Флер схватилась за золотую цепочку с крестиком, висевшую на шее, и прервала Люка.

– Неужели он не понимал, что валлиец – это Айвор, и наверняка за всем этим стоял барон?

– Да, – сказал Люк, – и мой крестный отец очень сожалеет теперь о том, что подверг жизнь Певерила опасности. Но он сам рисковал жизнью. Когда Певерил узнал, что жизнь Уоррена в опасности, то решил, что его друг и работодатель не должен пострадать вместо него, и пошел в галерею.

– О, Певерил, любовь моя! – пробормотала Флер, и ее большие глаза застыли с выражением ужаса.

Артур Уоррен при разговоре с посетителями настоял лишь на одном: никакого вреда миссис Трилони или Тэйлорам. Он должен привести лишь Певерила. Возможные покупатели должны были ждать их в галерее. Валлиец сказал:

– Мы согласны. Но помни, если ты предашь нас и попытаешься укрыть Певерила в другом месте, то распрощаешься с жизнью.

Дрожащий владелец галереи отправился за Певерилом. Когда они вернулись, Певерил сразу узнал Айвора и сказал Уоррену:

– Ты предал меня в руки врага. Но что бы ни случилось, никогда не выдай им ее местонахождение.

– Это обо мне, – вздохнула Флер. Она так дрожала, что Элис пришлось поддержать ее.

– Да, – сказал Люк, – и Уоррен сказал: «Господь свидетель, я ее не выдам. Мой бедный мальчик, я не прощу себе этого, но я боялся смерти».

Валлиец пристально посмотрел на Певерила и отвратительно засмеялся.

– Итак, вы были правы. Наконец-то, господин художник! Подлый соблазнитель леди Чевиот. Наконец-то мы тебя нашли.

– Я не соблазнитель. Это твой хозяин заслуживает этого слова. Не смей обвинять меня в преступлении!

Айвор, не обратив на это внимания, продолжал:

– В течение двух лет этот прекрасный джентльмен, знающий толк в искусстве, и я обыскали всю страну, пытаясь найти тебя. Мы осмотрели все галереи и магазины, где можно было найти твои работы. К счастью, мой господин сохранил портрет, нарисованный тобой, и эксперт смог найти тебя по стилю.

Услышав это, Флер воскликнула:

– Я была права! О Господи, ярость и ненависть Чевиота преследовала нас до конца. А мы-то считали себя уже в безопасности.

Люк печально кивнул. Он все рассказал со слов Уоррена, который находился в столь подавленном состоянии, что не мог прийти.

В конце Айвор сказал:

– Его светлость приказали привезти тебя в Кедлингтон, чтобы смыть обиду, нанесенную тобой. Ты поедешь с нами, господин художник, в экипаже.

– Дуэль, – произнесла Флер. – Господи! Чевиот – лучший фехтовальщик в Англии, а мой бедный Певерил никогда не брал в руки ни шпаги, ни пистолета.

Люк побледнел и снова кивнул.

– Я знаю. Но он не сопротивлялся этим двум джентльменам: «Я принимаю вызов Чевиота и буду сражаться за честь моей дамы, – сказал Певерил и повернулся ко мне. – Передайте, что я люблю ее. Скажите, что, как человек чести, я не могу отказаться, хотя мне очень жаль».

– Когда это будет? – спросила Флер.

– Не знаю, – ответил Люк. – Как вы знаете, мой крестный упал в обморок, а когда очнулся, ему сказали, что двое иностранцев забрали Певерила, должно быть, в Кедлингтон. Барон собирался жениться через месяц, но сначала решил отомстить за себя.

– Кто эта несчастная? – спросила Элис, в которой проснулось женское любопытство, но Флер была слишком потрясена, чтобы ответить.

Люк вспомнил, что это была благородная молодая девушка, леди Джорджина Поллендайн.

Флер подняла голову. Впервые в жизни она заговорила с ожесточением.

– Я знаю ее, ей лишь шестнадцать. Чевиот снова жаждет невинной жертвы. Да простит Господь родителей, отдающих бедное дитя такому дикарю. – Повернувшись к Люку, она добавила: – Если Чевиот убьет Певерила, я тоже умру. Мне казалось, мы спасены, но мир недостаточно велик, чтобы спрятаться от жестокости Чевиота. С самого начала я была обречена. Моя судьба не имеет значения, но он, мой дорогой, любовь моя… О Боже, услышь меня! – она заломила руки, – будь милосердным и пощади его, ибо он не сделал ничего плохого.

Она освободилась от объятий Элис и бросилась на софу, рыдая. Ее сердце было разбито.

Люк и Элис печально переглянулись. Все-таки зло победило. Черная тень барона Кедлингтона повисла над тихим домиком, совсем недавно наполненным весельем и готовившимся к свадьбе Флер и Певерила. Они не знали, что сказать, что делать, как утешить плачущую девушку.

Неожиданно раздался стук в дверь.

– Скажи Раббине, что я иду, – сказал Люк, – возможно, есть новости о Певериле.

Флер тряхнула головой, в ее глазах, наполненных слезами, сверкнула отчаянная надежда.

– Да, да, возможно. Он все-таки вернулся.

Но, к разочарованию Люка, это был не Певерил, а высокий хорошо сложенный джентльмен со шрамом на лице и тропическим загаром. Когда он приподнял шляпу и поклонился, Люк заметил, что его волосы белые, но его возраст определить было трудно.

Он спросил, не здесь ли живет миссис Трилони.

– Да, сэр, но она не может вас видеть. Ей плохо… – начал Люк, но затем остановился. Флер услышала голос, показавшийся ей очень знакомым, и прошла в маленький зал. Февральский день приближался к концу; в полумраке Флер не могла рассмотреть лицо и фигуру пришедшего. Слезы высохли на ее ресницах; она подошла поближе и снова посмотрела, более тщательно вглядываясь в лицо незнакомца. Ее сердце застучало сильнее. Она прошептала:

– Нет, я сошла с ума от печали и тревоги. Этого не может быть!

Высокий мужчина шагнул и обнял ее.

– Флер, дитя мое, это я, твой отец, – сказал он. Они оба задрожали от волнения.

На мгновение Флер застыла, будто она находилась между воротами рая и пропастью ада. Она смотрела на лицо со шрамом, все больше и больше узнавая его.

Гарри Родни смотрел на дочь сквозь слезы, но уже не видел прежней смеющейся девочки. Флер стала молодой женщиной с печатью пережитого горя на лице. Она была прекрасна; ее кудри, грация, живое лицо напоминали ему о ее матери. Тэйлоры смутились, когда Флер кинулась в объятия незнакомцу. Они услышали ее голос, срывающийся от счастья.

– Это ты! Ты не умер. Ты вернулся ко мне. Папа, папа, мой дорогой, милый отец.

Тэйлоры все поняли, взялись за руки и незаметно исчезли.

Гарри Родни и его дочь прижались друг к другу, и по их щекам текли слезы.

Глава третья

Флер сидела на коленях у отца, вспоминая их последнюю встречу. Гарри Родни сидел, боясь шевельнуться. Он слушал с ужасом и отвращением кошмарную историю ее жизни. Ее голос задрожал, и она покраснела, рассказывая о том, что случилось в «Малой Бастилии».

Возвращаясь из Австралии, Гарри вспоминал Флер златокудрой, веселой девочкой, чей звонкий смех эхом разносился по всему дому: его дорогая Флер, сокровище его и Элен. Кто мог знать, что их невинное дитя ожидает такая ужасная судьба. Гарри замотал головой, сжав кулаки, при мысли, что именно он стремился дружить с Чевиотом. Не в добрый час он пригласил барона на день рождения Флер. После того как дочь ему все рассказала, барон предстал перед ним совсем в ином свете: как негодяй, разрушивший счастье его дорогой дочери. Сделав Флер леди Чевиот, Дензил заставил ее страдать, особенно после того, как она родила ребенка.

Гарри не мог этого перенести. В конце концов он прервал Флер.

– Остановись, не продолжай! Я уже достаточно услышал, – и он заплакал, не в силах сдержать слезы. Флер забыла о своем горе и бросилась утешать отца. Она целовала его в щеки, нежно гладила руки и просила не печалиться.

– Все прошло, папа. Мы снова вместе. Мы потеряли нашу милую маму, но Бог снова соединил нас.

Гарри поднял голову.

– Дитя мое, если бы мама узнала об этом кошмаре, ее сердце бы разорвалось на части.

– Если бы она была жива, папа, этого бы не случилось.

– Это правда, – кивнул Гарри, – никто не может знать будущее. Когда твоя мама захотела сопровождать меня во Францию, я не знал, что своим согласием подписываю ей смертный приговор и твою злую судьбу!

– Ты не виноват, не нужно винить себя. Гарри вытер глаза.

– Да, милое дитя, но мы виноваты в том, что не рассказали тебе историю семьи, когда ты достигла брачного возраста.

– Но, папа, кто мог знать, что наследственность проявится в третьем или четвертом поколении, – тихо сказала Флер. – Кожа мамы была белая как снег, а волосы были еще красивее, чем мои. Но почему, почему наследственность передалась моему несчастному ребенку?

– Это могут объяснить только доктора или ученые. Но теперь я знаю, что твоя дорогая мама была права, говоря, что нам не следует иметь детей. Но нам так хотелось иметь ребенка… и когда ты родилась, все было хорошо. Мы не думали о том, что такое несчастье может случиться с тобой.

Флер схватила руку отца и прижала ее к щеке.

– Прошу тебя, не вини себя. Несмотря на все свои беды, я не упрекаю ни тебя, ни мою милую маму.

– Ты ангел, – сказал отец, чувствуя, как трудно бороться со слезами.

– Сколько людей знали, что мой прадед был африканцем?

– Никто. Несколько знакомых твоей мамы, когда она была еще маркизой де Чартелет, возможно, догадывались из-за сходства между ней и молодой квартеронкой Фауной, которая была рабыней леди Памфрет.

Флер уставилась на отца.

– Мама – рабыня? О, как мне трудно поверить в это!

– Но это правда. И ты должна всегда чтить ее память. Даже девушкой, несмотря на ее ужасное положение, она оставалась чистой и невинной. Она отдала мне всю свою любовь. Ее свадьба с Люсьеном де Чартелет была лишь ради имени. Она принадлежала мне до самой смерти и осталась верной и любящей женой.

Он опустил голову. У Флер покатились слезы из глаз; вытерев их, она заговорила о Певериле. Гарри слушал ее и изредка кивал.

– Конечно, этот молодой джентльмен достоин твоей любви. Он получит от меня полную поддержку и одобрение.