– Умный человек уступает жене в мелочах, понимаешь. Они же, как дети, эти женщины. Погладь их по шерстке, уступи в мелочах, но дергай за уздцы в важных делах, как только заметишь, что они закусили удила. Но мне ведь не нужно тебе это рассказывать, брат, правда? Ты ведь человек светский.

– Конечно, конечно, – рассеянно ответил Нил, однако отступил еще, пропуская четверых крепких грузчиков, втаскивающих огромный скатанный в рулон персидский ковер в гостиную.

Нил Уинзлоу, наблюдая парад ковров и диванчиков, журнальных столиков и зеркал в резных рамах, пытаясь понять, как можно называть мелочью, когда целое состояние тратится на приобретение такой обстановки, и почему рассказ Розалинды о ее любительских раскопках в церкви св. Леонарда можно считать чрезвычайно важным делом. И потом, подумал он, после того как распрощался со своим шурином и выскользнул в вымощенный плиткой коридор, прежде чем туда вошли рабочие, втаскивая пристенный столик в стиле Адама, нельзя забывать еще и об этом Мерлине – Уодроу Фитцклере. Ему нужно убедиться, что сестра и ее муж получили много приглашений, потому что ему не хотелось, чтобы выглядело так, будто он жаждет быть в их обществе. Сейчас он хотел бы довольствоваться тем, чтобы оставаться в стороне и внимательно наблюдать, как они будут приняты в обществе. Тогда вскоре он и получит ответы на свои вопросы. А уж потом он отомстит им: он намеренно столкнул их, а они осмелились обратить себе на пользу его злую выходку и стать счастливыми.

Глава 15

Следующие три недели Розалинда пребывала в таком хорошем настроении, как никогда раньше. Ее дни были заполнены прогулками в экипаже и визитами к старым подругам, посещениями магазинов и покупкой самых очаровательных в мире платьев, перемещением из комнаты в комнату особняка на Портмен-сквер, где она присаживалась в кресла и восхищалась великолепным вкусом Жюля Фордхэма.

Ее вечера – это восхитительный вихрь из приемов и балов, походов в оперу и бесконечное кружение по сверкающему паркету в объятиях внимательных партнеров. Она принимала комплименты от друзей своего красивого мужа и отвечала торжествующей улыбкой на косые ревнивые взгляды других женщин, входя в помещение под руку с Бью. А ее ночи? Ах, были еще и ее ночи, эти неимоверные часы, проведенные в объятиях того самого, красивого, желанного, чудесного мужа.

Как изменилась ее жизнь с появлением в ней Боумонта Ремингтона! Оглядываясь назад, на прожитые двадцать пять лет, она понимала, что жила лишь наполовину до того дня, когда Бью с грохотом ворвался на ее орбиту. И он любил ее. Помимо всех восторгов, изменений и приключений, которые он внес в ее существование, Боумонт Ремингтон одарил ее своей любовью. Он принял угрозу своей жене со стороны Нила как личное оскорбление, и Розалинда, не привыкшая иметь защитника, решила, что быть независимой и быть одинокой – две совершенно разные вещи.

Она сохраняла независимость, потому что Бью никогда не вмешивался в ее дела, но она уже не была одинока. В конце концов, был еще кто-то, кому было небезразлично, что с ней происходит. Она тоже страстно переживала за благосостояние своего мужа. Она когда-то сторонилась брака? Каким же глупым ребенком была Розалинда! Но теперь она женщина, и считала себя самой удачливой, самой счастливой женщиной во всей Англии. Во всем мире.

Что касается Бью, то он тоже был доволен таким неожиданным поворотом в своей жизни. Он попросил Бриджит прибавить еще десяток бусин к своим четкам и увеличил количество своих молитв, выученных им на коленях у ирландки, так что шансы на то, что обретенное им счастье, довольство, любовь сохранятся, увеличились еще больше. Не то чтобы Господь захотел разрушить то, что Бью и Розалинда обрели друг в друге. Религиозное воспитание Бью закончилось в нежном возрасте, когда ему было всего двенадцать, но он знал достаточно, чтобы быть уверенным: Бог – добрый. Молитвы же были в некотором роде скорее благодарностью Ему за доброту. Бью сознавал, что его теперешнее удовлетворение жизнью зависит не от хорошего финансового положения или от возвращения фамильного имения, а от этой маленькой женщины, его жены, и он любит ее неистово.

Человек действия, Бью не выдерживал долго в узких рамках высшего света, временами ему страстно хотелось снова отправиться куда-нибудь, ведь он никогда не оставался долго на одном месте. По правде говоря, будь на то его воля, он проводил бы несколько месяцев в году в имении Ремингтон, каждую весну участвовал бы в светском сезоне, а потом отправлялся бы в путешествие по континенту до конца года. Возможно, однажды даже отправился бы в Америку. Но его милая жена стремительно окунулась в жизнь лондонского высшего света, и он был настолько горд ее популярностью, что готов был сидеть и ждать, пока она не устанет от скучных вечеров непременного условия успеха в обществе. А кроме того, было довольно забавно наблюдать за ней в минуты ее триумфа.

Да еще было и это дело с Нилом Уинзлоу, и их решение отплатить ему за злую шутку – за все злые шутки, которые он сыграл с Розалиндой в жизни, хотя про себя Бью признавал: он сам уже давно простил этого человека за проигрыш половины имения, при том что он прекрасно знал – вторая половина принадлежит его сестре. Да и как он мог злиться на человека, который помог ему не только вернуть свой отчий дом, но и косвенно представил Бью его дорогой жене, к тому же еще обогатив его на сорок пять тысяч фунтов. Нужно быть уж очень подлым человеком, чтобы не благодарить того, кто вольно или невольно способствовал обрушившемуся на него дождю всяких благ.

Розалинда сначала тоже настаивала на осуществлении их плана, как проучить Нила. Но спустя несколько дней после первого визита брата на Портмен-сквер изменилась: вечно удивляющий Уодроу, действуя по указанию Бью, у которого были подозрения, отправился вслед за новым дворецким хозяина в «Три замка», грязную дыру у подножия Андреевского холма, и увидел, как дворецкий беседовал там с Нилом Уинзлоу.

В тот день, когда Нил явился поздравить свою сестру с замужеством, Бью специально забросил удочку, сказав ему, что ищет для себя нового дворецкого. Он сразу догадался, что без Нила здесь не обошлось, когда у дверей особняка остановился хорошо одетый молодой человек и сказал: «Я увидел, сэр, какая тут суматоха, и подумал, что человеку в городе новому, который только еще мебель в дом заносит, может понадобиться достойный слуга».

Ферсби, случайно появившийся дворецкий, оказался знающим свое дело, хотя Уодроу осудил его метод чистки сапог, а Молли с первого взгляда влюбилась в него. Это вынудило Бриджит заявить, что никогда еще она не была так занята, целыми днями охотясь за этой парочкой и гоняя их из укромных уголков, пока «девчонка не погубила себя, как ее легкомысленная мамаша Маргарет, знаете ли».

Имея в доме шпиона Нила, Бью и Уодроу не составляло труда исполнять свой маленький спектакль на тему не «Уодроу Фитцклер из йоркширских Фитцклеров», а «Уодроу Фитцклер, волшебник».

Розалинда, со своей стороны, сочла, что они зашли слишком далеко, когда увидела большой хрустальный шар, как бы нечаянно забытый на письменном столе в кабинете Бью. Но Ферсби обладал всеми ценными для наемного шпиона качествами: он был живой, любопытный и готовый докладывать своему хозяину в подробностях обо всем, что он смог увидеть или услышать. А Нил, со своей стороны, как сообщил Бью своей жене, обладал всеми ценными качествами голубя, созревшего для ощипывания, – и самое полезное, это его ненасытная всеядность.

Благодаря тому, что Бью забывал закрывать дверь, ведущую из его кабинета в короткий коридор, связывающий кабинет с утренней гостиной, Ферсби стал заинтересованным слушателем всех его разговоров с Мерлином относительно управления финансовыми вложениями Ремингтона.

Процедура была довольно простая: каждое утро, точно в одиннадцать часов утра, Уодроу без доклада шел в гардеробную Бью, раскланивался и заявлял, что он «готов». Тут Бью быстро отсылал своего дворецкого, брал Уодроу под локоть, и оба они исчезали в кабинете, захлопнув за собой дверь. Но не ту дверь, что вела в утреннюю гостиную. Выждав положенные пять минут, на тот случай, если Ферсби задержится, Уодроу, расположившийся так, чтобы его можно было видеть в щель приоткрытой двери, откидывал черный капюшон на ярко-красной шелковой подкладке, водружал на голову странный парчовый тюрбан и начинал торжественно водить руками над хрустальным шаром, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то глухо бормоча при этом.

– Я вижу, сэр, – произнес он в то первое утро. Бью подошел к нему и стал напряженно вглядываться в шар. – Я вижу деревья. Великолепные деревья. Высокие деревья, достигающие до синего-синего неба. Вижу разноцветных птиц, летающих среди деревьев. Вижу корабли, их кили сидят низко в воде, их трюмы полны плодов этих деревьев. Я вижу комоды и кресла с изогнутыми ножками, маленькие столики и каминные полки. Я вижу, нет-нет, все исчезло. Больше ничего нет.

Уодроу, очевидно, утомленный своим общением с мистическим, рухнул в кресло, которое поспешил придвинуть ему Бью, и уверенно заявил:

– Красное дерево. Прекрасная мебель. Вест-Индия. Африка.

– Правда? Вы уверены? Ну конечно, и по морю. Они тут заодно, хотят лишить меня не одного вклада, но двух! Вы гений, Уодроу. Настоящий гений! Я сейчас же займусь этим, – пообещал Бью.

На другое утро, в плаще с капюшоном и в тюрбане, Уодроу изучил неясные очертания, и Бью срочно отправился на фондовую биржу. Там видели, как он вкладывал довольно крупные суммы в акции мануфактур. С понедельника по пятницу, в течение трех недель, этот сценарий повторялся: Уодроу давал свое представление как провидец, а Бью, следуя его предсказаниям, приказывал продавать, а чаще покупать акции на бирже. И каждая сделка приносила прибыль, хоть и скромную. Это мог бы заметить каждый, у кого нашлось время понять, что «видения» Уодроу никогда не относились к инвестициям, связанным с большим риском. Бью демонстрировал свой выигрыш каждому, и с каждой сделкой в их, то есть Бью и Нила, карманы поступала существенная сумма, потому что, как надеялись, Нил дублировал каждый шаг Бью на финансовом рынке, как только Ферсби передавал ему информацию в «Трех замках».