиться. Передача опеки над девочками должна была происходить исключительно по решению суда и не без унизительных процедур вроде сдачи анализов и предоставления суду заключения от психолога. Брэму и Мише, в прошлом имевшим проблемы и с правоохранительными органами, и с психологическими состояниями, и с алкоголем, и с наркотиками (список был едва ли не бесконечным), предстояла серьёзная битва с представителями закона, однако они были настроены достаточно решительно, так что можно было не сомневаться в их победе . Что же касается самих Жас и Мии: старшая отнеслась к новости о переезде хотя и положительно, но с подозрением, младшая же пришла в полный восторг от одной только мысли о том, что она не только сможет жить со своей мамой, но у неё ещё и самый настоящий папа появится. Брэм, казалось, был на седьмом небе от счастья из-за того, что дети Миши с такой теплотой и решимостью принимали его в свои жизни. Он обещал научить Жасмин рыбачить, а Мии он пообещал щенка, так что к концу вечера девочки только и говорили, что о своём грядущем отъезде, что заметно огорчало Амелию. Было видно, что она не хотела расставаться со своими праправнучками, однако, как она выразилась, “таково было желание неумолимого течения времени”.