Я поняла, что, когда Ричард пришел к такому заключению, у него отлегло от сердца, и больше мы о смерти Георга не разговаривали.

Мария Бургундская вышла за эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, сына императора Фридриха Третьего, чем и завершилось дело, пробудившее такую ярость в Кларенсе и приведшее его к гибели.

В ту ночь, когда погиб Кларенс, был произведен еще один арест, приведший Ричарда в недоумение. Под стражу взяли Роберта Стиллингтона, епископа Батского и Уэльского. Он являлся твердым сторонником Йорков, однако его обвинили в изменнических высказываниях, способных нанести ущерб безопасности государства. Дело вскоре прекратили, Стиллингтон вышел на свободу, но впоследствии мне предстояли вспомнить о нем, хотя тогда оно казалось совершенно незначительным.

Нас больше ничто не задерживало в Лондоне. Ричард уверил короля, что ему не стоит слишком долго находиться вдали от Севера. Эдуард тепло обнял Ричарда, назвав его своим «преданным братом». Ричард был глубоко тронут. Он передал мне слова Эдуарда: «У меня ни разу не было повода усомниться в твоей преданности. Я должен благодарить Бога за то, что он осчастливил меня братом Ричардом».

Я догадывалась, что смерть Георга лежала тяжким бременем на его совести. После нежного прощания, во время которого король велел нам заботиться о себе и друг о друге, потому что он очень любит нас обоих, мы вернулись в Миддлхем.

СУПРУГА ЛОРДА-ПРОТЕКТОРА

До чего радостно было оказаться вдали от интриг и треволнений двора! Притом нас дома с нетерпением ждали дети. С каким удовольствием я зажила жизнью владелицы замка, погрузилась в домашние заботы. Волей-неволей нам приходилось часто устраивать приемы, но как весело они проходили! С песнями, танцами, а зачастую, к восторгу детей, и представлениями странствующих актеров.

Я сопровождала Ричарда в многочисленных поездках по северным городам. Мне нравились эти визиты, особенно в Йорк — оплот дома Йорков. Всякий раз при виде его белых стен с зубцами и навесной башней, охраняющей подъемный мост, меня охватывал восторженный трепет.

Йорк — самый значительный город Севера. Кое-кто считает, что не менее значительный, чем Лондон. Предметом его гордости является недавно построенный кафедральный собор. Своим богатством Йорк обязан купцам, успешно ведущим дела не только по всей Англии, но и на континенте.

Северяне ценили умиротворяющее влияние Ричарда. Нас всегда радостно встречали, и приветственные возгласы: «Глостер!» неизменно приводили меня в восторг. Ричард принимал их со сдержанным достоинством, но я знала — он гордится, что благодаря ему Север находится в довольстве и покое, как того хотелось Эдуарду.

Мы постарались провести там неделю после Троицы, посмотрели миракли, постоянно устраиваемые тогда в Йорке, актерами являлись городские купцы, они разыгрывали сцены из Библии.

Нельзя было ожидать, что состояние полного довольства никогда не кончится. Начались осложнения с шотландцами.

От Эдуарда шли письма. Он считал, что Людовик, видя положение в Бургундии, становится ненадежным. Максимилиан был энергичным молодым человеком, но ему не хватало денег, необходимых, если придется противостоять Людовику, а если французский король возьмет Бургундию под свою власть, то расторгнет договор с Англией. Платить субсидии Эдуарду ему не хотелось; и Эдуард был уверен, что Людовик подстрекает — возможно, прибегая к подкупу — короля Шотландии беспокоить англичан на границе. Иаков Третий Шотландский был человеком слабым, недалекого ума, однако мог поверить, что с помощью Франции сумеет одержать победу над старым врагом.

Военные действия начались с единичных набегов. Но Эдуард получил сведения, что это лишь начало, и велел Ричарду, собрав армию, выступить к границе.

Это явилось жестоким ударом. На наш любимый Север пришла война. Стычки с шотландцами продолжались несколько месяцев, бывать дома Ричард не мог. Наконец наступило лето, и он получил приказ ехать к Эдуарду, так как их сестра Маргарита готовила визит в Англию. Ричард должен был повидаться с ней и заодно обсудить с королем меры на случай вторжения шотландцев.

Так что даже в Миддлхеме нельзя было найти полного покоя.

Я поехала с Ричардом в Лондон, где шли пышные празднества в честь приезда Маргариты Бургундской. Однако Ричард сказал мне, что в отношениях между ней и Эдуардом заметна какая-то холодность. Она очень много расспрашивала о своем любимчике, Георге. Эдуард позволил себе заточить его в Тауэр. Ей это было трудно понять. Своего брата она знала хорошо. Георг был просто очаровательным шалунишкой. И невозможно было объяснить ей, что шаловливость, кажущаяся очаровательной в детстве, у взрослого человека может приобрести угрожающие масштабы. Маргарита была так ослеплена любовью к Георгу, что бездумно оправдывала его.

Ричард сказал, что встреча была не особенно радостной. Маргарита, естественно, приехала с определенной целью и разочаровалась в результатах своего визита.

— Ее пугает слабость Бургундии, — сказал мне муж. — Максимилиан отчаянно нуждается в помощи. Вот сестра и приехала за ней к Эдуарду. «Помощи против французского короля?! — воскликнул Эдуард. — Да ведь он мой благодетель». Это, разумеется, правда, кроме того, Маргарита должна знать, что вражда между Францией и Бургундией Англии на руку. И однако же просила его поднять оружие против Людовика! «А как же мои субсидии? — спросил Эдуард. — Готова ты их возместить?» Я уверен, ответа на этот вопрос он не ждал. Так что Маргарита, приехавшая в Англию просить помощи для Бургундии, наверняка разочарована.

Она вернулась в Бургундию обиженной, обманувшейся в своих надеждах, а мы поехали обратно на Север, где шла война с Шотландией.

Прошло два года. Мы с Ричардом прожили десять лет, но второго ребенка у нас не появлялось. Меня это очень печалило. К тому же усиливались страхи за здоровье сына. Он был милым мальчиком — тихим, мягким, любящим, — но ему явно недоставало сил и живости единокровных брата и сестры.

Меня же часто охватывала непереносимая вялость, и я уходила к себе в комнату отдыхать, однако держала это в тайне от Ричарда.

Я облегченно вздохнула, когда он привел войну с шотландцами к удачному завершению. Встреча с ним очень обрадовала меня, но я не могла избавиться от постоянного страха за здоровье сына... а теперь и за свое.

Ричард не хотел, чтобы наш сын принимал участие в военных упражнениях. Он помнил те дни, когда силился не отставать от сверстников. Эдуард больше тянулся к учебе, и Ричард сказал, что мальчик должен следовать своим склонностям.

Маленькая Анна Моубрей, супруга герцога Йоркского, умерла. Говорили, что королева искренне оплакивала ее, так как взяла сноху после свадьбы к себе; но при этом добавляли, что, несмотря на раннюю смерть девочки, состояние ее перешло к герцогу Йоркскому, и королеву это определенно радовало.

Затем последовала еще одна смерть, имевшая для всех нас тяжелые последствия.

Произошло это в конце марта 1482 года, мы узнали о случившемся через несколько недель, но тогда я не осознала полностью его значения.

Мария Бургундская во время верховой прогулки упала с лошади и умерла от ушибов. У нее было двое детей, мальчик и девочка. Теперь Максимилиану предстояло нести бремя правления в одиночку. Маргарита написала Эдуарду с просьбой о помощи, Максимилиан присоединился к ней; но Эдуард не мог ничего поделать, пока приходилось соблюдать условия договора с королем Франции.

На рождественские праздники нас ждали при дворе, в Вестминстере. Эдуард прислал нам теплое послание. Он хотел лично поблагодарить любимого брата за блестящие победы над шотландцами.

Ричард и я — вместе с нашим сыном — отправились на юг.

Это Рождество оказалось незабываемым. Оно явилось началом перемен — для меня печальных и горьких, несмотря на принесенное ими возвышение. Я не хотела его; я постоянно стремилась обратно в Миддлхем. Но увы, мы не можем распоряжаться своей жизнью и должны принимать тот жребий, что выпадает нам.

Король шумно приветствовал нас. Он был, как всегда, величествен. Правда, растолстел, чему, если верить слухам о его потакании своим слабостям, удивляться не стоило. Лицо его приобрело нездоровый румянец, прекрасные глаза слегка налились кровью. И все же, несмотря на мешки под глазами, он по-прежнему выглядел воплощением представлений о короле. Улыбчивый, ласковый, дружелюбный, веселый, открытый, Эдуард ярко выделялся среди окружающих. Я часто думала, что так любить люди не могли ни одного другого монарха. Они всегда преданно взирали на него, какие бы слухи ни ходили о его бесчисленных любовницах и вызвавшем неудовольствие браке. Была там и королева, красивая, как всегда, годы, казалось, были не властны над ее внешней безупречностью; все ее дети — два сына и пять дочерей — красотой не уступали родителям.

Король обнял Ричарда.

— Брат. Дорогой брат. Покарай меня Бог, если я когда-нибудь забуду, чем тебе обязан! Добро пожаловать. Мы так редко видимся. Анна, Анна, дорогая сестра. Мы украсим румянцем эти щечки; мы побудим тебя танцевать всю ночь напролет; мы нарастим мяса на эти косточки. Ричард, ты плохо заботишься об этом милом создании. Надо будет поговорить с тобой на эту тему.

— Я вполне здорова, милорд.— У нас ты станешь еще здоровее. А, мой племянник... добро пожаловать, достойный сэр. Мы очень рады твоему приезду. Двоюродным братьям и сестрам не терпится познакомиться с тобой.

Эдуард источал доброту и благожелательность, полагаю, они были искренними. Он любил людей и хотел, чтобы люди любили его. Невозможно было не поддаться обаянию этого человека.

Мы не представляли, что вскоре нас ждет удар судьбы.

Когда пришли новости, Ричард находился вместе с Эдуардом. Он был рад этому.

— Приехали гонцы из Бургундии, — рассказывал Ричард. — Я видел, что брату не хотелось их принимать. Он всегда был таким. Терпеть не мог дурных вестей и стремился отдалить их получение хоть ненадолго. А тут думал о Рождестве и празднествах. Ты же знаешь, он любит веселье. Видимо, у него появилось какое-то предчувствие. «Как думаешь, какие вести могли прийти из Бургундии?» — спросил он. «Наверняка, Максимилиан опять попрошайничает, — ответил я. — Что теперь будет с ним? Он слишком слаб, чтобы противостоять Людовику». — «Он достаточно энергичен, — сказал Эдуард. — Ему нужны только люди и оружие. Без них воевать нельзя». Эдуард задумался, было видно, что он слегка обеспокоен. Я сказал: «Может, пригласим гонцов? Узнаем, с чем они приехали». Брат посмотрел на меня в упор. «Ты, как всегда, говоришь дело, Дикон, — сказал он, назвав меня моим детским именем. — Сейчас пригласим».