Дариан уже знал о моей истории с матерью. Я рассказала ему перед тем, как он слинял в Манчестер, и до того, как он успел бы самостоятельно вмешаться в мою личную жизнь. Наверное поэтому сейчас он не был против того, что мои выходные могут пройти мимо него.

Неожиданная лояльность Дариана мне понравилась, и я даже задумалась о том, что мне стоило бы почаще ему рассказывать о своих мелких проблемах, чтобы иметь возможность на личное время или выходные вне его компании.

Хотя какими-какими, а вот мелкими проблемы с моей матерью точно не назовёшь. Их можно назвать громадными, объёмными, трехмерными, пространственными, но точно не мелкими.

Предоставив субботу с Хьюи Пандоре, Руперту, Пени и Айрис, я решила провести этот день в компании Амелии, отца и женщины, в реальное существование которой я всё ещё никак не могла поверить. Возвращение Изабеллы для меня было куда более реалистичным, чем воскрешение моей матери (да так было для всех, за исключением отца). И всё же, передо мной находилась именно мама.

Проведя всю субботу в четырёх стенах родительского дома, мы втроём (я, отец и Амелия) периодически пытались помочь Ей вспомнить хоть что-нибудь. Однако факт оставался фактом: Она не помнила абсолютно ничего, а мне было сложно называть Её мамой, ведь Она сама не осознавала себя матерью кого бы то ни было.

Ситуация была серьёзной. Перед моими глазами мелькала назойливая мысль о том, что с нами будет, если Она вообще никогда ни о чём и ни о ком не вспомнит. В конце концов ведь почти одиннадцать лет прошло. Однако я молчала об этой своей мысли, смиренно слушая воодушевленные речи отца о том, что Ей помогут стены родного дома, родные места, Родные Люди… В воображении отца вообще всё, чего когда-либо касалась волшебная рука его возлюбленной, было родным, и не важно для кого: для него, для Неё или кого бы то ни было.

Вообще отец, за какие-то десятки часов, очень сильно изменился. Накануне, совершая утреннюю пробежку, я увидела, как он неистово мучал турник, три десятилетия назад установленный им между нашим домом и домом Генри. Он словно вновь вспоминал себя. Будто помогая Стелле избавиться от амнезии, параллельно избавлялся от своей. Именно он настоял на Её встрече с Мишей и именно он сопровождал Её в лечебницу.

Отец говорит, что с Мишей всё в порядке, но я знаю, что либо он искусно врёт, либо этим занимается сама Миша. Судя же по обеспокоенному взгляду Стеллы после их возвращения из лечебницы, делает это именно он.

Лечение Миши уже подходило к завершающей стадии. Даже не представляю, какие муки сейчас должно испытывать её исстрадавшееся тело. Стелла сказала, что Миша даже толком отреагировать на Её возвращение не смогла, только крепко обнимала, так и не выпустив Её из своих объятий на протяжении всего получаса их встречи. Никаких потоков слёз, глубоких слов или многозначительных взглядов. Только объятия, за которыми последовало завершение встречи.

У Миши сейчас происходит страшная ломка всего – тела, души, всего её естества – но я ничем не могу ей помочь. Ничем. Моё присутствие только повредит ей, поэтому в самом начале, когда она только ложилась в лечебницу, я дала ей слово, что не буду её навещать.

Я понимала…

Мы обе понимали.

Сегодня я отказалась от утренней пробежки, за последние годы ставшей моей закостеневшей привычкой. И не потому, что воскресное утро не располагало к пробежкам, хотя это, конечно, было и так: южный ветер за ночь неожиданно сменился северо-западным и натянул на небо беспросветную белоснежную пелену бархатных облаков, поглощающих солнечные лучи прежде, чем они успевали бы коснуться земли дольше чем на короткую минуту. Я отменила пробежку по другой причине. Просто я давно не приходила в гости. С начала весны. Всё время отдавала Хьюи, а здесь ещё и эта запутанная история…

В семь часов утра на кладбище никого кроме меня не было. Подняв ворот своего серого полуплаща, я, отойдя от могилы Джереми, уже полчаса стояла напротив соседней могилы, тупым взглядом сверля изящную работу её надгробного камня. Я не знала что сказать или что подумать, для меня это было слишком. Надгробный камень уже скоро должны были изменить, но для меня это было странным: мама отказалась уничтожать этот камень, сказав, что под ним и вправду покоится она, поэтому вместо его замены она приняла решение дописать на нём рядом со своим именем имя Изабеллы Палмер. Все согласились, я же ничего не ответила, потому что мне нечего было сказать.

И вот сейчас я стою на кладбище у Её могилы, а надгробный камень всё ещё упёрто гласит о том, что здесь похоронен человек, останков которого в этой земле нет. Странное чувство. Прежде я приходила к матери, а теперь, получается, пришла к Белле. К своей лучшей подруге и лучшей тёте. К той, о встрече с которой грезила всё последнее десятилетие, и с которой всё это время, оказывается, встречалась по несколько раз в месяц.

“Разве я могла знать о тебе?” – прозвучал в моей голове голос, заставивший меня поморщиться от его оправдательного тона. Обвинение последовало незамедлительно: “Могла! Только я и могла…”

Сначала я не узнала в Белле Беллу, затем, по прошествии десяти болезненных лет наказания за свою непроницательность, я не узнала в матери мать. Тогда, в машине, Джереми и Хьюи догадались, а я нет, сейчас же отец и Хьюи снова догадались, с первого взгляда, а я вновь нет.

Из меня никудышная дочь… Я не дочь, не сестра, не подруга… Я вообще никто после этого.

Мысли вновь унеслись куда-то в небеса и запутались в низких кучевых облаках, словно в вате. Я очнулась, когда поняла, что размышляю уже на другую тему.

…Прежде, чем я поняла, кто именно передо мной стоит, я смирилась с возвращением Изабеллы. Я твёрдо и, казалось, непоколебимо приняла её жизнь, повторно смирившись со смертью мамы. Было больно, но сейчас боль стала ещё ощутимее. Все эти дни я отказывала самой себе в признании того, что я рада тому, что моя мама жива. Рада так, как не радовалась жизни Изабеллы, внезапно явившейся пред моим лицом в облике другой женщины…

Так стыдно мне ещё никогда в жизни не было. Ни когда Энтони опозорил нашу семью своей грязной жизнедеятельностью, ни когда Миша переспала с большей половиной моих одноклассников, стала наркоманкой и родила детей от неизвестных мужчин, ни когда Генри сошёлся с Элизабет и участвовал в её стычках с Ширли… Ни-ког-да.

Мне было настолько стыдно, что я едва сдерживалась, чтобы не спрятать глаза в ладони перед могильным камнем с неправильным именем. Единственное, что я могла сказать Белле, сейчас, когда узнала о том, что она всегда была здесь, под этой землёй, я произнесла полушёпотом, который мгновенно подхватил и унёс вдаль утренний колкий ветер: “Прости. Узнав о твоём возвращении, я не смогла с достоинством тебя встретить”.

Глава 60.


Ирма терпеть не могла, когда её заставляли делать что-то для её блага, поэтому, хотя в итоге и смирялась со своей участью младшей сестры, регулярно боролась с Дарианом за каждую свободную минуту своей жизни. Сейчас спор начался из-за желания Ирмы прекратить уроки французского языка и отдать это время под верховую езду. Спор длился уже полчаса, а вопрос с перераспределением времени всё никак не решался. Дело было в Дариане. Если бы он хотел закрыть этот вопрос, он бы мог сказать одно конкретное “нет” своим коронным властным тоном, но вместо этого он словно специально вынуждал Ирму бороться за право быть услышанной.

До начала моего рабочего дня мы с Дарианом успели “встретиться” в его спальне, но не смотря на это сейчас, ужиная втроём в столовой, он вновь смотрел на меня плотоядным взглядом. Я уже успела отрицательно кивнуть ему головой, когда Ирма отвлеклась на десерт, однако до него едва ли дошло. Благо, в отличие от Ирмы, я обладала “особым” методом донесения до Дариана своей категорической позиции, так что сегодня он на меня больше точно мог не рассчитывать – я уже пообещала провести оставшийся вечер понедельника с Хьюи (мы планировали сыграть в четыре руки что-нибудь из Моцарта).

– …Что значат слова “хочу” или “не хочу”? – вырвал меня из моих мыслей Дариан, всё ещё ведущий спор с Ирмой. – Слово “надо” выше. Тебе надо ежедневно работать над своей силой воли.

– У меня потрясающая сила воли, – возразила девчонка. – Я могу прекратить работу в любой момент. Держу пари, что ты этого не можешь.

Замечание Ирмы заставило меня ухмыльнуться.

– Я всегда довожу дело до конца, – заметил Дариан.

– Но всегда ли это “надо”? – слово “надо” Ирма выделила так чётко, что я наяву услышала скобки, обнявшие его с двух сторон.

Я не могла не оценить бойкость Ирмы и её умение балансировать на грани юмора и серьёзности, поэтому решила поддержать её.

– Я согласна с Ирмой, – неожиданно вступила в их дебаты я и мгновенно словила на себе удивлённый взгляд Дариана. – Она знает, чего хочет, так пусть развивает свои сильные стороны, вместо того, чтобы топтаться на месте со своими слабыми способностями, – спокойно пожала плечами я. – Пусть занимается верховой ездой вместо французского.

На сей раз Дариан смотрел на меня с явным укором. Он явно не ожидал, что я займу сторону его оппозиции.

– Что?! – довольная его реакцией, ухмыльнулась я, после чего посмотрела на Ирму, сидящую слева от меня, и добавила. – Il n`est jamais tard d`être celui qu`on veut.

Faites de vos rêves une réalité* (*Никогда не поздно быть тем, кем хочется. Воплоти свои мечты в реальность).

Едва ли Ирма поняла мои слова дословно, однако общий смысл явно уловила, потому и улыбнулась мне самой уверенной улыбкой из своего арсенала. Дариан же, явно понявший мою фразу слово в слово, посмотрел на меня в упор и произнёс: “Traître*” (*Изменница). В ответ я лишь самоуверенно улыбнулась.

Ирма больше не будет тратить время на французский и станет больше времени проводить в “Мустанге”. Тот же факт, что для этого мне достаточно было всего лишь показать Дариану, что я это одобряю, как он сразу же прислушался к моим словам, польстил мне этим вечером, как ни один из его адресованных мне ранее страстных комплиментов.