Ему не хотелось думать о проблемах. Не хотелось верить, что они могут возникнуть. Возможно, некоторые участники сборища забыли о чистоте священнодействий, стали немного беззаботными, достаточно кровожадными. Но это лишь период. Новый верховный жрец был то, что нужно, и хотя он и не смельчак, но присутствовал на двух тайных встречах по особому вопросу. А вот паника из-за того, что дочь Джэка Кимболла вернулась в город, была как раз не нужна.

– Она не может рассказать шерифу о том, чего не знает, – настаивал он. Он проклинал все на свете, после того, как обмолвился, что Джэк как-то раз перебрал и проболтался о том, что Клер видела ритуал. В глубине души он боялся, что это так же послужило причиной смерти Джэка, как и сделка с торговым центром.

– Нам просто нужно выяснить, что ей известно. – Раздавив окурок, он внимательно посмотрел на Клер. «Недурно выглядит, – решил он. – Даже несмотря на то, что задница у нее худовата». – Мы присмотрим за малышкой Клер, – произнес он и улыбнулся. – Мы за ней присмотрим.

Эрни Баттс большую часть времени думал о смерти. Он читал о ней, мечтал о ней и представлял ее в воображении. Он пришел к выводу, что когда жизнь человека оканчивалась, она оканчивалась безвозвратно. В представлении вещей Эрни не существовало ни ада ни рая. Следовательно, смерть была сплошным надувательством, а жизнь, все семьдесят странных лет, единственным развлечением.

Он не верил в правила и в хорошие дела. Он стал поклоняться людям, вроде Чарльза Мэнсона и Давида Бер-ковица. Людям, которые брали то, что им нужно, жили как им нравилось и показывали фигу обществу. Само собой разумеется, это самое общество посадило их за решетку, но перед тем, как клетка закрылась, они успели обрести громадную власть. И Эрни Баттс верил, что они по-прежнему сохраняли эту власть.

Власть владела его воображением так же, как и смерть.

Он прочел каждое слово из Антона Лавей, Лавкрафта и Кроули. К этому он добавил фольклора, черной магии и сатанинских учений, извлекая из них то, что понимал, и с чем соглашался, и смешал все в собственное густое пойло.

Это казалось ему разумнее, чем всю жизнь просидеть набожным рохлей, готовым к самопожертвованию. Или, подобно его родителям, работать восемнадцать изматывающих часов в день, потея и надламываясь, чтобы выплатить кредит.

Если, в конце концов, над вами будет шесть футов грязи, то вполне разумно наслаждаться жизнью на всю катушку, пока еще дышишь.

Он слушал музыку «Мотли Крю», «Слэер» и «Металлики», исследуя слова песен для подтверждения собственных мыслей. Стены его некогда просторной мансарды были увешаны плакатами героев, воплощенных в застывшем вопле или усмехающейся гримасе.

Он знал, что родители все это терпят с трудом, но в семнадцать лет Эрни не слишком считался с людьми, породившими его на свет. Он испытывал нечто большее, чем просто презрение, по отношению к мужчине и женщине, владельцам и управляющим «Рокко Пицца», которые на всю жизнь пропахли чесноком и потом. То, что он не желал работать с ними, приводило к многочисленным семейным раздорам. Но он получил работу в «Амоко», качал газ. Его мать называла это стремлением к независимости, успокаивая его недовольного и разочарованного отца. Так что они оставили его в покое.

Иногда он воображал, как убивает их, ощущая их кровь на своих руках, наблюдая за тем, как жизненные силы покидают их в момент смерти и, словно выстрел, переходят к нему. И когда он мечтал об убийстве, его наполняло чувство страха и восторга.

Это был худощавый парень с темными волосами и надменным лицом, вызывавшим интерес у некоторых учениц старших классов. Он усиленно занимался сексом на заднем сидении старенького пикапа «Тойота», но находил большую часть сверстниц слишком глупыми, слишком застенчивыми или слишком скучными. За пять лет, что он жил в Эммитсборо, он не нашел близких друзей, ни среди девушек, ни среди парней. Ему не с кем было обсуждать психологию опасных для общества людей, понятие некроно-микона или символику древних священнодействий.

Эрни считал себя чужаком, что с его точки зрения было не плохо. Он получал хорошие оценки, потому что это было просто, и про себя очень гордился. Но он отрицал развлечения вроде спорта или танцев, что могло установить связь между ним и другими ребятами в городе.

Он развлекался, играя с черными свечами, пентаграммами и козлиной кровью. Это было заперто у него в письменном столе. Пока его родители спали в уютной постели, он молился непонятным для них божествам.

И он наблюдал за городом со своей веранды на верху дома, фокусируя сверхмощный телескоп. Ему многое было видно.

Его дом стоял по диагонали напротив дома Кимболла. Он видел, как Клер приехала, и с тех пор регулярно за ней наблюдал. Он знал расположение комнат на этажах. С тех пор, как она вернулась в город, все комнаты были перевернуты вверх дном и двери открыты настеж, словно в старой корзине, и в них царила атмосфера грусти и смерти. Он ждал, когда она поднимется наверх, когда загорится свет в мансарде Кимболла. Но, перед этим, ей придется исследовать комнату.

Он особенно не расстраивался. Пока что, он мог направить линзы на окна ее спальни. Он уже видел, как она одевалась, натягивая рубашку на длинное, стройное тело, заключая в джинсы узкие бедра. У нее было худое и белое тело, треугольник между ногами был такой же рыжий и непокорный, как и волосы на голове. Он представлял как залезает к ней через черный ход, тихо поднимается по ступенькам. Он закроет ей рот ладонью прежде, чем она успеет крикнуть. Затем он свяжет ее, и пока она будет отчаянно дергаться и рваться, он будет делать с ней такое, что заставит ее потеть, напрягаться и стонать.

Когда он закончит, она станет умолять его вернуться. «Здорово, – думал он, – правда здорово изнасиловать женщину в доме, где кто-то погиб такой ужасной смертью».

Эрни услышал шум приближавшегося по улице грузовика. Он узнал «Форд» Боба Миза из городской фирмы «Вчерашние Сокровища». Грузовик затрясся по дорожке к дому Кимболлов, извергая угарный газ. Он увидел, как выскочила Клер, и хотя он не мог слышать ее, но видел, что она смеялась и оживленно говорила пока грузный Мииз вылезал из кабины.

– Правда, Боб спасибо.

– Нет проблем. – Он решил, что это единственное, что он может сделать во имя прошлого – хоть у них и было-то всего одно свидание. В ночь смерти ее отца. И, в любом случае, когда покупатель выкладывал без содрогания тысячу пятьсот долларов, он с большим желанием доставлял покупку. – Я помогу тебе разобраться с вещами. – Он подтянул обвисший ремень, затем вытащил журнальный столик из кузова грузовика. – Хорошая штука. Немного доделать и получится конфетка.

– А мне он такой нравится. – Стол был весь покрыт царапинами и пятнами, но был очень необычным. Клер с усилием вытащила кресло с откидной спинкой и плетеным сидением. В грузовике оставалось еще одно похожее кресло, железный торшер с обрамленным бахромой абажуром, ковер с потертым цветным рисунком и диван.

Они внесли легкие вещи внутрь, затем присоединили к ним– ковер, болтая за работой о старых друзьях, новых событиях. Боб уже тяжело дышал, когда они вернулись к грузовику, чтобы рассмотреть пышный диван из красной парчи.

– Отличная вещь. Я без ума от лебедей. Вырезанных в ручках.

– Весит тонну, – произнес Боб. Он полез на диван, когда заметил слонявшегося по противоположному тротуару Эрни. – Эй, Эрни Баттс, чем занимаешься?

Уголки надменного рта Эрни опустились. Руки поползли в карманы. – Ничем.

– Ну тогда двигай сюда и займись делом. Дерьмовый мальчишка, – тихо обратился Боб к Клер, – но спина у него молодая.

– Привет, – Клер одарила Эрни милой улыбкой, когда он направился к ним. – Меня зовут Клер.

– Ага. – Он чувствовал запах ее волос, тела, наполненного сексуальными ароматами.

– Забирайся сюда и помоги мне стащить эту штуку. – Боб кивнул в направлении дивана.

– Я помогу, – Клер без усилия запрыгнула в кузов и устроилась позади Эрни.

– Не надо. – До того как она успела взяться, Эрни приподнял угол дивана. Она увидела, как напряглись мускулы на его худых руках. Она тут же представила их вырезанными из темного дуба. Как только они опустили диван, Боб заохал и запричитал, она отошла в сторону. Эрни шел задом по дорожке, по ступенькам, через дверь, глаза его смотрели на собственный ноги.

– Да просто поставьте посередине комнаты. – Она улыбнулась, когда диван грузно опустился на место. Это был приятный звук – обживание дома. – Прекрасно, спасибо. Хотите, ребята, выпить чего-нибудь прохладного?

– Я возьму в дорогу, – ответил Боб. – Надо возвращаться. – Он дружески подмигнул Клер. – Не хочу, чтобы Бонни Су ревновала.

Клер улыбнулась в ответ. «Боб Миз и Бонни Су Уил-сон, – подумала она». По-прежнему было трудно представить их женатыми семь лет и родителями троих детей.

– Эрни?

Он пожал худыми плечами. – Да, пожалуй. Она рванулась на кухню и принесла три холодных бутылки «Пепси». – я дам тебе знать об этом шифоновом платье, Боб.

– Давай, обязательно. – Он обернулся перед тем, как направиться к двери. – Мы открыты завтра с двенадцати до пяти.

Она проводила его, затем вернулась к Эрни. – Извини, что тебя втянули в это.

– Ничего. – Он сделал глоток, потом осмотрел комнату. – Это все, что у вас есть?

– Пока что. Мне нравится собирать понемногу из разных мест. Давай попробуем? – Она села с краю дивана. – В подушках можно утонуть, – произнесла она, вздохнув. – Я это очень люблю. Итак, ты давно живешь в городе?

Он не сел, а вместо этого обошел комнату. «Словно кот, – подумала она, – осматривающий свою территорию». – С детства.

– Учишься в школе Эммитсборо?

– В старшем классе.

Ее пальцы ухватили рисовальную доску. В каждом сантиметре его тела было заметно напряжение – молодое, строптивое и бесконечное напряжение. – Пойдешь в колледж?

Он лишь пожал плечами. Это был еще один камень преткновения между ним и родителями. Образование – это твоя лучшая возможность. Он сам для себя лучшая возможность. – Поеду в Калифорнию – в Лос-Анджелес – как только достаточно накоплю денег.