…Мне определённо было комфортнее прятать свой внутренний мир под слоем осенних облаков, нежели под прямыми лучами летнего солнца. Можно сказать, что осень была моим личным, идеальным камуфляжем. Поэтому преждевременный её приход я встретила с распростёртыми объятиями.

Последний день лета этого года выпал на воскресенье. Тридцать первое августа в нашей семье всегда ознаменовывался с днём рождения бабушки Пандоры – матери тёти Беллы и моей мамы. В детстве она всегда приезжала к нам именно в этот день, и вместо того, чтобы принимать подарки, всегда раздавала огромные коробки с очень дорогими гостинцами каждому ребёнку в нашей семье. Мы, дети, ожидали её дня рождения даже больше, чем собственного, и даже больше, чем новогодних каникул. Этот день перестал быть праздником после того, как Пандора лишилась обеих своих дочерей – других детей у неё не было. Младшую дочь она похоронила, старшую так и не смогла найти. Не знаю, смирилась ли она с тем, что тёти Беллы, как и мамы, больше нет. Я даже не знаю, смирилась ли я. Люди, однажды пропавшие без вести на целое десятилетие, негласно приписываются к умершим. Но ты не видел тела, не хоронил его в гробу или не развеял оставшийся от него прах по ветру. При подобных условиях сложнее понять, что определённого человека не просто нет в твоей жизни, а в принципе больше нет. И ты вроде как уже и попрощался с ним, но при этом прощальную речь даже мысленно не произнёс. Этот человек всё ещё как бы есть, но его как бы и нет. Также, как и внушительной части тебя, исчезнувшей вместе с ним…

– Только не называй мой возраст вслух, – слышится уже слегка подвыпивший голос Пандоры по другую сторону телефонной трубки. – Семьдесят четыре – не такая уж и красивая цифра для женщины… На моей голове не осталось ни единого волоска, который не окрасился бы в седину. Предатели…

Пандора всерьёз воспринимала возрастную седину за предательство. Она была из тех, кто видел то, чего нет, в том, что есть, и наоборот. Это всегда забавляло меня, правда я давно уже перестала этому улыбаться – сил не осталось, а даже если бы они и остались, я предпочла бы их поэкономить.

В последний раз я виделась с Пандорой в апреле. Она до сих пор такая же стройная и моложавая, как и двадцать лет назад, отчего никому из её окружения, включая меня, не верится в её реальный возраст. В свои семьдесят четыре года эта женщина выглядит не старше шестидесяти, явно обгоняя шестидесятилетнюю Коко в свежести кожи и скорости ходьбы. Она бы, конечно, выглядела лет на пять постарше, если бы пятью годами ранее не воспользовалась услугами талантливого, по всей видимости, пластического хирурга, наколдовавшего ей идеальную подтяжку. После видимого успеха его “труда” Пандора даже закрутила роман с этим сорокалетним юнцом, но их отношения так и закончились на стадии трёх свиданий – Пандора хотела, чтобы он вернулся к жене и двум дочкам, от которых годом ранее он ушёл. Возможно, именно благодаря её наставлениям, он в итоге и воссоединился со своей семьёй.

…Каждый день Пандора вливает в себя минимум один бокал вина, но чаще всего не ограничивается этим, предпочитая одному бокалу вина трижды тройной виски. Я уверена в том, что её кровь на пятьдесят процентов состоит из пьянящего алкоголя, но при этом Пандора никогда не вызывала у меня ассоциаций с алкоголизмом. Нет, эта женщина определённо не была алкоголичкой, хотя на моей памяти она ещё не прожила ни единого дня без употребления хотя бы капли алкоголя. Однако при этом Пандору никогда не видели пьяной ни её дети, ни внуки, ни правнуки. Мы видели её только “на веселе”, и не более того.

Пандора всегда нравилась мне своей свободой, которую она ни на грамм не опошлила и сохранила в полной мере не смотря на наличие сразу двух дочерей. Которых больше нет…

– Что ты хочешь, чтобы я тебе пожелала? – поинтересовалась я, лежа этим серым утром на своей уже заправленной постели и рассматривая потолок.

– Что можно пожелать человеку с дырой в сердце? Вот ты чего бы сама хотела, чтобы тебе пожелали?

Мы уже давно разговаривали на равных. Уже десять лет, как мой психологический возраст сравнялся с возрастом Пандоры, о чём она догадывалась не хуже меня.

– Двенадцать бутылок Jack Daniel’s, – подумав секунду, пробубнила ответ я. – По одной на каждый месяц в году.

– Замечательное желание, – на выдохе, едва причмокнув, отозвалась Пандора, так что я даже увидела, как она закрывает глаза от наслаждения. – Пожелай мне двадцать четыре бутылки. По две на месяц.

– Не могу. Это уже будет считаться алкоголизмом.

– Деточка, то, что для тебя алкоголизм, для меня – пробежка на легке. Доживёшь до моего возраста, научишься выпивать стакан водки не морщась. В конце концов, у тебя ведь русские корни.

– Но не по твоей линии.

– И заметь, это не мешает мне быть более русской, чем ты.

– У меня из русского только прапрадед, о котором я догадываюсь лишь из рассказов прабабушки.

– Амелия ещё не забыла языка своих родителей? Может связать пару слов на русском?

– Она читает стихи русских поэтов, из содержания которых я могу разобрать не больше пяти процентов.

– Ты снова преуменьшаешь свои способности. Когда ты занималась скрипкой, ты не была склонна к подобному.

– Когда я занималась скрипкой, твои дочери были живы.

– Когда мои дочери были живы, ты не казалась мне такой хладнокровной.

– Просто я такой и не была.

– Я тоже.

Мы замолчали. Секунда, две, три, десять…

– Ровно месяц и один день назад им исполнилось бы пятьдесят пять, – глухо выдохнула Пандора. – Я в пятьдесят пять уже семь раз успела стать бабушкой. Они бы тоже уже имели внуков.

– Мама бы имела четверых. Изабелла всё ещё находилась бы в ожидании, – заметила я.

– Возможно твоя мать на данный момент имела бы больше четырёх внуков, если бы твои братья… – Пандора вдруг замолчала. Я хотела что-то сказать ей в ответ, но вдруг поняла, что не могу – горло душит огромный ком боли, а глаза неожиданно начало жечь.

О подобных вещах, прямо и без увиливаний, я могла разговаривать только с Пандорой. Её боль была открыта для меня нараспашку, отчего я не могла, хотя и хотела, закрыть от неё свою. Мы так и остались теми единственными друг для друга, кому можно сказать всё, не смотря на невозможность высказать это “всё” даже себе самому. Думаю, поэтому мы так редко видимся. Кому бы хотелось тереть свои обнажённые нервы об обнажённые нервы другого человека?

– Таша, я ведь планирую долго жить, – спустя несколько секунд продолжила Пандора. – Ну, как жить… Существовать. Моих дочерей у меня больше нет, остались только внуки и правнуки… – она снова тяжело выдохнула, после чего вдруг совершенно внезапно огрела меня по голове оглушающим вопросом. – Думаешь, тело Изабеллы когда-нибудь найдут?

– Тело?.. – едва слышно откашлявшись от хрипотцы, переспросила я, протерев глаза указательным и большим пальцами правой руки.

– Тело?.. – неожиданно переспросила Пандора, после чего вновь замолчала, но уже спустя несколько секунд добавила. – Уже прошло десять лет…

– Два месяца и ровно одна неделя… Сегодня тридцать первое августа. Поздравляю тебя с днём рождения… Желаю тебе двадцать пять бутылок Jack Daniel’s.

– Ты всегда была щедрой, – ухмыльнулась в трубку Пандора, после чего я отчётливо услышала, как она делает глоток, и даже почти увидела, как она морщиться от горечи алкоголя. – Не переживай за меня. Сегодня у меня свидание с молоденьким комментатором ничего не стоящих спортивных матчей. Ему всего лишь пятьдесят пять. Вообще-то, мы уже месяц, как ходим на свидания друг с другом… – Пандора замолчала, после чего едва ли не прокричала мне в ухо, изображая улыбчивую претензию. – Ну же, Таша! Скажи мне тоже что-нибудь подобное!

– Не переживай за меня, – горько улыбнулась в трубку я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не выдал во мне и без того очевидный надлом.

– И это всё?

– Всё, что я могу тебе предложить.


Я умяла три упаковки чипсов и теперь сделала первый глоток светлого нефильтрованного из горлышка стеклянной бутылки. Я, Нат и Коко все выходные проторчали у телевизора, смотря повторы футбольных матчей в ожидании новых игр, в особенности матчей команды Робина Робинсона. Коко немного простыла, из-за чего решила не выходить на работу на этих выходных – благо график у неё был гибким, да и она не брала выходных с начала года, так что с её лояльным начальником не возникло никаких проблем на этой почве. Байрон уехал на выходные в Питерборо, чтобы навестить своего кузена, во второй раз ставшего отцом – на прошлых выходных у него родился сын – так что Нат эти выходные прозябала в нашей компании. О ночных посиделках на чердаке уже пять дней как между нами и речи не шло – небо затянуло беспросветным облачным тентом, так что в эти дни нам, как астрономам-любителям, рассчитывать было не на что.

Итак, звездочёты из нас сейчас были никакие, поэтому – футбол, чипсы, пиво.

– Выходит, твою кузину скоро выпишут? – обратилась ко мне Коко, когда, наконец, с горем пополам открыла свою вторую бутылку тёмного нефильтрованного.

– Угу, – в свою бутылку промычала ответ я.

Доктор Коннор сказал, что Айрис всерьёз идёт на поправку и, если она продолжит в том же духе, через несколько недель нам можно будет забрать её из реабилитационного центра и с гордостью вычеркнуть её имя из списка заядлых анорексиков. Это не могло не радовать. Жаль только, что вся моя радость только и может, что выразиться в одном коротком слове “отлично”.

Кажется, я отупела от своей боли.

– Кстати, – активизировалась огневолосая, – у жены кузена Байрона, к которому он поехал на эти выходные, от анорексии пару лет назад страдала старшая сестра, а сразу после того, как она вылечилась, она переехала в Данию, нашла там работу тренера в дельфинарии, вышла замуж и родила ребёнка.