— Вы проделали долгий путь, мои йомены. Подкрепитесь, отдохните. Потом побеседуете с нами еще.

Вызвав одного из стражников, она велела ему позаботиться о людях, которые приехали очень издалека с добрыми вестями и определенно выбились из сил.

Затем повернулась ко мне:

— Вот и конец ожиданию. Твой отец исполнил, что обещал. И теперь, дитя мое, ты станешь будущей королевой Англии.

Я не могла разделять ее торжество, но от радости она этого не замечала.

Думаю, то была одна из счастливейших минут в ее жизни.

Впоследствии я узнала о случившемся побольше. Эдуарда предал его ревностный сторонник — мой дядя Джон Невилл. Отец часто называл его одним из нескольких предателей рода.

Когда отец восстал против Эдуарда, Джон сохранил верность королю. Сказал, что присягнул ему, не намерен нарушать присягу и не последует за братом — как бы он ни был могуч — в этой попытке заменить Эдуарда Генрихом.

Подобную верность одного из Невиллов следовало бы щедро вознаградить, однако Эдуард отнесся к Джону с пренебрежением и тем самым совершил громадную оплошность. Казалось бы, он должен был высоко оценить верность Джона уже потому, что он Невилл. Но этого не произошло. Джон, удерживая Север для Эдуарда, уже видел себя лордом Севера. А Эдуард отнял у него Нортумберленд, пожаловал это графство Генри Перси и в утешение наградил Джона титулом маркиза Монтегю. Джон, после того как ради служения королю отвернулся от родных, счел его поступок черной неблагодарностью. Это явилось решающим фактором, поворотным пунктом. Поскольку Уорик командовал войсками на Юге, Джону достаточно было обратить свою армию против короля, чтобы захватить Север. Он так и сделал. Армия Эдуарда, видя, что он находится на грани полного поражения, Покинула его. Поэтому королю оставались только бежать из Англии.

Свергнув Эдуарда, мой отец стал возводить на трон Генриха.

Мы прождали очень долго. Теперь настало время возвращаться в Англию. Я очень беспокоилась. У меня из головы не шла мысль о браке с принцем Уэльским.

Королева сказала, что мы должны ехать из Амбуаза в Париж, встретить там ее сына и, не мешкая, составить планы.

Маргарита как будто не замечала моей подавленности. Видимо, думала, что я радуюсь вместе с ней отцовской победе.

Она уже почти смирилась с мыслью, что я стану ее снохой. Мне удалось ей угодить. Наверно, она сочла, что я тихая, непритязательная и буду послушной.

Занимали меня, главным образом, две мысли. Венчаться с Эдуардом мне предстояло в Англии, так что до свадьбы оставалось какое-то время. Я твердила себе, что она будет еще не скоро. Потребуется масса приготовлений. Другая мысль была о Ричарде. Что с ним? Где он сейчас и о чем думает? Долго ли будет оставаться с Эдуардом в Голландии? Они наверняка сделают попытку отвоевать трон.

Я отправилась к гонцам выяснить, знают ли они что-то о Ричарде. Задавать при королеве подобные вопросы было нельзя.

Гонцов я нашла в кухне. Перед каждым из них стояла тарелка с хлебом и мясом.

При моем появлении они поднялись, и я попросила их сесть.

Сказала, что не хочу прерывать их обед, потому что они наверняка проголодались и устали.

— Везя хорошие вести не так устаешь, миледи, — сказал один.

— Да, — поддержал его другой. — С хорошими вестями всегда хорошо принимают.

— Как люди в Англии восприняли эту перемену? — спросила я. — Говорят, они очень любят короля Эдуарда.

— Да, миледи, оно так. Эдуард красавец, женщины от него без ума, и в сердцах у мужчин ему находится местечко. Но военное счастье изменило Эдуарду, он потерпел поражение... и бежал.

— Кто отправился вместе с ним?

— Несколько друзей.

— И, конечно же, его брат, герцог Глостер.

— Да-да, и маленький герцог, само собой. Он не расстается с братом. Эдуард отличный человек. Король до кончиков ногтей.

— А Генрих?

— Это бедняга. С ним обошлись так, будто он и не король. Я видел... сейчас кажется, много воды утекло с тех пор... как его везли через Чин и Корнхилл к Тауэру. Ему привязали ноги к лошади, натыкали в волосы соломы и строили насмешки по пути. С королем так нельзя. Люди все это помнят, но говорят, Генрих злобы не держит. Он добрый человек... поговаривают, чуть ли не святой. Ему б не королем быть, а монахом. Жил бы тогда себе в покое. Сомневаюсь, что он хочет править. Наверно, ему было б лучше, если б на троне оставался Эдуард... только бы с ним обходились по-хорошему.

— Вы считаете, с ним обращались плохо?

— Я видел Генриха перед отъездом сюда... едущего по улицам, снова королем. Епископ и архиепископ, брат графа Уорика, поехали в Тауэр выпустить его. Говорят, он вышел неухоженный, грязный... похожий на тень или на мешок шерсти... и не говорил ни словечка, будто сущий телок. Его принарядили, на голову надели корону и повезли в Вестминстерское аббатство. Сделали королем. Только на короля он не походил, и все люди говорили о короле Эдуарде.

Мои чувства мешались. Я очень жалела королеву и теперь радовалась за нее; но боялась за себя, потому что этот поворот событий приблизил меня к тому, чего я страшилась больше всего на свете.

И в глубине сознания таилась мысль о Ричарде. Я представляла его горечь и гнев при виде того, что брат свергнут с трона. Сердцем я была на стороне Ричарда, но это горе причинил ему мой отец. Нас воспитали в почтении к отцу. Постоянно говорили, что он величайший человек в королевстве. Однако я любила Ричарда, была очарована его братом Эдуардом и хорошо понимала, почему люди любят его и хотят видеть своим королем. Могло ли им понравиться, что его место занял человек, похожий на мешок шерсти и сущего телка?

Что-то мне подсказывало, что нет, и конфликт еще не исчерпан. Гонцы, видимо, думали так же.

Я ушла, потому что больше ничего не могла от них добиться. Их отправили привезти хорошие вести, свою обязанность они исполнили. И, проспав здесь ночь, вернутся в Англию.

А мы?

Королева послала за мной.

— Признаюсь, — сказала она, — мне иногда не верилось, что твой отец сдержит слово. Я не совсем доверяла ему. Но теперь он доказал, что является благородным человеком.

«Так ли? - подумала я. — Он изменил королю, поддержал его соперника. Разве это благородно? И поступил так в погоне за властью, не смог добиться ее через одного короля, теперь пытается через другого». Хоть я плохо разбиралась в положении дел, однако тут поняла, что отец совершил ошибку. Люди ни за что не примут Генриха; и Эдуард не станет сидеть сложа руки.

Маргарита продолжала:

— Прежде всего мы должны возблагодарить Бога за нашу победу, а потом приниматься за наши планы. Как только вернемся в Англию, вы поженитесь. Это я обещала твоему отцу и сдержу слово. А теперь план у меня вот какой. Мы поедем отсюда в Париж. Моему сыну уже наверняка известна эта приятная новость. Он будет там. Оттуда мы отправимся в Англию требовать свою корону. У тебя задумчивый вид, детка. Ты должна радоваться. Для всех нас это счастливый день. Дом Ланкастеров возвратил свои законные права.

Уехали мы не сразу. На другой день в замок приехали гонцы с известием, что французский король едет в Амбуаз к Маргарите. Она, разумеется, вынуждена была остаться и принять его.

До приезда короля прошло больше недели, и все это время в замке готовились к его визиту. Уезжать в такое время было немыслимо.

Приехал Людовик с королевой, Шарлоттой Савойской.

Встретился он с Маргаритой — и со мной — очень дружелюбно, сказал, что очень рад тому, как развиваются события в Англии.

Людовик был странным человеком. Я не доверяла ему. Держался он вовсе не по-королевски: небрежно одевался, не заботился о своей величественности, в поведении и разговоре совершенно не соблюдал условностей. Дружелюбие его сочеталось с какой-то настороженностью, хитростью, и казалось, говорит он совсем не то, что думает.

У меня из головы не шли рассказы о его жестокости, о том, что он превратил замок Лош в страшную тюрьму и держал там своих врагов в подземных каменных мешках, куда бросали людей и забывали о них. Особенно меня поражало, что Людовик регулярно ездил в Лош посмотреть, как заключенные близятся к своему ужасному концу. Поговаривали также, что он сажает людей в клетки и доводит до животного состояния.

Кое-кто может сказать, что всегда найдутся люди, клевещущие на королей и знатных особ, но я верила слухам о Людовике, хотя он всеми силами выказывал дружелюбие Маргарите и добросердечие мне.

У меня вызывала симпатию его супруга Шарлотта, безмятежная беременная женщина. О ней говорили, что она вечно либо рожает, либо готовится к родам, злобно намекали, что Людовик предпочитает общество любовницы, Маргариты де Сассанаж, а с Шарлоттой проводит лишь столько времени, чтобы зачать ей ребенка.

Мне было понятно, как он заслужил прозвище Паук. Однако Шарлотта казалась вполне счастливой и, возможно, так же стремилась избегать его, как он ее.

Людовик был доволен происходящим в Англии и хотел отпраздновать победу. Это казалось вполне резонным, поскольку король Генрих состоял с ним в родстве, к тому же Маргарита была француженкой. Франция, естественно, поддерживала Ланкастеров. Людовик устроил встречу моего отца с Маргаритой и потребовал, чтобы она забыла об их ссоре. Так что это была победа и его, и Маргариты.

Разговаривать с Людовиком было легко. Я слышала, кто-то говорил, что при случайной встрече его можно принять за простолюдина. И действительно, одевался он неряшливо, не в пример другим французским королям, поэтому в разговоре с ним не ощущалось, что перед тобой венценосец. Судя по всему, общество простых людей он предпочитал знати.

— Мне приятно, –– сказал он, — думать о вашем блестящем будущем. Я никого на свете не чту больше вашего отца. С помощью королевы он станет править Англией. Состояние несчастного короля, увы, оставляет желать лучшего. Но при графе Уорике Генрих будет в надежных руках. — Он лукаво улыбнулся, и я усомнилась в его искренности. — Законный король вернется на престол, и в один прекрасный день вы, моя дорогая, станете английской королевой. Это меня радует.