Ой, только не говорите, что по большому счету не видите между ними разницы! Вы же тоже понимаете, что вам действительно во благо. Когда тело мажут грязью, оно вскоре, пусть и не сразу, но исцеляется. Так и с душой.

— Но это всего-навсего мерзкая клевета! — не выдержала я. — Все эти слухи, сплетни — вымыслы толпы, не имеющие ничего общего с реальностью.

— Естественно, милая моя, естественно. Вы когда-нибудь видели, чтобы толпа говорила хорошее, доброе? Что-то такое, что помогло бы сохранить любовь, дружбу, защитить честь, верность, дать надежду? Вы видели толпу, покрывающую пороки? Ну! Ну! Сами знаете, такого быть не может по определению. Слышите?

Толпа — это почти всегда чернь. А где черные люди, там и черные слова, и мысли, и поступки, вернее злодеяния. Поступки, если уж говорить точно, все-таки относятся к положительным героям, согласитесь? Не переживайте по этому поводу, прошу вас, вы еще так молоды и, простите и не обижайтесь, наивны. Он, — Гриша многозначительно поднял глаза к небу, — вас поймет, а остальное не важно. Поверьте.

Кстати, у меня есть небольшой кусочек полукопченой чесночной колбасы, она, видите ли, долго не портится. Не хотите ли ее отведать?

Я отрицательно покачала головой. Потом увидела рядом с собой сидящего Саэля, который смотрел на меня с такой нежностью и в то же время грустью, что сердце дрогнуло. Рука сама потянулась к нему, и мы легко оторвались от земли.

Еще некоторое время, находясь в состоянии полной невесомости, я думала про странного Гришу. Откуда он узнал про клевету? А может, он, как и Саэль, все знает? Но мне все равно было приятно, что существует хоть один взрослый человек из плоти и крови, который мне безотчетно верит, да еще один бесплотный, а это уже так много! Так много!

В городе только что прошел обильный дождь, и на небе появилась невероятно яркая радуга.

— Хочешь побродить по ней? — спросил меня Саэль.

О подобном я даже мечтать не могла! И в следующее мгновение, исполненная невероятной радости, я уже шагала по разноцветной дуге, временами проваливаясь в нее по колено, как в рыхлый апрельский снег.

Вдруг застежка на ботинке расстегнулась, и он с небесной высоты плюхнулся прямо в реку. Рабочие, ремонтировавшие неподалеку набережную, долго потом стояли открыв рты и, не веря собственным глазам, провожали изумленными взглядами мой ботинок, который теперь плыл, покачиваясь, по самой середине реки. Интересно, что подумали строители? Не каждый день ведь падают ботинки с неба? Мне от этой мысли стало весело, и я рассмеялась.

— У тебя родился стих? — спросил неожиданно Саэль.

Я почему-то густо покраснела и, опустив глаза, виновато промямлила:

В небесах, где реки отражаются

И звуки соловья слышны,

Знаю я, там ангелы влюбляются,

Стихи рождаются и сны.

Под звуки арфы там поют певицы

Волшебной грации и красоты,

В том краю хотела б я родиться,

И жить, и петь среди весны…

Саэль засмеялся. Смеялся весело и долго, а потом, улыбаясь, добавил с некоторой иронией:

Я бы по радуге бродила,

Я бы качалась там на тучах,

Небесных бабочек ловила —

Жила бы в миллион раз лучше!

Теперь уже я не удержалась от хохота и чуть было не провалилась по пояс. Помог, как всегда, Саэль. Он подал мне руку, и я легко поднялась. Пока мы шли медленно вверх по дуге, а потом вниз, я думала, что небо очень мягкое и бродить по нему без чьей-либо помощи немного страшновато. Никогда не знаешь, чем обернется следующий шаг: провалом или возвышением, а потому надо быть предельно осторожным и все время находиться в напряжении.

Другое дело — земля. Здесь сразу упираешься в твердь и, соответственно, не напрягаешься. Но мы к этому давно привыкли, расслабились и не ценим счастья — каждый день ходить без посторонней помощи. А это так много — сокращать расстояния одному!

Хорошо все-таки, что я прошла по небу! Есть с чем сравнивать.

Наступало утро. Подул легкий, чуть прохладный ветерок, и мы с Саэлем простились. На своей щеке я почувствовала легкое прикосновение цветочных лепестков, и откуда-то долетел тонкий запах только что распустившегося садового жасмина.

Я открыла глаза. Начал визгливо трезвонить будильник, и мне надо было собираться на работу. Я подумала, видел ли Саэль мой дом? Но потом решила, что ему это, наверное, совсем неинтересно.

Действительно, зачем в счастье знать о стенах и квадратных метрах?

Глава третья

Через дождь и снег

Если бы спросили, с чем или кем у меня ассоциируется Тюмень, я бы ответила — с измученной жизнью женщиной, которая тащит громадные авоськи и ей никто не помогает.

Здесь, в своих маленьких мирках живут обычные люди, которые не пытаются что-то изменить или чему-то противостоять. Они очень просты и, может быть, даже счастливы. Ну почему, почему я не такая? О нет! Я забыла, что еще есть яркие личности, прошедшие все мыслимые и немыслимые испытания. Они напоминают миниатюрные Солнца, вокруг них всегда светло и тепло.

Заметила, что здесь, когда кто-то умирает, даже собаки не воют, как, например, это бывает в средней полосе России или в Украине. Широкие улицы отнюдь не украшают искусственные клумбы из ноготков и астр.

«Бежать, бежать отсюда!» — кричала мысленно я и… не находила в себе ни сил, ни желания.

Я не сдавалась, заставляла свое воображение работать. Сначала вяло рождались идеи, планы, а после — медленно клонило ко сну.

Но и сны не радовали ни яркостью, ни содержанием. Каждый раз я слышала из далеких веков бой барабанов, звук которых порой перебивал тамтам. Так повторялось несколько раз, потом все перерождалось в шум прибоя и тревожные крики перепуганных чаек. Внезапно становилось тихо, передо мной оказывалась речная гладь, и я начинала в нее медленно входить.

Я явственно ощущала, как вода лижет пятки, затем добирается до щиколоток, потом — до колен. Секунда — и я в воде по пояс, еще секунда — по плечи, по шею. Вот уже ледяная веревка сдавливает меня. Пробую кричать, но вместо крика рождается тяжелый грудной вздох — и я просыпаюсь в холодном поту…

Это — дневные сны, а с ночными все выходило по-другому. Их свет озарял мою жизнь и душу. И иногда мне даже казалось, что вокруг меня образуется радужное пространство, где щебечут птицы, светит солнце и начинают зацветать аккуратные ряды молодых виноградников.

В такие минуты я была счастлива. Но когда встречалась с друзьями или коллегами, то начинала ощущать их миры холода, отчаяния и немножко добра, часто показного, предписанного какими-то законами, непонятными мне. А иногда даже чувствовала сострадание и участие к себе. Это выглядело несколько странно, но искренне, ведь я была очень больна и невероятно одинока.

Моя душа то и дело норовила ускользнуть. Вывод приходил обычно такой: в мире я не приобрела ничего.

«Саэль, — вопрошала я тогда, совершенно отчаявшись, — почему во времени, в котором я живу наяву, до сих пор не победил разум? Почему матери отказываются от новорожденных детей? Откуда появилось понятие «детский дом»? Ведь в природе его нет. Птицы и звери заботятся о своем потомстве и выводят его в жизнь. Почему на женщину смотрят как на самку или как на источник удовольствий? Женщина! Она — мать! Хранительница мира и спокойствия изначально. Почему мало кто видит, что в каждой женщине есть что-то от Богородицы? Ведь так? Почему мужчины позволяют им вкалывать на тяжелых и опасных работах? Почему у нас не в цене материнство?.. — Я помолчала, а потом спросила: — Саэль, а что такое мужчина?»

Внезапно потекли обжигающе горячие слезы, хотя я уже забыла, когда так сильно плакала в последний раз.

Саэль добросовестно и сразу выполнил мою просьбу. Он показал много мужчин, в основном не из нашего города: священников, военных, врачей, художников, инженеров, каких-то сумасшедших с воспаленными глазами, бомжа Гришу в фиолетовых шлепанцах. Их сердца были наполнены таким искренним благородством, что я оказалась в замешательстве. Другой общей для всех отличительной черты я не нашла.

Тогда пояснил Саэль. Все эти представители сильной половины человечества стали мужчинами после череды всевозможных испытаний. Многие из них как бы переродились заново, подавив в себе первобытного человека. Они сделали много ошибок, зато теперь почти совершенны, потому что умеют заботиться и любить.

— Но почему их так мало? — удивилась я.

Ответ пришел сам. Большинство из тех, у кого в паспорте значится мужской пол, испытания не прошли: кто-то сломался, увяз в обыденности, кто-то просто умер, кто-то бежит от трудностей изо всех сил. Они уже никогда не поднимутся над ежедневными дрязгами, а значит, вынуждены в них жить, служа вместилищем нечистоплотных страстей.


Мой ежедневный путь на работу и обратно пролегает через местами заросший пруд. Особенно я люблю здесь бывать ранней весной, когда из теплых стран возвращаются пернатые и начинают осваивать водоем, полный лягушек. Тогда здесь жизнь кипит и днем и ночью. И это в черте города!

Обычно здесь никто не ловит рыбу. И правильно. Что можно поймать в таком месте, кроме пары-тройки небольших карасиков, которые за копейки продаются на всех городских рынках.

Но однажды я все-таки увидела рыбака. Прячась от солнца, чудак аккуратно нанизывал на крючок червяка и закидывал удочку в безнадежный пруд. Заметив мое удивление, неторопливо пояснил:

— Любопытные особи обязательно клюнут, вот увидите! Это только кажется, что в таком пруду, где для жизни есть все, может найтись кто-то, кто побрезгует легкой добычей. О нет! Природа всего живого порочна. Я еще никогда не уходил без богатого улова!