В Эммитсборо штат Мэриленд жизнь шла медленно и спокойно. Может быть поэтому он и вернулся.

Городу с населением две тысячи человек, включая отдаленные фермы и дома в горах, потребовалось еще пять лет, со времен юности Кэма, прежде чем удалось переделать отстойные ямы в очистные сооружения. Все это было важными событиями для Эммитсборо, где в парке, рядом с площадью на пересечении Мэйн и Поплар с восхода и до захода ежедневно развевался флаг.

Это был тихий, чистый городок, основанный в 1782 году Самюэлем Кью Эммитом. Расположившись в долине, он был окружен массивными горами и холмистыми фермерскими угодиями. С трех сторон его окружали поля кормовых трав, люцерны и кукурузы. С четвертой стороны были Допперские леса, названные так, потому, что они примыкали к ферме Допперов. Леса были дремучие, они занимали более двухсот акров. Морозным ноябрьским днем 1958 года старший сын Джерома Доппера, Доппер Младший, прогулял школу и направился в эти леса со своим ружьем 30 калибра через плечо, надеясь повстречать оленя с ветвистыми рогами.

Его нашли на следующее утро рядом со скользким берегом ручья. Большая часть его головы отсутствовала. Казалось, будто Доппер Младший пренебрег осторожностью и, поехав по скользкой поверхности, выстрелил и попал не в оленя, а в Вечное Царство.

С тех пор, детям доставляло удовольствие пугать друг друга у костра историями о безголовом и шатающемся из стороны в сторону призраке Младшего Доппера, вечно охотящегося в Допперских лесах.

Ручей Антиетам разрезал южное пастбище Допперов, прорубал себе дорогу сквозь леса, где последний раз поскользнулся Доппер Младший, и устремлялся в город. После хорошего дождя он шумно бурлил под каменным мостом на Гофер Хоул Лэйн.

В полумиле от города он расширялся, вырезая грубую окружность из скал и деревьев. Вода там двигалась спокойно и медленно, позволяя солнечному свету играть на ней сквозь летнюю листву. Рыбак мог найти себе удобный камень и забросить леску, и если он не был пьян и глуп, мог вернуться домой с форелью на ужин.

За рыболовной запрудой земля начинала неровно подниматься вверх. Там, на втором перевале, была известняковая каменоломня, где Кэм проработал два потных, надрывных лета. Жаркими ночами ребята приезжали туда, как правило обпившись пива или после косяка, и ныряли со скал в глубокую, неподвижную воду. В семьдесят восьмом, после того, как трое утонули, каменоломню обнесли забором и поставили пост. Ребята по-прежнему продолжали нырять в каменоломню жаркими ночами. Им лишь приходилось для начала перелезть через забор.

Эммитсборо находился довольно далеко от связывающего штаты шоссе, и поэтому там не было особенного движения, а поскольку от него до Вашингтона было два часа езды, то его никогда не расценивали как один из спальных районов столицы. Перемен было немного и случались они редко, что вполне устраивало жителей.

Город мог похвастаться магазином скобяных товаров, четырьмя церквями, постом американского Легиона и несколькими антикварными магазинами. Был там рынок, которым владела одна семья в четырех поколениях, и станция обслуживания, побывавшая в стольких руках, что Кэм не мог сосчитать. Отделение библиотеки графства располагалось на площади и работало два дня в неделю и по утрам в субботу. Был в городе свой шериф, двое его помощников, мэр и городской совет.

Летом на деревьях было много листвы и, если прогуливаться в тени, то скорее можно почувствовать запах свежескошенной травы, чем выхлопных газов. Люди гордились своими домами, и в крошечных двориках можно было обнаружить цветники и огородики.

С приходом осени окружающие горы взрывались красками и по улицам распространялся запах горящей древесины и мокрых листьев.

Зимой город напоминал открытку с картинкой «Жизнь прекрасна», когда снег облегал каменные стены, а Рождественские огоньки горели неделями.

С точки зрения полицейского, это была не жизнь, а малина. Редкое хулиганство – дети бьют и забираются в окна – нарушение правил дорожного движения, раз в неделю происходят стычки разбушевавшихся пьяных или семейные ссоры. За те годы, что он снова был в родном городе, Кэму пришлось иметь дело с одним нападением с нанесением увечий, мелким воровством, несколькими случаями намеренной порчи имущества, редкими драками в баре и многочисленными случаями управления машиной в нетрезвом состоянии.

Этого не хватило бы на одну ночь в Вашингтоне, где он был полицейским больше семи лет.

Когда он принял решение сложить полномочия в Вашингтоне и вернуться в Эммитсборо, его коллеги говорили ему, что через полгода он вернется, взвыв от скуки. Он слыл настоящим полицейским с– улицы, потому что мог сохранять ледяное спокойствие и не взрываться, привык, даже приспособился к встречам с наркоманами и торговцами наркотиков.

И ему это нравилось, нравилось ходить по острию ножа, патрулировать улицы, рыться в человеческих отбросах. Он стал детективом – стремление, тайно хранимое им с того дня, как он примкнул к полиции. И он оставался на улицах, потому что там чувствовал себя, как дома, потому что там ему было хорошо.

Но вот, однажды летним днем, они с напарником преследовали двадцатилетнего мелкого торговца наркотиков с его кричавшим заложником в полуразвалившемся здании на Юго-Востоке.

Все изменилось.

– Кэмэрон? – Рука на плече Кэма прервала его воспоминания. Он посмотрел на мэра Эммитсборо.

– Мистер Атертон.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Коротко улыбнувшись, Джэймс Атертон втиснул свое длинное, тонкое тело на виниловый стул рядом с Кэмом. Это был ангельский человек, с костлявым, немного меланхолическим лицом и бледно-голубыми глазами – Он напоминал подъемный кран – бледная, веснушчатая кожа, песочные волосы, длинная шея, длинные руки и ноги.

Из кармана его спортивной куртки торчала шариковая ручка и очки для чтения в тонкой оправе. Он всегда носил спортивные куртки и черные блестящие башмаки на шнуровке. Кэм не мог вспомнить Атертона в теннисных туфлях, джинсах или шортах. Ему было пятьдесят два, он преподавал в школе и служил обществу. Он был мэром Эммитсборо, эта работа едва ли могла занять все его время, когда Кэм был еще подростком. Такое положение вещей прекрасно подходило Атертону и городу.

– Кофе? – поинтересовался Кэм и автоматически позвал официантку, хотя она уже направлялась к ним с подносом в руках.

– Спасибо, Элис,—поблагодарил Атертон, когда она налила.

– Принести вам чего-нибудь на завтрак, мэр?

– Нет, я уже завтракал. – Но тут же взглянул на десертную тарелку около кассы. – Эти пончики –свежие?

– Сегодняшние.

Он слегка вздохнул, наливая сливки и насыпая в кофе две полные ложки сахара. – Едва ли у вас есть с яблочной начинкой – посыпанные корицей?

– Один есть, на нем ваше имя, – Элис подмигнула ему и отправилась за пончиком.

– Нет сил, – сказал Атертон, сделав первый глоточек кофе. – Между нами говоря, моя жена беспокоится, что я ем как лошадь и не толстею.

– Как поживает миссис Атертон?

– Мин в порядке. Сегодня устраивает ярмарку в средней школе. Чтобы собрать деньги на новую форму для оркестра. – После того, как Элис поставила перед ним пончик, Атертон взял вилку с ножом. Салфетка аккуратно лежала у него на коленях.

Кэм улыбнулся. Ни один кусок яблока не оставит пятна на мэре. Аккуратность Атертона была постоянна, как восход солнца.

– Я слышал у вас прошлой ночью было необычное происшествие?

– Отвратительное. – У Кэма до сих пор стояла перед глазами темная, зияющая могила. Он взял остывающий кофе. – Мы все вчера сфотографировали и оградили место веревкой. Я рано утром туда заехал. Земля твердая и сухая. Никаких следов. Там чисто, как в операционной.

– Может ребята слишком рано занялись проказами, – готовясь к Хэлоуину?

– Я сначала так и подумал, – отметил Кэм. – Но на них это не похоже. Ребята обычно не так аккуратны.

– Это не хорошо и не приятно. – Атертон ел пончик маленькими кусками, разжевывая и глотая перед тем, как говорить. – В таком городе, как наш, нам не нужна такая ерунда. Хорошо, конечно, что это была старая могила и поблизости нет родственников, кого это могло бы ранить. – Атертон положил вилку, вытер пальцы о салфетку, затем взял чашку. – Через несколько дней разговоры утихнут и люди забудут. Но мне бы не хотелось, чтобы подобное повторилось. – Он улыбнулся, так же, как он улыбался, когда отстающему студенту удавалось получить хорошую оценку. – Я знаю, что вы со всей ответственностью во всем разберетесь, Кэмэрон. Просто дайте мне знать, если я могу чем-нибудь помочь.

– Так и сделаю.

Вытащив бумажник, Атертон извлек две хрустящие, неизмятые бумажки по одному доллару, затем подсунул их уголками под пустую тарелку. – Я пошел. Надо показаться на ярмарке.

Кэм посмотрел, как он вышел на улицу, обменялся приветствиями с несколькими прохожими и пошел вниз по Мэйн.

Остаток дня Кэм провел за бумагами и обычным патрулированием. Но перед заходом он снова отправился на кладбище. Около получаса он там стоял, всматриваясь в пустую, маленькую могилу.

Карли Джеймисон было пятнадцать лет, и она ненавидела весь свет. Первым объектом ее отвращения были родители. Они не понимали, что значит быть молодым. Они были такие скучные, живя в дурацком доме в дурацком Харрисбурге, штат Пенсильвания. «Старички Мардж и Фред», – подумала она, фыркнув, поправляя рюкзак и шагая задом наперед, небрежно выставив руку с поднятым большим пальцем, вдоль обочины Южного Шоссе номер 15.

Почему ты не носишь красивые вещи, как сестра? Почему ты не учишься и не получаешь хорошие оценки, как сестра? Почему ты не убираешь в комнате, как сестра?

К черту! К черту! К черту!

Сестру она тоже ненавидела, идеальная Дженифер с ее святошеским отношением к жизни и детской одеждой. Дженифер была отличницей, уезжавшей в вонючий Гарвард на вонючую стипендию, учиться вонючей медицине.

Ее высокие кроссовки «Конверсн» хрустели по гравию, а она шла и представляла себе куклу со светлыми волосами, идеальными прядями, облегавшими идеальное сердцеобразное лицо. Детские голубые глаза смотрели моргая, и на пухлом, умильном ротике играла улыбка превосходства.