Но меня к этому в районной администрации немного подготовили, поэтому я взяла с собой постельное белье, влажные салфетки, запасные носки и еще много чего, выдающего во мне цивилизованного человека; бросила сумки на шкуры и… ушла в стадо. Сейчас здесь происходит самое интересное — оленихи дают приплод, а потому за ними нужен глаз да глаз.

Олени и в самом деле благородные животные — молча жуют сено, фыркают, подходят ко мне, обнюхивают и медленно отходят. У самцов чешется лоб — скоро, совсем скоро надо сбрасывать пышные рога, так напоминающие корону, вот они медленно и раскачивают головами направо-налево, направо-налево.

Вдруг между бурыми спинами животных я замечаю склоненную фигуру Ивана Шайдеры. Неужто доит? Подхожу и глазам не верю: он обеими руками массирует гениталии недавно родившей оленихи.

«Иван, — удивленно спрашиваю я, — что это вы такое делаете?!» Ответ потрясает мое богатое воображение. «Вишь, она недавно окотилась двойней, а потому маленько болеет. Вся воспалена, ну я и массаж маленько делаю, чтобы у нее оргазма случилась. Когда после родов — будь-то баба, олениха или какая другая скотина, оргазму получит, она выздоровеет быстрее…» Я оглядела еще нескольких животных и спрашиваю: «А вы что, всем массаж делаете?» Оказывается, Иван не делает массаж меченым животным. Меченые — это те, которых заприметили волки, выли на них или даже нападали.

Поскольку подробный ответ Шайдера на этот вопрос состоял исключительно из отборного мата, то я попробую перевести на русский. Значит, так. Больные или слабые животные излучают какую-то особенную энергию, которую хорошо чувствуют хищники, а потому стараются нападать именно на них. Даже если оленя вылечить, волк все равно это учует. Вывод — лечить бесполезно, его надо на мясо пустить или в жертву принести.

В конце дня с одним несчастным меченым животным так и случилось. Бедро аккуратно зажарили на вертеле, разлили по кружкам-бидонам настойку, и первое, что сказал хозяин после тоста за знакомство, было: «Я тебя, журналистка, так зауважал, так зауважал, что дарю тебе оленьи яйца!»

Через пару дней я узнала, что, если я оленьи семенники сварю и съем, отбоя от мужиков не будет, а если засушу и буду носить их на груди вместо брошки, то смогу родить много здоровых детишек. Но в тот момент я была потрясена и незаметно бросила их в печку.

Вдруг посреди пиршества погас свет. (Я забыла сказать, что в чуме есть электричество, но, как и почти везде в России, его периодически отключают.) Хозяин ничуть не растерялся и, привычно матерясь, потащил жену в угол заниматься любовью.

Примечательно, что это происходило при детях, самому старшему из которых двенадцать лет, а младшему семь. Все комментарии типа: «подними юбку, чо, оглохла», «ноги ширее сделай», «морду не отворачивай, целоваться хочу» — слышали все. Я, старательно глядя на пламя в печи, пыталась детей отвлечь, рассказывая им сказки. Потом включила миниатюрный фонарик, попрыскала на шкуры антимикробным дезодорантом, застелила постель и легла спать.


Утром меня разбудил водитель. Мы сегодня едем к слепому предсказателю, который живет недалеко от большого и глубокого озера, название которого в переводе на русский язык выглядит так: «Вечно клокочущее сердце лесного духа».

Предсказатель живет в полном одиночестве, говорят, будто он вхож в другие миры, видит глубокое прошлое и далекое будущее и никогда не прикасался к женщине. В качестве дара я хотела преподнести ему бутылку дорогого коньяка, однако хозяева меня клятвенно заверили, что он не пьет. И тогда я, глядя на содержимое своей сумки, предложила лук и чеснок. «Вот энто будет в самый раз». Зелень в этих краях дефицит, особенно в зимнее время года.

Ехать нам предстояло до соседского чума на снегоходе «Буран», оттуда — на первоклассных домашних оленях рода Тэтто. Я забралась на снегоход вслед за водителем, схватилась за карманы его дубленки, и мы поехали.

Поначалу езда мне нравилась. Но когда начали пересекать Обь и под снегоходом послышался небольшой треск, вспомнила, что на календаре пятое апреля, и стало как-то не по себе.

В соседском чуме нас встретили точно так же, как и в предыдущем. Водителя накормили-напоили, предложили женщину, правда на этот раз постарше, кажется, лет пятидесяти и тоже беззубую. А я с хозяином чума на санях отправилась к предсказателю. Внезапно поднялся сильный буран, мы остановились, хозяин достал огромный кусок брезента и накрыл им нас и оленей.

Я стояла под брезентом, обнимала старого белого оленя, слушала, как бьется его сердце, и одно время мне показалось, что наши сердца стучат в унисон. Время текло медленно, я задремала, и возникло такое чувство, будто я всю жизнь вот так стою с белым оленем, и нет ничего лучше этого тепла. А над нами, над брезентом, над всей Землей бушевала сердитая вьюга и злился ветер, но здесь, под снегом, только от одного дыхания и биения сердец было тепло и уютно. Хозяин тихонько дремал на санях, другой олень что-то жевал, притих у хозяйских ног и Шарик, который сопровождает эту упряжку повсюду. Так мы прождали около двух часов, а когда все стихло, откопались из-под снега и снова отправились в путь.

Слепой Вануйто нас ждал. Ночью ему было видение, что к нему едет молодая смелая женщина, которая хорошо знает грамоту и прославит народ ханты. И когда я слезла с саней и неуверенно постучала в дверь, мне тут же ее открыли. Поразительно, но Вануйто никогда не видел мир, а так описал мою внешность, как будто внимательно смотрел на меня, причем обнаженную, в хорошо освещенной комнате. Чувствуя мою скептическую насмешку, он стал рассказывать о разных событиях в моей жизни, а также о родинках в самых интимных местах.

Когда я поняла, что он действительно предсказатель, Вануйто стал отвечать на вопросы, которые только успевали рождаться в моей голове — времени озвучить их у меня попросту не было.

Потрясло собственное будущее со всеми его подробностями. Но тут я припомнила одну интересную деталь.

Лет десять назад я, будучи студенткой, проходила практику в морге и обратила внимание, что у многих трупов молодых людей на ладонях длинные линии жизни. Если им верить, то эти люди должны были прожить в среднем лет шестьдесят-семьдесят, но в то же время смерть их настигала совсем молодыми, когда им только минуло за двадцать… Тогда я решила узнать причины их скоропостижного ухода. Бывает, думала я, человек случайно трагически погибает и тогда, понятное дело, линия жизни ни при чем. Однако и тут меня ждало полное разочарование. Смерти у интересующих меня людей были совершенно разные, начиная от воспаления легких и заканчивая, действительно, несчастными случаями.

Вануйто почему-то заметил, что рассказал далеко не все. Сюрпризы, как приятные, так и не очень, будут встречаться на моем жизненном пути постоянно. И напоследок дал удивительный совет, который я так и не поняла. Он сказал: «Никогда не меняй цвет своего лица. Ни пудрой, ни маской, ни красящим кремом — не надо заграждать путь солнечному свету. Под пудрой заводятся нечистые духи, которые потом рождают такие же нечистые мысли».

Прошло совсем немного времени, я почувствовала: все, не могу больше здесь находиться, надо на волю, на улицу. Почему-то запомнился довольно оригинальный чайник в доме предсказателя. Мне он напомнил средневековый графин, а моему спутнику — оленью упряжку.

Обратно доехали очень быстро, водитель так же быстро доставил меня на снегоходе. Порадовало то, что треск на Оби не был слышен, видимо, ближе к вечеру поднялся мороз и заново сковал лед.

В чуме пахло кошками. Оказывается, моими влажными салфетками хозяйские дети решили вытирать животных. Логика простая: раз журналистке можно, значит, и кошкам тоже; а из моего постельного белья сделали уютные шторы. «Так будет лучше, — сказала хозяйка. — Разве на белом можно спать?»

Признаюсь, за все мое путешествие я пила непривычно много спиртного, потому что боялась чем-нибудь заразиться. Чум Шайдеры мне порекомендовали лишь потому, что хозяин никогда не болел «дурными» болезнями и его семья, собственно говоря, тоже. Получается, они аккуратные в отличие от некоторых ханты.

К концу второго дня у меня появилось любимое блюдо — свежая строганина. А пресное оленье мясо, даже с острыми приправами, есть не могла. На третий день я понемногу стала привыкать, а главное — ко мне привыкли животные и стали доверять хозяева. Иван даже сообщил, где они деньги прячут в тазике под потолком возле дымохода. Достал, показал мне мятые тысячи, пятисотки. «Тыщ семьдесят здесь будет, точно не знаю». Я сказала, что лучше деньги хранить в банке, на что получила следующий ответ: «Дак за ними же потом надо ехать в город, в очереди в теплой сберкассе стоять, писать бумажки разные!»

К вечеру третьего дня к нам пожаловал сосед и… сделал мне предложение. Его аргументы были изумительны: «У меня два стада. Еще закопанных собольих шкур около сотни. Они хоть три года пролежат, им ничего не будет. В банке у меня триста пятьдесят тысяч и пятьдесят восемь в чуме. Серьги тебе куплю, бусы, шубу справлю. Айда, журналистка, ко мне жить». Видя мое состояние, немолодой оленевод пошел на хитрость: «Я тебе компьютер куплю, Интернет проведу прямо к своему чуму. Вон у Щукановых есть Интернет, и телефон у них есть. Этот… серокс тебе куплю, хочь прям в доме книжки пиши, никто не помешает. Ты — хозяйка, как скажешь, так и будет. А вечерами будем вместе чай пить, разговаривать». Проводив любвеобильного соседа, я поняла — надо собираться обратно.

Утром мы с водителем попрощались с гостеприимными хозяевами, сели в «уазик», и, когда наша машина уже было тронулась, подошла хозяйка и попросила у водителя одеколон. «Ты дай мне его, если не жалко, он так вкусно цветками какими-то пахнет, я сроду такой не пила».

Когда мы въехали во вполне цивилизованный райцентр, дорогу нам перебежала огненно-рыжая лиса. Водитель сказал, что у ханты это считается доброй приметой. «В каком смысле?» — спросила я. «В том смысле, что мы сюда еще раз вернемся…»