Майя умерла в своей постели. На следующий день она должна была встретить Айрис на вокзале – девочка возвращалась из лагеря – но она не пришла на вокзал. Айрис сильно разозлилась на мать за то, что из-за её отсутствия миссис Хеймитч, её классная руководительница, при всех её одноклассниках взяла Айрис за руку, словно пятилетнюю девчонку, и повела по перрону домой. Услышав смешки ровесниц, девочка вырвала свою руку из руки миссис Хеймитч и всю оставшуюся дорогу мысленно бранила свою мать за безответственность.

Повезло, что миссис Хеймитч заподозрила неладное и решила зайти в квартиру без приглашения насупившейся Айрис. В итоге именно она нашла Майю в её постели, но было уже слишком поздно – прошло десять часов с момента смерти.

Это произошло спустя почти пять месяцев после аварии, в которой я потеряла мать и братьев. Для отца потеря сестры стала очередным сильным потрясением за последние несколько месяцев. Он и дядя Генри редко общались с Майей, хотя она и жила в Лондоне – казалось бы под боком. Просто как-то так получилось, что у неё не было сильной привязанности к своим братьям, хотя она, безусловно, и любила их.

На тот момент у Генри продолжали стремительно ухудшаться отношения с Ширли, поэтому было решено, что Айрис будет жить с нами, хотя и под нашей крышей была, мягко говоря, не самая лучшая обстановка для воспитания ещё одного травмированного подростка – отец пребывал в глубокой депрессии, большинство своего времени проводя в мастерской или у койки впавшего в кому Хьюи, Энтони уже практически забыл о нашем существовании, с головой уйдя в торговлю своим телом, и Миша как раз начинала постепенно вкушать запретные плоды “взрослой жизни”. По факту, первое время компанию Айрис составляла только бабушка, что хоть как-то помогло девочке удержать равновесие в новой для себя жизни – жизни без старых друзей и знакомых людей, оставшихся в столичной школе и на лондонской лестничной площадке перед её квартирой…

Айрис привыкала к жизни без единственного своего родителя в максимально неблагоприятных для неё условиях. Она словно перебралась из утонувшей лодки в тонущую. Мы все тонули, нам всем не хватало воздуха и никто не мог поделиться с новоприбывшей в нашу компанию утопающих хотя бы веслом, ведь у нас не было даже этого. Какое-то время мы думали, что у “нас” есть “мы” и это “мы” справится со всем, но оказалось, что даже “нас” у нас не осталось… Мы раздробилось на тысячу острых осколков, незаметно и резко приобретших новый смысл: “я”, “ты”, “он”, “она”, “оно”… “Мы” больше не было и “мы” больше нет. Мне от этого до сих пор обидно и больно, моя душа всё ещё кровоточит и стенает, но, по крайней мере, я себя не обманываю. Я давно уже решила, что готова испытать любые муки взамен на кристальную правду. Просто я стала надеяться на то, что когда-нибудь меня прикончит хотя бы одна из сотен жестоких правд моей искорёженной потерями жизни… По крайней мере, я не разучилась надеяться.


Айрис сидела напротив меня бледная, словно лунная нить, и всё же она выглядела лучше, чем месяц назад. Я с ней виделась ровно один раз в четыре недели, так как чаще приезжать попросту не могла себе позволить, да и остальные выходные в месяце были поделены между отцом, Рупертом и Пени, и Дэйлом – парнем Айрис. Иногда к ней приезжала бабушка Пандора, мать моей матери, но эта женщина не признавала графиков и расписаний, и потому она навещала Айрис тогда, когда ей вздумается, ни с кем заранее не советуясь и никого не предупреждая о своих наездах. Впрочем, к её импульсивности вскоре привык даже доктор Коннор, ведущий дело Айрис.

Место, в котором Айрис проходит курс лечения, едва ли можно было назвать клиникой – скорее это был лагерь. Доктор Коннор в молодости был известен своей помощью людям, страдающим от истощения, но потом в его жизни что-то произошло, что заставило его скрыться от социума на целое десятилетие, после чего он вновь “всплыл” на севере от Лондона.

На территории своего громадного особняка, доставшегося ему в наследство от деда, доктор Коннор, уже взрослый мужчина, относительно бедный и достаточно забытый всеми, реализовал проект, которым когда-то грезил в молодости. Так он стал этаким профессором Ксавьером для этаких людей-икс, собрав анорексиков под крышей своей “школы”, после чего превратился для каждого из них в персонального учителя. Думаете, он учил людей больных истощением есть? Ничего подобного в его планы не входило. Он возвращал своим пациентам вкус к жизни.

– Выглядишь лучше, – произнесла я, протянув бумажный пакет сестре после коротких объятий, во время которых я старалась не сломать её хрупкий скелет.

– Правда? – вяло отозвалась Айрис, всё же постаравшись улыбнуться. Она стояла передо мной с гулькой на голове, укутанная в мешковатый коричневый свитер, хотя на улице воздух прогрелся не меньше чем на семнадцать градусов. Даже не помню, когда в последний раз видела её вне её теплого свитера, в котором она, казалось, пыталась скрыться от всего мира. Скрыться или утонуть…

– Правда, – поджала губы я. – Как и то, что тени под твоими глазами никуда не делись, – на тяжелом выдохе добавила я.

Айрис обладала не только шоколадными волосами, принадлежащими всем членам семейства Грэхэм, но и невероятно большими шоколадными глазами, которые, казалось, за последний год вдвое увеличились на её истощённом лице.

– Выйдем на улицу? – предложила она, и мы машинально направились к белоснежным шезлонгам, стоящим напротив небольшого бассейна, расположенного приблизительно в двадцати метрах за панорамными окнами гостиной. Хотя территория вокруг особняка была достаточно большой, основную часть времени наших встреч мы с Айрис, даже при пасмурной погоде, предпочитали проводить на этих шезлонгах у бассейна. Вне стен особняка Айрис будто чувствовала себя более свободной, отчего, как мне казалось, на свежем воздухе она даже меньше сутулилась.

– Как там Мия? – поинтересовалась она, когда мы только вышли на улицу.

– Нормально, – коротко произнесла я, так как большего ответить не могла. Состояние Мии было предсказано на год вперёд, так что в нём ничего не менялось ни в лучшую сторону, ни в худшую. Отец два раза в месяц проходил с ней плановые обследования и каждый раз слышал одно и то же – один год до операции, либо девочку придётся переводить на “аппаратное” дыхание. Нам оставалось насобирать восемьдесят девять процентов от требующейся суммы, и-то те одиннадцать процентов, которые мы уже успели наскрести по знакомым, дались нам лишь благодаря сбережениям близких – больше никаких сбережений ни у кого из нас не оставалось, так что и рассчитывать на то, что в ближайшее время мы соберём хотя бы половину из того, что уже успели, было глупо. Даже если бы мы ежемесячно откладывали по десять штук в течении последующего года, нам всё равно бы не хватило на операцию. Я предпочитала не думать об этом, в своей безысходности надеясь на то, что время как-то поможет мне урегулировать данный вопрос жизни и смерти, но время работало не на меня.

– Знаешь, доктор Коннор говорит, что я иду на поправку, – сев на шезлонг, выдавила из себя Айрис, поёжившись от тёплого дуновения ветра.

– Вот как? – откинувшись на соседний шезлонг, отозвалась я, закрыв глаза солнцезащитными очками.

– Это правда, Таша. Я стараюсь, – буквально врезалась в меня взглядом девушка.

– Я знаю, Айрис, – посмотрев на сестру, спустя несколько секунд ответила я, после чего повторила для убедительности. – Я знаю.

Когда Айрис поставили диагноз “анорексия”, ей было наплевать не только на него, но и на себя, и на окружающих… Нам пришлось в срочном порядке искать “нечто между лечебницей и лагерем”, так как она наотрез отказалась ложиться в клинику, и, по итогам поиска, мы наткнулись на мистера Коннора, вот только больную и это не интересовало. Её не интересовало ни своё здоровье, ни беспокойство близких, ни тот прискорбный факт, что на её лечение, которое она всё это время всячески игнорировала, уходило целое состояние, а если говорить точнее – семьдесят процентов пенсии Амелии плюс тридцать процентов моей прошлой зарплаты. Мы буквально из кожи вон лезли для того, чтобы под кожей Айрис появилась хотя бы миллиметровая прослойка жира, в то время как сама Айрис выступала безучастным зрителем в нашей войне за дополнительные калории в её организме… За дополнительные дни в её жизни…

Отношение Айрис к своему лечению изменилось лишь месяц назад, когда она узнала о том, что Мии требуется операция, баснословную сумму денег на которую нам необходимо насобирать всего лишь за какие-то двенадцать месяцев. С того дня она взялась за лечение, словно внезапно осознав за собой вину в том, что является утечкой столь важных финансов, которые могли бы помочь Мии. Посещавшая её в прошлую субботу Пени сказала мне, что Айрис боится нас подвести, что у неё появился стимул к излечению своего тела – она хочет избавиться от анорексии, чтобы иметь возможность устроиться на работу и помочь нам собрать необходимую сумму… Что ж, такой настрой моей кузины меня более чем устраивает. Ещё месяц назад она готова была к смерти от истощения, а уже сегодня говорит мне о том, что старается излечиться. Как бы цинично это не звучало, но едва ли она сможет закрыть ту дыру в бюджете нашей семьи, которую прорвало лечение её страшного психологического недуга, и всё же было бы неплохо, если бы хотя бы к концу лета она приноровилась впихивать в свой желудок пищу без помощи психолога.


Я провела с Айрис четыре часа прежде, чем наступило время её очередного перекуса. В “лагере” доктора Коннора не было понятия трёхразового приёма пищи. Доктор Коннор “подсаживал” своих подопечных на еду, словно та была наркотиком. Он пичкал анорексиков пищей шесть раз в сутки небольшими порциями, которые незаметно увеличивались на протяжении всего курса реабилитации.

Помимо доктора Коннора в “лагере костей”, как я его называю, на постоянной основе работало ещё пять человек, и я точно знаю, что среди них есть женщина психолог, однако функции других персонажей представляю себе весьма смутно.