Они были безумны, все они, танцуя и подпрыгивая, и завывая во время того, как каждый из них по очереди насиловал ее. Бессердечные, безразличные даже тогда, когда ее крики перешли во всхлипывания, а всхлипы в бессмысленное мяукание.

Она спряталась в какое-то глубокое, потайное место, где она могла укрыться от боли и страха. Спрятавшись там, она не увидела ножа.

ГЛАВА 3

Галерея была набита народом. Через час после открытия выставки Клер, люди наводнили просторное, трехэтажное помещение. «И не просто люди, – думала Клер, попивая шампанское, – а Люди». Заглавное «Л» указывало на тех, кто расширил сердце Анжи до размеров Канзаса. Представители делового мира, мира искусства, театра, самые талантливые и знаменитые. От Мадонны до мэра, все пришли посмотреть, обсудить, и, возможно, купить.

Повсюду шныряли репортеры, проглатывая канапе и французское шампанское. Старая программа «Отдых сегодня вечером» послала съемочную бригаду, которая даже сейчас вела репортаж на фоне трехфутовой работы Клер из железа и бронзы под названием «Возвращение власти». Они назвали ее противоречивой, из-за вопиющей сексуальности и явного феминизма, воплощенного в образе трех нагих женщин, вооруженных копьем, луком и пикой, собравшихся вокруг коленопреклоненного мужчины.

Для Клер это было всего лишь выражением собственных переживаний после развода, когда она металась в поисках оружия, чтобы отомстить, и так его и не нашла.

Представители журнала «Музеи и искусство» обсуждали небольшую медную работу, бросая такими словами, как «эзотерическая» и «стратифицированная».

Большего успеха добиться было нельзя.

Так почему же она так расстроена?

Ну да, свою задачу она выполнила, улыбаясь и болтая до тех пор, пока ей не показалось, что ее лицо треснет как ветхий мрамор. Она даже надела выбранное для нее Анжи платье. Узкая и блестящая черная парас глубоким и широким вырезом в виде латинской буквы «Y» на спине и юбкой, настолько тесной, что она была вынуждена ходить, как несчастные китайские женщины, когда было модно перевязывать ноги. Она совершенно распустила волосы и добавила из прихоти немного грубых медных украшений собственного изготовления.

Она понимала, что выглядит артистично и сексуально, но сейчас ей было не до этого.

Она переживала ощущение, думала Клер, сбитой с толку провинциалки. Элли чувствовала себя также, была уверена Клер, когда ее домик приземлился посреди Изумрудного царства. И также как Элли, ее одолело глубокое и непреодолимое желание вернуться домой. Назад к самому дому.

Клер старалась стряхнуть это чувство, попивая шампанское и говоря себе, что это воплощение мечты всей ее жизни. Она тяжело работала для выставки, также как Анжи и Жан-Поль тяжело работали, чтобы создать атмосферу для восприятия искусства и потратили на это уйму денег.

Галерея была элегантна, идеальная декорация для красивых людей, пришедших сюда. Она была выкрашена в ослепительно белый цвет. На второй, затем на третий этаж можно было подняться по эскалатору. Все было открытым, изогнутым и воздушным. С высокого потолка свисали две модернистские хрустальные люстры. Каждая ее работа была тщательно освещена. Вокруг них сгрудились люди в бриллиантах и стильной одежде.

Помещения благоухали дорогими запахами, соперничавшими друг с другом, пока все они не смешались в один необыкновенный аромат. Аромат богатства.

– Клер, дорогая. – Тина Янгерс, искусствовед, которую Клер знала и не выносила, помахала ей издали. Она напоминала маленькую фею с тонкими светлыми волосами и острыми зелеными глазами. Несмотря на пятидесятилетний возраст, хирургические фокусы позволили ей зависнуть на ложной отметке сорока с небольшим.

На ней был цветочной раскраски блеклый кафтан, доходивший до лодыжек. Ее окружал ядовитый аромат «Пуазона». «Вполне подходящий запах», – подумала Клер, поскольку зачастую статьи Тины были смертоносны. Она могла одним поднятием платиновой брови расплющить, как жука достоинство художника. Ни для кого не было секретом, что так она поступала зачастую, ради острого ощущения власти, которое она при этом получала. Она, не дотронувшись, обозначила поцелуй на щеке Клер, затем крепко схватила ее за руки.

– Вы превзошли себя, не так ли?

Клер улыбнулась и обозвала себя циничной лицемеркой.

– Разве?

–Не скромничайте – это скучно. Здесь всем очевидно, что вы будете лучшим художником девяностых. Женщиной художником. – Она затрясла головой и разразилась звонким смехом для съемочной бригады. – Мне приятно говорить, что я одной из первых обнаружила это на вашей первой выставке.

В своему обзоре по горячим следам она рассчитывала упомянуть о бесчисленных похвалах, приглашениях и бесплатных путешествиях. Это – бизнес. Клер почти явственно слышала голос Анжи. – Мы все играем.

– Спасибо за поддержку, Тина.

– Не стоит. Я поддерживаю только лучших. Если работа бездарная, я первая говорю об этом. – Она улыбнулась, обнажив маленькие, кошачьи зубки. – Как на выставке бедного Крейга в прошлом месяце. Ничтожные работы, бесконечная скука, ни капельки оригинальности. Но это…– Она простерла руку в кольцах в сторону скульптуры из белого мрамора. Это была голова волка, вывшего на луну, с острыми и блестящими клыками. Его плечи, точный намек на них, были, без сомнения, человеческими. – В этом сила.

Клер взглянула на работу. Это была одна из ее работ-кошмаров, навеянных собственными страшными снами. Внезапно вздрогнув, она повернулась к ней спиной. «Продолжай играть», – приказала она себе, затем залпом допила остатки вина в бокале, перед тем как отставить его в сторону.

Всю свою жизнь она не могла понять, почему вино и комплименты заставляли ее напрягаться. – Спасибо, Тина. Анжи будет дышать гораздо легче, когда я передам ваше мнение.

– О, я сама ей скажу, не бойтесь. – Она прикоснулась пальцем к запястью Клер. – Мне бы хотелось поговорить с вами в менее беспокойное время о том, чтобы обратиться с речью к моей группе поклонников искусства.

– Конечно, – ответила Клер, хотя она ненавидела общественные выступления даже больше, чем интервью. – Позвоните мне. – «Может быть, у меня к тому времени изменится номер».

– Не сомневайтесь, позвоню. Поздравляю, Клер. Клер сделала шаг назад, намереваясь улизнуть в личный кабинет Анжи, чтобы минутку побыть в одиночестве. Она с силой натолкнулась на кого-то спиной.

– Ой, простите, – начала было она, повернувшись. – Здесь так тесно… Блейр! – С первым искренним чувством за весь вечер она обняла его. – Ты пришел! Я боялась, что ты не сможешь.

– Не смогу придти на модную вечеринку моей сестры?

– Это выставка.

– Да. – Он обвел взглядом комнату. – Кто бы говорил?

– Слава богу, ты здесь. – Она схватила его руку. – Пошли со мной. И что бы ни произошло, не оборачивайся.

– Эй, – воскликнул он, когда она потянула его в сторону, – шампанское там.

– Я тебе ящик куплю. – Не обратив внимания на предоставленный в ее распоряжение лимузин, она потащила его по улице. Пройдя четыре дома, она зашла в кулинарию, вдохнув запах телятины, маринадов и чеснока.

– Слава тебе Господи, – пробормотала Клер и бросилась к прилавку, чтобы посмотреть выбор картофельных салатов, маринованных яиц, копченой осетрины и блинчиков.

Спустя десять минут они сидели за столом, накрытым истертой клеенкой, и ели толсто нарезанные сэндвичи из черного хлеба с грудинкой и швейцарским сыром.

– Я купил костюм и заказал такси, для того чтобы оказаться в кулинарии и есть кошерные маринады и холодное мясо?

– Мы можем вернуться, если хочешь, – сказала Клер с набитым ртом. – Мне нужно было вырваться на минутку.

– Это твоя выставка, – напомнил он.

– Да. Но кого выставляют, мои скульптуры или меня?

– Ладно, малышка. – Откинувшись на стуле, он откусил хрустящий картофель.

– В чем дело?

Какое-то время она молчала, обдумывая. Она не понимала насколько ей нужно скрыться, до тех пор, пока не увидела Блейра, он стоял, такой неподдельный и внушительный среди блестящих нарядов и побрякушек.

Он был немного выше ее. Его светлые волосы с годами потемнели, обретя глубокий рыжеватый оттенок, и он зачесывал их прямо назад. Многим женщинам он напоминал молодого Роберта Редфорда, что заставляло его постоянно смущаться. Блэйр понимал неприятное ощущение, испытываемое многими красивыми женщинами, когда их расценивали, в качестве безмозглых объектов страсти.

Ему удалось, несмотря на то, что он выглядел наивно, несерьезно и на пять лет моложе своего возраста, пробиться по журналистской лестнице. Он был политическим обозревателем «Вашингтон Пост».

Клер знала, что он разумный, логичный и земной человек, прямая противоположность ей самой. Но не было никого, с кем ей было легче делиться самыми сокровенными мыслями.

– Как мама?

Блейр отпил лимонад. Он знал, что его близняшка будет ходить вокруг да около своих проблем, пока не почувствует себя готовой к разговору.

– Хорошо. Я недавно получил открытку из Мадрида. А ты не получала?

– Да, – Клер принялась за сэндвич. – Кажется, они с Джерри проводят лучшее время в их жизни.

– Медовый месяц, это всегда приятно. – Он подался вперед и коснулся ее руки. – Джерри ей нужен, Клер. Она любит его и заслуживает немного счастья.

– Я знаю. Знаю. – Чувствуя нетерпение, она отодвинула тарелку и достала сигарету. Последнее время ее аппетит менялся также быстро, как и настроение. – Умом я это понимаю. Она много работала после папы – после его смерти, чтобы сохранить семью, чтобы дело не пропало. И чтобы не лишиться рассудка, наверное. Я все г»то знаю, – повторяла она, потирая лоб. – Я знаю.

– Но?

Она покачала головой. – Джерри хороший парень. Он мне нравится, правда. Он веселый, умный и, очевидно, безумно любит маму. И мы не дети, которым кажется, что он пытается занять папино место.

– Но?

– Меня не покидает чувство, что он занимает папино место. – Она рассмеялась и глубоко затянулась сигаретой. – Это не то, или не совсем то. Боже, Блэйр, кажется мы идем в разные стороны, так мы далеки друг от друга. Мама на несколько недель уехала в Европу на медовый месяц, ты в Вашинтоне, я здесь. Я все думаю о том, как было до того, как мы потеряли папу..