Больше я об этом не думала.

Я отпросилась с работы на вторую половину пятницы и на все выходные ровно по трём причинам: день рождения Жасмин, день рождения Мии и день рождения всеми обожаемой прабабушки Амелии. Эти три дня выстроились в шеренгу друг за другом – восьмое, девятое и десятое числа августа, – но не смотря на это, каждый из дней мы праздновали отдельно. В пятницу Жасмин исполнилось пять лет, в субботу Мия задула на торте свои три свечи, и теперь я выискивала на очередном праздничном торте место для девяносто третьей свечи, предназначенной для Амелии. Не знаю почему Пени отказалась просто купить две свечи в виде девятки и тройки, но я беспрекословно следовала её желаниям, тем более с учётом того, что все три праздника неизменно проводились именно в её доме, всякий раз оставляя за собой горы из цветастого серпантина и грязной посуды, которые я, традиционно, помогала ей убирать.

Подходил к концу третий день празднества. Все, кому успело исполниться восемнадцать, но ещё не исполнилось девяносто три, уже были навеселе, явно насладившись слишком крепким как для пунша пойлом. Даже я, взяв в руки длинную газовую зажигалку, пыталась не слишком сильно расслабляться, чтобы не обжечь себе руки во время поджигания свечей.

После того как Амелия едва не выплюнула челюсть, всё же задув все свечи за три подхода, и торт был съеден за считанные секунды, четырёхлетняя Рейчел, до этого мирно играющая в компании девочек Рассел, упала с дивана, разревелась, и с этого момента праздник медленно, но верно пошёл на спад. Первым ушёл шериф Иден с двумя пятилетними внуками, следом за ним ретировался его помощник Тэн Бенсон с женой и дочками, после же ухода Даррена Рассела с девочками, остававшиеся до последнего родственники быстро разошлись, и, в итоге, на кухне остались только я, Пени, Нат, Коко и Паула Рассел. Прибрав двор и гостиную, мы загрузили вторую партию грязной посуды в посудомоечную машину и теперь, допивая остатки пунша, разбрелись по разным углам кухни, каждая заняв удобное ей место. Я сидела напротив Пени за столом, Нат стояла со скрещенными на груди руками опираясь спиной о кухонный гарнитур, Коко заняла детский табурет неподалёку от холодильника, а Паула взгромоздилась своей роскошной пятой точкой на свободный от мусорных пакетов пятачок возле раковины.

Мы терпеливо дожидались момента, когда посудомоечная машинка отпустит нас своим торжественным пиликаньем.

– А вы заметили, как Барни тянулся к моей Мерседес? – усмехнулась Паула.

– Да-а-а, – протянула Нат. – Настоящий жених.

Пени на пальцах сказала, что её Барни ещё слишком мал, чтобы занимать место жениха для младшенькой из дочерей Паулы, и мы все с ней дружно согласились, активно закивав головами.

– Паула, – начала я, обратившись к блондинке, всё ещё раскачивая стаканчик с недопитым пуншем у себя в руках, – я давно хотела у тебя спросить: как ты решилась на рождение не просто трёх детей, а сразу трёх погодок? Ты ведь родила Бениту практически следом за Кармелитой, а уже спустя год с небольшим хвостом у вас появилась Мерседес.

– Да уж, – прикусила нижнюю губу Нат. – В век презервативов это странное явление.

– Странное явление – это не погодки Рассел, а цвет их кожи, – заметила Коко. – Мерседес ведь совсем беленькая на фоне своих старших сестёр мулаток.

– Может быть её подменили в роддоме? – ухмыльнулась Нат.

– Всё дело в пигментации кожи, – заулыбалась в ответ Паула. – Но это сложный вопрос. Гораздо проще ответить на то, как я решилась на трёх погодок… Всё достаточно просто – мы с Дарреном не предохранялись.

– Как? – округлила глаза Коко. – Совсем?

– Нет, не совсем, – отставила стакан с пуншем Паула. – Кармелиту мы специально сделали. Бенита получилась случайно – оказалось, что у меня сместилась противозачаточная диафрагма. В случае же с третьим ребёнком порвался презерватив, но мы слишком поздно это заметили. За противозачаточным решили не ехать, почему-то решив, что снаряд третий раз в одну воронку точно не попадёт. Собственно так и появилась Мерседес, – пожала плечами блондинка. – А знаете, что самое интересное? Что все три раза мы хотели девочек, и, как видите, наши желания сбылись. Но больше рожать я точно не собираюсь. Это ужасно выматывает. Я имею ввиду не только беременность, а в принципе всё материнство. Да я сплю не больше пяти часов в сутки! Если бы не помощь Даррена, наверное бы просто с ума сошла от всех этих распашонок, молокоотсосов, детских криков, грязных горшков, варения детских смесей…

– Ладно-ладно, не продолжай, – остановила Паулу я. – Я тебя прекрасно поняла. Теперь ни за что не стану матерью.

– А я бы родила себе одного ребёночка, – на выдохе, совершенно неожиданно выдала Нат.

– Ты?! – в один голос удивились мы с Коко.

– А что? Думаю из меня бы вышла неплохая мать.

– Пени спрашивает, – решила перевести вопрос сестры я, – кого бы ты хотела – девочку или мальчика?

– Да мне всё равно, – поджав губы, пожала плечами огневолосая, и здесь я поняла, что она это всерьёз.

– Лично мне одного сына хватило! – вдруг выпалила Коко. – Он был совершенно неуправляемым ребёнком. Благо что вырос хорошим человеком и уехал жить в Германию, избавив меня от своих хулиганств. Стал уважаемым конструктором, заботливым отцом, думаю, что весьма неплохим мужем… Ах, девочки, как же я иногда по нему скучаю! Мы не виделись уже целых полгода. Таша, не слушай всех этих молодых мамочек. Дети – это счастье, которое, как и всякое другое счастье, можно оценить в полной мере только после того, как оно придёт к тебе лично.

– Хочешь сказать, – криво ухмыльнулась я, – что я должна завести себе нахлебника, вырастить его, а потом, когда этот неблагодарный бросит меня и умчиться за своим счастьем на другой конец света, я вынуждена буду ещё и скучать по нему? Ну уж нет. Я точно не собираюсь становиться матерью. Не в этой жизни.

– Если не в этой, тогда в какой? – не отставала Коко.

“В той, в которой Таша Грэхэм не стала Ташей Палмер”, – мысленно произнесла я, но в ответ лишь молча мотнула головой, влив в себя остатки своей порции пунша.

Быть матерью очень тяжело, я уверена в этом. Среди нас сейчас как раз не хватало одной молодой матери, прямой виновницы двух отшумевших на этих выходных празднеств. Она так и не смогла удержать в своих хрупких руках слишком тяжёлый груз материнства. Не знаю, пригласила бы я её на праздник, зная, что она обязательно что-нибудь украдёт из моего дома, но Пени об этом даже не задумывалась. Она не просто пригласила Мишу – она все три дня уговаривала её прийти, но сестра предпочла компанию алкоголя и уже третий день к ряду валялась в своём гараже в обнимку с полупустыми бутылками. Я заходила к ней вчера вечером, видела, как она упала с дивана и не нашла в себе сил подняться… Я забрала со стола уже наполовину выдавленный тюбик клея, который она обязательно бы донюхала, не выброси я его в мусорный бак на соседней улице – смысла выбрасывать на нашей улице не было, Миша всё равно бы нашла его, в очередной раз порывшись в мусорке.

Я пыталась об этом не думать. Пыталась не думать о том, что на прошлой неделе Миша, напившись в хлам со своей компанией наркоманов, на всю улицу кричала о том, что лучше она сдохнет как собака, чем примет от кого-то из нас помощь…

Вчера вечером, закрыв гараж, я уже подходила к порогу своего дома, когда она бросила на наш с Нат газон пустую бутылку из-под дешёвого пива, после чего выкрикнула в мою сторону, что жалеет о том, что вместо матери ей осталась бесполезная сестра. Она имела в виду, что жалеет о том, что в той автокатастрофе выжила именно я, а не мама. Миша кричала о том, что если бы мама была жива, она бы не допустила, чтобы одна из нас стала наркоманкой. Я слышала это сотни раз, и всё равно всякий раз эти слова отзывались колющей болью в области моего остывшего сердца.

Мы десятки раз пыталась помочь Мише, даже один раз засунули её в лечебницу, но, отказавшись от наркотиков, она наотрез отказалась отрекаться от алкоголя и клея. Она стала одной из тех, кому нравится ежедневно умирать громко, нараспашку, чтобы это видели все и никто ничего с этим не мог бы поделать… Она не видела, как её дочери задувают свечи, не наблюдала, как они раскрывают подарки и сама не дарила им подарков, не сидела с нами на кухне после праздников и не разговаривала об успехах своих детей. Вместо этого она прозябала в гараже, с натянутым на голову пакетом, и судорожно дёргалась от очередной дозы клея. Она поставила на кон всё и всё проиграла. Она не имела право проигрывать нас, но она это сделала, и я ни-ког-да не прощу её за это!..

Миша не имела право поступать так с собой!!! Это не она была в той машине, а я! Не по её лицу стекала материнская кровь! Не она осталась единственной выжившей в той катастрофе! Не в её костях с мучительной болью зарастали трещины! Не она провела год в больничной койке, ни разу не выйдя на свежий воздух! Не она три месяца таскала своё тело на костылях! Не она полтора года промывала свой мозг индивидуальными и групповыми психотерапиями! Не её тело превращалось в прозрачный скелет! Не она училась заново есть! Это всё досталось мне! Этот коридор кромешной тьмы проходила я! Сама! В одиночку! Это была моя борьба! Я не выиграла, но выстояла этот бой! И если бы мне пришлось бороться лишь с тем, что я не попала в ту мясорубку и не пережила всего того ужаса, я бы выстояла этот бой ради неё! А она не смогла устоять уже после первого удара! Она упала и, вместо того, чтобы попытаться встать, предпочла навсегда остаться лежачей! Я никогда её не прощу за это! Я не прощу её за то, что она не захотела даже попытаться спасти себя ради меня! За то, что она сделала с собой, за то, что она сделала со мной, я буду зла на неё до тех пор, пока существую!

Глава 66.

Дариан.