На следующий день после рождения Эбигейл три основных кандидата на отцовство сделали ДНК-тест. Всем трем мужчинам было немногим за тридцать и никто из них не был в восторге от того, что перед ними маячит перспектива стать отцом ребёнка, рожденного от ветреной девятнадцатилетней девчонки, отчего каждый из них ещё перед тестом на отцовство высказал вслух своё нежелание принимать участие в воспитании ребёнка. Однако неожиданно ДНК Эбигейл не совпало ни с одним из предполагаемых отцов, чему несостоявшиеся папаши были рады даже больше, чем если бы выиграли в многомиллионной лотерее. У Хлои же больше не осталось “очевидных” кандидатов на роль отца для её дочери, так что Эбигейл, по всей видимости, придётся расти без отца. По крайней мере до тех пор, пока Хлоя не подцепит себе очередного тугодума. А зная Хлою, у неё с этим делом задержки не будет.

…Я просидела у постели Хьюи до часа дня, перед уходом шёпотом пообещав ему приехать завтра и пробыть с ним весь день до вечера. Так мы встретились в субботу и провели её наедине друг с другом, прерываясь только на время его кормления и гигиенические процедуры.


Хлою выписали в воскресенье утром. Как ни странно, но об этом я узнала не от кого-то из своей семьи, а от Коко, с утра пораньше увидевшей как Генри с Элизабет помогают Хлое тащить орущий свёрток в дом моих родителей. Я никогда и ни от кого не скрывала того факта, что меня раздражает, что в доме моего детства не только поселились, но теперь ещё и плодятся крикливые и вечно вздорящие кукушки, так что Коко сообщила мне эту новость слегка поморщив носом.

– Теперь в доме твоего отца крыша точно обрушится, – подкрашивая ногти на ногах, заметила Нат. – Я бы на его месте вышвырнула всю эту свору непонятных посторонних людей прямиком на улицу, но он не я, а я не он, так что…

– И как только Генри не замечает, что на его шее свили гнездо, в котором один раз в полгода появляется плюс одна птица?! – возмущалась Коко, наблюдая за тем, как я собираюсь на утреннюю пробежку. – Элизабет не только живёт за его счёт, она ещё и свою дочь, а теперь и внучку подсовывает к бедному Генри на пропитание. Кстати, пару дней назад с её собственной двухкомнатной квартиры, которую она так успешно сдавала в аренду, съехали жильцы. Я их прекрасно знала – молодая пара один раз в неделю захаживала в наш кафетерий. Девушка забеременела и они решили купить свой дом, отдав ключи от съёмной квартиры обратно Элизабет. Генри хоть знает, что его псевдо-супруга до сих пор не нашла новых жильцов? В этом месяце она не получит тех денег, которые обычно брала за аренду. И что дальше? Генри будет за свой счёт покупать памперсы?

– Элизабет могла бы вторую работу себе подыскать, – заметила Нат. – Или хотя бы заставить заняться этим вопросом Хлою. Стриптизёршей ей, как Роканере, конечно, не стать, но зато Роканере никогда не стать той куртизанкой, которой без проблем себя может представить Хлоя. Хотя, куртизанка – это слишком высокий уровень для пустоголовой Хлои.

– Ладно, я вас поняла, – взмахнула рукой я, уже выходя на улицу.

Коко и Нат хотели меня поддержать, неосознанно цитируя мои же мысли вслух, но от этого мне становилось только ещё более тошно.

Каждое слово моих подруг верно, и от этого мне жутко хочется подойти к Генри, встряхнуть его за плечи и сказать ему, что моё терпение лопнуло – пусть либо проваливает вместе со своим гаремом, либо остаётся, но без него. Конечно это лишь мой очередной мимолётный всплеск злости на происходящее и уже спустя сто метров утренней пробежки я не вспомню о том, что злюсь на своего любимого дядю, но иногда на меня прямо накатывала волна. Может быть из-за некой злости на непростительные слабости близких людей, мне и было так легко уходить с головой в спорт.

Сегодня я бежала немного быстрее чем обычно, поэтому, слишком быстро прикончив первую тысячу метров, сразу же приступила ко второй. Вбежав на свою улицу с обратной стороны, я миновала дом скандальных Фултонов, которые, из-за чрезмерного шума, вечно вызывают полицейских на нашу семью, затем сравнялась с домом, кофейно-молочной семьи Расселов, у которых сутками пропадают Жас с Мией и напротив которых стоит оккупированный Ширли и её любовником дом Генри, затем ступила на тротуар возле дома, который стоял напротив дома моего отца и “застрял” между домом Расселов и подобием дома, который я арендовала напополам с Нат. Подняв взгляд, я увидела хозяина этого дома, что было весьма необычно, так как обычно этого человека днём с огнём не сыщешь. Машинально я посмотрела на часы – ровно девять, а ощущение, будто рассвет задерживается ровно на час и теперь его красно-оранжевые лучи зависли в воздухе, не желая подниматься выше. Я вытащила из ушей наушники, в которых буквально кричал мой любимый трек Papa Roach – Warriors, текст которого неплохо описывал мою борьбу.

– Вам помочь?! – громко поинтересовалась я, наблюдая за тем, как седой мужчина пытается поднять одну из двух больших и наверняка тяжёлых картонных коробок, стоящих на крыльце его дома.

Глава 77.


Олафу Гутману было шестьдесят два года. Откуда я это знаю? Однажды Генри сказал мне, что этот нелюдимый человек старше него ровно на десять лет. Откуда об этом знал Генри? Я без понятия, да и в пятилетнем возрасте меня это едва ли могло интересовать. Именно тогда случилось моё первое и единственное общение с этим странным человеком, живущем в доме напротив.

Причиной к нашему мимолётному знакомству стал футбольный мяч, который мои браться слишком сильно пнули и, не рассчитав сил, забросили за садовый домик мистера Гутмана. Никто из мальчишек не осмелился зайти на территорию замкнутого соседа, который, как любил страшить нас Энтони, наверняка занимался кражей детей, после чего запирал их в своём пустынном доме и больше никогда не выпускал их из своих больших, тёмных и непроходимо-длинных комнат-лабиринтов.

Тем летом, когда Энтони, Джереми, Хьюи и знакомый мальчишка с соседней улицы, с которыми я, не смотря на свой возраст и пол, на равных играла в футбол, разбежались врассыпную, лишь бы не соваться на территорию устрашающего мистера Гутмана, я поняла, что недостаточно родиться мальчишкой, чтобы быть мужественным. Либо ты с течением жизни вырабатываешь в себе эту черту характера, либо так навсегда и остаёшься девчонкой, независимо от того, появился ты на свет с яйцами или без них. Именно так я думала в тот жаркий летний день, украдкой открывая калитку во двор мистера Гутмана, параллельно убеждая себя в том, что даже если мистер Гутман и украдёт меня, Миша всё равно не успеет присвоить себе мою коллекцию камней, на которую она давно точит один из своих шатающихся молочных зубов, потому что мой храбрый отец быстро найдёт меня и даже из-под земли достанет, особенно если я в очередной раз наведу шорох в его и без того беспорядочной мастерской. Накануне вечером он мне так прямо и сказал: “Таша Грэхэм, если я ещё раз узнаю, что ты без спросу роешься своим любопытным рыльцем в моих инструментах, я откручу шуруповёртом твои пытливые пальчики так, что даже мама их тебе заново прикрутить не сможет. Понятно?.. Из-под земли тебя достану, если из моего набора ещё раз пропадет хотя бы один инструмент…”. А так как с утра пораньше я стащила у него ручную пилу, чтобы отпилить лишние части тела пиноккио Миши, и до сих пор не вернула инструмент на место, так как имеющая пятилетний опыт общения со мной Миша спрятала от меня свою страшную игрушку слишком хорошо, отец теперь точно не успокоится, пока не найдёт меня, будь я даже в заточении непроходимого лабиринта тёмных комнат дома самого мистера Гутмана. Так что, заходя в соседский двор, мне точно нечего было бояться. Ну разве что того, что отец и вправду открутит мне мои драгоценные пальцы…

Я ещё не дошла до низкого садового домика, к которому приближалась буквально на цыпочках, постоянно оглядываясь в надежде на то, что мальчишки, которых и след простыл, не наблюдают сейчас за моей трусливой осторожностью, над которой, увидь они её только, потом до конца моих дней бы подтрунивали, как вдруг услышала странный металлический щелчок. По логике вещей, нормальный ребёнок в подобной ситуации сверкал бы пятками, убегая со двора устрашающего мистера Гутмана, но, по-видимому, я уже тогда была ненормальной. Вместо того, чтобы сбежать, я становилась на месте и прислушалась. Спустя секунду раздался повторный щелчок, после которого снова всё стихло, а спустя ещё несколько секунд щелчок вновь повторился. Я не могла устоять перед своим любопытством, которое прежде, где-то глубоко внутри меня, ещё не было наглухо отбитым вместе с чувством любви к жизни. Но мои потери, приведшие к оглушению и даже параличу определённых моих чувств, произошли позже, а пока я была пятилеткой с обострённым чувством любопытства и неосознанной целеустремленностью однажды всё-таки заставить отца открутить мне пальцы (на его месте я бы обратила внимание на мою задницу – она у меня явно была с изъяном, постоянно искала на себя приключения различного рода).

Послушав немного металлический лязг, я, по привычке потерев руки о бёдра, сделала крадущийся шаг вперёд, затем ещё один и ещё один, после чего прислонилась спиной к садовому домику и замерла на бесконечно долгую минуту, в любой момент готовая сорваться с места и побежать назад к калитке с диким криком о помощи. Но ничего, что могло бы заставить меня завопить, не происходило, что подталкивало меня продолжать красться вдоль стены к углу садового домика, за которым что-то так заманчиво звякало. Мне понадобилась целая минута, чтобы сделать каких-то пятнадцать шагов, после чего ещё одна минута на то, чтобы высунуть кончик своего любопытствующего носа за угол. Как только я осмелилась это сделать, я увидела следующую картину: мистер Гутман – а я была уверена в том, что это именно он, хотя прежде никогда его и не видела – стоял возле размашистого куста алых роз и подстригал его настолько громадными ножницами, что я едва ли смогла бы удержать их, если бы мне вдруг их вручили, и прямо у его ног лежал интересующий меня мяч жёлто-сине-красной расцветки.