Мы живем с Ташей вместе уже почти полгода, столько же мы и знакомы. Съехались быстро, на первой снежной неделе декабря, подходящей к концу. Она мне сразу понравилась: хотя и сдержанная, но точно не страдает снобизмом, также как и я выпивает, немногим меньше меня выкуривает, определенно мудрее меня, но значение нецензурных слов знает не хуже моего, отчего использует их редко и только по назначению, не против веселья, хотя веселиться совершенно не умеет, словно родилась со сломанным компасом счастья внутри (это я позже узнала, что он сломался по пути к её двадцати трём годам), и ещё она немного знает о звёздах, а то, что не знает, схватывает на лету и с первого раза запоминает даже незначительную информацию. Мозг у неё работает не так как у меня или у любого другого нормального человека. Я не говорю, что она ненормальная, но… Таша определенно из чокнутых, только не таких, как мы с отцом. Мы с отцом чокнутыми родились, она же чокнулась от боли. Про боль я поняла позже, когда поняла, что курить и пить – это не вредные привычки, о которых я первым делом поинтересовалась у неё при нашем знакомстве и наличия которых хватило для того, чтобы мы в итоге съехались. Вредная привычка – это кричать во сне. Не каждую ночь, но обязательно один раз в неделю. Первый раз, когда я услышала, как она захлёбывается криком, я всерьёз подумала, что её убивают. Забыв выключить свет, я выбежала в темноту, ворвалась в её комнату и начала крушить всё на своём пути, пока не наткнулась на торшер. Не знаю, испытывала ли я когда-нибудь подобный страх, но Таша выглядела так, словно для неё в подобных припадках нет ничего особенного.

Не прошло и трех дней, как ситуация повторилась. Уже к концу первого месяца я не сомневалась в том, что в жизни моей соседки произошло нечто, от чего кровь в жилах превращается в колкие кусочки льда. Когда же Таша сказала, что её семья живет через дорогу напротив нас, я провела пальцами вдоль корней своих волос. Первая мысль – я связалась с наркоманским притоном. Вторая мысль была о том, как прежде я не заметила стопроцентного сходства между ней и её сестрой Мишей. Третья мысль – ни за что на свете я не съехалась бы с одной из Грэхэмов. Мысль о том, что Таша потеряла в аварии родную мать и братьев, пришла ко мне только спустя сутки.

О семье Грэхэм знал весь город – погибшие в аварии мать семейства с подростком-сыном, попадание ещё одного сына-подростка в долговременную, уже девять лет длящуюся кому, сорвавшаяся с верного пути дочь-наркоманка, родившая в подростковом возрасте двух девочек от неизвестно кого, одна из которых, как вскоре выяснилось, страдает страшным недугом… Я была уверена в том, что даже представить себе не могу, какой кошмар Таше когда-то пришлось пережить и через какой ужас ей приходится проходить каждый прожитый ею день. У меня никогда не было большой семьи – мать я хотя и помню, всё же она для меня больше плод моего детского воображения, нежели существующий когда-то реальный человек, брат живёт за океаном и встречаемся мы так редко, что успеваем сильно измениться с каждой нашей последней встречи, а когда я лишилась отца, единственного максимально близкого мне человека, мне казалось, что я не смогу жить дальше… Я тогда ошибалась. Я смогла. Вот только жизнь эта была уже другой, не такой счастливой. Что же может чувствовать человек, похоронивший не только мать, но и брата, наблюдающий за долговременной коммой брата-близнеца, чувствующий боль самоуничтожения сестры-близнеца, пытающийся накопить нереальную сумму на операцию ещё слишком маленькой для боли племянницы, созерцающий раздирающую её родительский дом войну дяди с его женами и переживающий изнурительное самокопание отца, всё ещё безумно верящего в то, что его десять лет назад похороненная жена почему-то жива?..

Мы ищем их среди звёзд. Я знаю, что Таша, заглядывая в телескоп моего отца, ищет своих близких среди ночного сияния так же, как я ищу того, кому этот телескоп когда-то принадлежал. Той ночью, перед своим уходом, отец вынес его из огня, чтобы однажды мы смогли встретиться взглядами среди звёзд… И мы с Ташей ищем эти потерянные нами взгляды. Тёмными ночами, сидя на запыленном прохладном чердаке, мы всматриваемся в разноцветное сияние звёзд, уверенные в том, что где-то там, отражая свет линзами своих телескопов, они ищут нас. Наши взгляды однажды встретятся. Обязательно встретятся. Иначе зачем всё это? Зачем они уже там, а мы всё ещё здесь?

Глава 39.


Нат, докрашиваясь в ванной, всё ещё была погружена в мысли о вчерашнем дне, Коко тщательно выглаживала свою розовую с белым фартуком униформу официантки, а я делала третий подход отжиманий от пола. От жары, продержавшейся все выходные, не осталось и следа – тучи плотной пеленой затянули нежно-голубое небо и за окном начал медленно, и мерно разгуливать непрошенный северный ветер, демонстративно указывая на то, что ему плевать на тот факт, что сегодня уже второй день лета. Погода не только не хотела проясняться, но даже угрожающе затемнила и без того тусклое освещение, из-за чего перед выходом из дома мне пришлось доставать из дальнего угла шкафа ветровку и даже шарф.

Когда я уходила, Коко только собиралась на работу, а Нат должна была вернуться домой ещё минимум через два часа. Сев в машину, я поняла, что не хочу никуда ехать.


Тобиас, не смотря на холод и изморось, снова копался с землей в клумбе перед окном кабинета Риордана. Явный признак того, что хозяин дома. На сей раз я отказалась помочь парню, не желая морозить спрятанные в карманах руки.

– Ирма дома? – удивлённо вздёрнула брови я, принимая чашку горячего кофе из рук Джины.

– Они ездили на кладбище, – невозмутимо, хотя и немного приглушённым тоном произнёс Кристофер. – Сегодня ровно пятнадцать лет со дня смерти их родителей.

Стоя у окна и наблюдая за первыми дождевыми каплями, стекающими по окну, я, одну руку держа в кармане брюк, а второй рукой удерживая чашку, в ответ не сказала ни слова. Больно бывает не один раз в жизни – больно бывает ровно столько раз, сколько вы способны выдержать. А потом уже всё равно. Потом уже не больно.


Я решила подняться к Ирме спустя полчаса после своего появления. Не из жалости, сострадания или поддержки ради. Ничего из этого, я уверена, не нужно никому из нас. Просто девчонка была моей работой, поэтому мне просто нужно было это сделать.

Ирма сидела на своей кровати, прислонившись спиной к стене. На коленях у неё стоял ноутбук, на голове красовались аккуратные белые наушники, а в глазах отражались блики какого-то видеоролика.

– А… – увидев меня и сняв наушники с головы, отозвалась девчонка. – Ты уже здесь. И чем мы с тобой займёмся? М?.. Сегодня такой день, ну, знаешь, моих родителей не стало, так что сегодня у меня никаких принудительных занятий. Дариан, по-видимому, решил, что у меня один день в году должен быть освобожден под скорбь, – отставила ноутбук в сторону девчонка.

– А ты не скорбишь? – что-то внутри меня незаметно кольнуло.

– Ммм… – Ирма уперлась затылком в стену. – Скорблю… Наверное… Хотя, раз я не уверена, значит не скорблю. Мне было полтора года, когда они умерли, так что я никого из них не помню. Сложно по-настоящему скорбеть по тому, кого даже не знал. Грустно, конечно, что я их не знала, иногда даже очень, но разве между грустью и скорбью можно проводить параллель? Не хочу об этом говорить, – сдвинула брови девчонка, наблюдая за тем, как я опускаюсь на компьютерный стул со сложенными в карманы руками.

– Как прошёл день рождения Трейси? – решила отстраниться от основной темы я.

– Если хочешь узнать, много ли я выпила – нет, не много. Во всяком случае ровно столько, сколько не смог бы определить Дариан по моей походке. И не нужно напоминать мне о том, что мне всего лишь шестнадцать.

– Ладно, не буду, – выдохнув, почему-то согласилась я. Сегодня только понедельник, а я уже хочу вечер пятницы, глинтвейна и ощущения ещё непрожитых выходных. Кажется я не выспалась.

– Ты ведь сейчас так быстро согласилась со мной не потому, что сочувствуешь мне, верно?

Я посмотрела на Ирму и поняла, что её вопрос прозвучал с опозданием, а значит я “зависла” не менее чем на десять секунд и все эти десять секунд она пристально за мной наблюдала.

– В нашем саду больше нет герани, – неожиданно продолжила она. – Моя мать так сильно обожала эти цветы, что от их аромата здесь всегда было душно. Пару лет назад я предложила Дариану обновить сад, засадить вместо герани гиацинты, например, или крокусы. Дариан наотрез отказался от идеи изменять вкусу матери, и я решила не настаивать… Я не помнила ни матери, ни её любви к герани, так что мне всегда было просто-напросто всё-равно… Тобиас выкорчевал всю герань подчистую, сейчас готовит новые клумбы. Дариан приказал.

– Оу, – только и смогла выдавить я, сдвинув брови и вновь встретившись взглядом с девчонкой. Она больше ничего не сказала, и меня это напрягло даже больше, чем сам факт уничтожения герани в саду Риорданов. Раз она молчит, значит уже сказала мне всё, что хотела сказать. Хм…

…Я перевела напряжённый взгляд с Ирмы на открывшуюся входную дверь. Это был Дариан.

– Голодны? – невозмутимым и даже серьёзным тоном поинтересовался он, явно не желая слышать отрицательного ответа. – Уже пора обедать. Таша, пообедаешь сегодня с нами.

– Я не хочу, – отчего-то вдруг ещё сильнее напряглась я.

– Возможно ты не заметила, но это был не вопрос.


– Ну и что в этом такого? – удивлённо спросила Нат, выслушивая меня и параллельно делая розовый маникюр Коко. – Вы просто пообедали вместе. Дариан, Ирма и ты. Такое бывает.

– Вот именно что такого не бывает, – сегодня я не переставала хмуриться. – Я – обслуживающий персонал. Я не должна завтракать, обедать или ужинать с ними. И, если это нормально, тогда почему с нами не обедали Джина или Кристофер? Ещё есть садовник, уборщицы, помошник повара…