– Воу, это что-то новенькое.

– Ты о чём?

– Вы встречаетесь не для того, чтобы раздеть друг друга, а для того, чтобы посмотреть фильм.

– Ладно, ты угадала, потом он всё-таки везёт меня в отель. Мы забронировали номер на два часа, так что жди меня около четырёх утра.

– Вам ведь обоим завтра рано вставать на работу.

– Мне ко второму уроку, а он уж пусть сам решает, как разгребаться с последствиями бессонной ночи. В конце концов, это ведь не моя идея…

Ох, уведёт у меня соседку этот О’Кконелл и придётся мне платить по коммунальным счетам в одиночку.


Я не до конца понимала, что именно заставило меня прийти в себя: режущие мою кожу осколки стекла, залепившая глаза кровь, невозможность сделать глубокий вдох из-за налипших на лицо волос, сжатие лёгких под рёбрами или факт того, что кто-то тормошит меня за плечо.

– Таша… Таша, проснись…

Уже раскрывая глаза я услышала собственный стон.

– Ты опять кричала, – спустя мгновение, убедившись в том, что я уже не сплю, произнесла Нат.

В мою комнату проникал тёплый луч света. Крадясь от напольного торшера в гостинной, он, всегда оставаясь незамеченным, украдкой вскарабкивался на мою кровать.

Нат протянула мне завёрнутый в прозрачную обёртку леденец, и я, едва шевеля пальцами, развернула его, чтобы почувствовать сладкую мяту под языком. Всякий раз, когда я начинала мучиться во сне, Нат прокрадывалась в мою спальню, чтобы угостить меня чем-нибудь мятным. Наверное, она считала, что это может мне помочь. Глупость.

У меня регулярно случались приступы ночных кошмаров, от которых я кричала во сне. Всех их отличал от реальности один очень важный пункт – красочность. Человеческая память не способна воссоздать события в тех красках, в которых способны изощряться кошмары. Страшнее бывает только тогда, когда воспалённый переживаниями мозг начинает реагировать на картинку и дорисовывать детали, придумывать новые страшные моменты. Ненавижу кошмары. И всё же я ночевала с ними бок о бок на протяжении последних десяти лет своей жизни. За это время не прошло ни единого месяца, чтобы я не просыпалась в холодном поту или с криком в подушку. Сначала меня это выматывало, но теперь мне кажется, что я просто привыкла.

Я привыкла быть в какой-то степени истощённой.

– Ты уже вернулась? – положив леденец под язык и тяжело выдохнув, нахмурилась я.

– Только что. Уже пятнадцать минут пятого… Ты как?

– Навряд ли смогу снова заснуть… Полежу немного и пойду на кухню. Всё в порядке.

Как только Нат встала с края моей постели и вышла из комнаты, я перевернулась на спину и уперлась взглядом в потолок.

Сколько времени прошло… Сколько же прошло времени… Неужели этот кошмар никогда не покинет пределов моего мира? Никогда…


Сидя на кухне в своих любимых штанах-шароварах и тонкой розовой кофте на замке, настолько старой, что я даже вспомнить не могу, в каком возрасте она у меня появилась, я, держа правой рукой стоящую на столе большую железную кружку, левым пальцем водила по дисплею своего телефона. Не знаю зачем и как, но мои пальцы сами потянулись найти Дариана Риордана в инстаграме. Однако, по неведомой мне причине, я, в итоге, вбила в поисковую строку совершенно не то имя.

Дункан Наварро оказался не из тех, кто постит каждую мелочь из своей жизни. Несколько фотографий из конюшни, фото за столиком в баре с пинтой пива в руках, одно фото в компании друзей на бейсбольном матче, ещё пара фотографий из Коста-Рики и подборка из фотографий Мадрида с хештегом “Родина”.

Последнее залитое им в сеть фото имело четырехдневную давность. На нём Дункан сфотографирован в профиль и, с задумчивым выражением лица, подпирает рукой свой прямоугольный подбородок. Весьма красивый кадр. Проскролив немного вниз, я увидела подпись: “Думаю о девушке с мятными глазами и самыми красивыми ямочками на щеках”.

Проморгавшись, я перечитала подпись. Ещё раз взглянув на время поста, я поняла, что он был опубликован спустя три часа после того, как мы с Ирмой покинули “Мустанг”. Мало ли на свете девушек с ямочками на щеках и мятными глазами? Тем более ямочки-то у меня едва заметные и появляются только во время улыбки, да и глаза не “мятные”, а зелёные. Или всё-таки мятные?..

Не знаю почему и на что, но я вдруг разозлилась. Хотя злостью это едва ли можно было назвать – так, скачок не отошедших от дурного сна нервов. И всё же… Где-то в глубине души я надеялась на то, что, когда в следующий раз приду в конный клуб “Мустанг” с Ирмой, я всё-таки застану там Дункана Наварро.

– Только не говори, что в кружке чай, – зайдя на кухню, зевнула Нат.

– В кружке не чай.

– Отлично. Плесни и мне того же, что необдуманно вливаешь в себя перед рассветом, и пойдём на чердак.

– Мой рабочий день, в отличие от твоего, начинается в два часа дня, – приподняв бровь, заметила я.

– Зато я, в отличие от тебя, не запиваю кошмары алкоголем. Ты вообще в курсе того, что именно так можно начать постепенно спиваться?

– Не учи учёного, – встав из-за стола, я налила в кружку Нат порцию белого полусладкого, подаренного ей на день рождения её братом – полгода назад он прислал из США десять бутылок лучшего вина. – Я ведь в курсе того, что ты больше моего выпиваешь. Как, собственно, и выкуриваешь.

– Ла-а-адно, – сонно протянула рыжеволосая. – Если честно, Байрон выжал меня, словно лимон, и всё же на чердак с винишком в руках мне сейчас хочется больше, чем в постель.

Нат поднималась на чердак каждую безоблачную ночь. Я же, в отличие от подруги, могла прожить несколько суток и без звёзд. Каждый раз беря с собой чай или, реже, чего-нибудь слабоалкогольного, мы поднимались по скрипящим, трухлявым ступенькам впритык к потолку, поднимали закрытую дверцу и аккуратно ступали дальше, пока не попадали на чердак. По-большей части он был покрыт слоем пыли, но Нат “расчистила себе путь к звёздам” ещё до того, как я заехала в этот дом. Тропинка от входа на чердак до окна всегда была вычищена от пыли, всё же остальное пространство занимали стопки из книг и журналов, последние из которых не были прикрыты никаким полотном.

Прямо напротив окна расположилась наша личная обзорная площадка – сломанная мягкая лавка без спинки, накрытая посеревшим от времени и вечной пыли сукном, и огромный телескоп, родом из девяностых годов прошлого века, который Нат бережно хранила под тонким тёмно-синим пледом. Этот телескоп достался ей от отца и она берегла его словно зеница око, и порой относилась к нему так, будто он являлся одушевлённым членом нашего маленького сообщества звездочётов.

Кажется, Нат знала всё о звёздах, от их размеров и до историй их наименований. Её саму отец назвал в честь Беты Тельца Нат, или по-другому Эль-Нат – второй по яркости звезды в созвездии Тельца, бело-голубого гиганта спектрального класса B7. Мои родители так не заморачивались, нарекая меня Ташей. Предполагаю, что просто более красивые имена достались детям, рождённым в нашей семье раньше меня, а мне осталось то что осталось – Таша.

Звёзды уже постепенно начинали гаснуть, хотя до рассвета оставалось ещё около получаса.

– Знаешь, а я ведь однажды брошу курить, – сев рядом со мной, произнесла Натаниэль, когда я первой посмотрела в телескоп.

– Ты это чего? – отдёрнув глаз от телескопа, посмотрела на рыжеволосую я. Нат не была из тех, кто бросался обещаниями о том, что завяжет с вредными привычками. Наоборот, она была тем человеком, который упрямо доказывал, что вредная привычка – это неотъемлемая часть твоей вредной личности.

– Да я так… Просто дурачусь, – сделав глоток вина из своей кружки, приглушённым тоном отозвалась рыжая. – Кто тот красавчик?

– Ты о ком?

– Я взяла твой телефон, когда ты наливала мне выпить, чтобы посмотреть время, и увидела, что ты просматриваешь инстаграмм какого-то красавчика. Наварро? Он что, португалец?

– Испанец, судя по всему.

– Так кто он такой?

– Инструктор из конного клуба, в котором занимается Ирма.

– Значит, вы встретитесь на этой неделе снова, – констатировала Нат, и мы вновь замолчали.

В полном молчании мы просидели на чердаке ещё около получаса, по чуть-чуть лакая заокеанское вино и по очереди смотря в телескоп, пока первая предрассветная синева не начала заливать майское небо.

От разогревающего алкоголя, отгоняющего от кожи утреннюю прохладу, по моей душе незаметно разливалась мягкость.

Спустившись обратно в свою спальню, я, не переодеваясь, легла на кровать и закрыла глаза, неосознанно издав страдальческий выдох. Мой лоб неконтролируемо хмурился под тяжестью мыслей о том, когда же это, наконец, пройдёт. Тикали секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, года… Целого десятилетия оказалось для меня недостаточно. Ни единого свободного от оков тупой боли вдоха или выдоха. Я чувствовала себя… Я чувствовала…

Не помню, как отключилась, но спала я без снов. По-видимому, я вновь позволила вину обмануть свой уставший от вечного напряжения разум.


– Ты всегда будешь приходить в брюках и блузке? – бегло осмотрев меня с ног до головы, поинтересовался Риордан.

– Вас что-то не устраивает? – скрестила руки на груди я, стараясь не слишком сильно морозить собеседника холодом в своём голосе. Мы стояли посреди столовой – он выловил меня в момент, когда я направлялась вниз к Кристоферу и Джине.

– Как твоя рука? Присаживайся, – он выдвинул из-за стола стул.

Окатив собеседника холодным взглядом, мне хватило пяти секунд, чтобы понять, что присесть мне всё же придётся.

– Нормально, – уже опустившись на указанное мне место, ответила я, стараясь обуздать совершенно необоснованное желание нагрубить человеку, который накануне, на протяжении целых двух часов, лепил из меня идиотку.

– Ты всё ещё дуешься на меня за вчерашнее? – сев напротив, выдохнул Риордан, после чего посмотрел на меня своими огромными голубо-синими глазами.