Камберленд приблизился к Шарлотте и поцеловал ее руки.

— Сегодня у меня очень счастливый день, Ваше Величество,— сказал он.

— Мой брат пришел ко мне, и поэтому я привел его к тебе,— объяснил король.

Он вновь заметил, как некрасива его супруга. Георг слышал, что жена брата была одной из красивейших женщин страны. Шарлотта особенно плохо выглядела во время ее беременностей, а в таком положении ее видели почти постоянно!

Он поступает дурно, критикуя жену за исполнение ее обязанности. Он должен быть благодарен ей. Возможно, у Камберленда красивая жена, но у него нет тринадцати детей, и он не ждет четырнадцатого.

— Я постоянно слышу о принце Уэльском,— сказал Камберленд.

Конечно, ему не следовало приходить. Герцог должен был прислать письмо, убедиться в том, что король готов принять его. Георг расхаживал взад и вперед по комнате. Он думал о леди Гросвенор и письмах, которые Камберленд писал ей. Нет, он не примет брата. Камберленд вел разгульную жизнь. Король также не хотел видеть его супругу.

Печально, конечно, что в семье раздоры, но еще огорчительней то, что ее члены ведут себя так постыдно, как Генрих. Георг вспомнил о своей матери, которая вместе со своим любовником лордом Бьютом подавляла его волю, пока он не вырвался на свободу. Однако она любила его; Георг был уверен в этом. Она мужественно умерла, скрывая ужасную боль, вызванную раком горла.

«Прости своих братьев, Георг, —с казала она.— Избегай по возможности семейных ссор. Твой отец и его отец... Твой дед и его... Ссоры, ссоры, ссоры... Отец против сына. Это приносило вред семье и монархии».

Тем не менее он отказывался принимать Камберленда, хотя и принимал Глочестера — без супруги.

Внезапно Георг произнес:

— Хорошо. Хорошо. Скажите герцогу, что я встречусь с ним. Камберленд предстал перед королем отчасти смущенным, отчасти раздраженным. Он должен стыдиться тех отвратительных писем к леди Гросвенор...— подумал король. И того, что мне пришлось выплатить мужу этой женщины компенсацию в размере тринадцати тысяч фунтов. А теперь у него эта женщина с потрясающими ресницами. Только глупец выбирает жену, глядя на ресницы.

— Ну,— произнес король,—значит, ты явился в Кью. И что?

— Да, Георг. Я подумал, что мы должны положить конец этой ссоре.

Он назвал его Георгом, словно брат монарха не является его подданным. Словно он вправе самостоятельно решать вопрос этикета.

— Я сказал, что не хочу принимать тебя при дворе, и не шутил при этом. Ты это понимаешь?

— При дворе — да. Я это понимаю. Я оказался замешанным в скандале, но ведь я — твой брат, Георг.

— Хм,— произнес король.— Об этом факте можно только сожалеть.

Камберленд напустил на себя обиженный вид, и король тотчас пожалел о своих словах.

— Ты вел себя постыдно,— резко сказал король.

— Да, конечно. Но это уже в прошлом.

— Ты женился, не спросив моего мнения на сей счет. И те письма.

Глаза королевы испуганно сверкнули. Что еще натворил Георг? Не произошел ли новый скандал?

Камберленд заметил испуг королевской четы и обрадовался

— Люди любят его. Он так красив. Вот что я слышу. Королева перевела дыхание.

— Он — очень красивый юноша.

— И образованный.

— Он всегда много читал. Он свободно говорит на нескольких языках.

— Я слышал, и на немецком тоже. Все наши предки свободно говорили на немецком, но Георг прекрасно владеет также, французским, итальянским и английским. Говорят, он получил классическое образование.

Камберленд поднял глаза к потолку.

— Как нам удалось произвести на свет такого гения, Георг? — сказала королева.

У нее был довольный вид. Она всегда охотно обсуждала достоинства принца.

— Он ведет себя безрассудно,— пробормотал король.

— Эту черту он унаследовал не от отца... и не от матери. Все дело в его молодости, Георг.

— Значит, чем быстрее он станет взрослым, тем лучше, да?

— Я с нетерпением жду, когда меня представят ему. Король упрямо сжал губы.

— Ты не должен общаться с моими детьми,— сказал он.

— Но...

— Я ясно выразился, да? Ты не должен встречаться с детьми.

Камберленд погрустнел, смутился. Но король повторил:

— Я сказал — ты не должен встречаться с моими детьми. Ты меня понял?

Камберленд вспомнил, каким упрямым старым ослом был Георг. Переубедить его было невозможно. В его манере говорить ощущалась непреклонность. Поэтому герцогу осталось только покинуть короля и сообщить господину Фоксу о том, что он удостоился аудиенции, но мало продвинулся вперед.


***

Принц сильно привязался к своим сестрам; не проходило и дня, чтобы он не навестил их.

— Приятно знать, — сказала королева,—что они так дружны.

Даже король заявил, что он радуется тому, что Георг наконец осознал свой долг.

Если бы они заметили увлеченность принца фрейлиной своей сестры, их удовлетворение уменьшилось бы; но Мэри Гамильтон отличалась от Хэрриот Вернон.

Она заявила принцу следующее:

— Какие бы чувства я ни испытывала, я не должна совершать ничего такого, что способно запятнать мою честь, Ваше Высочество.

Принц схватил ее за руку и пылко воскликнул:

— Неужели я стану просить об этом? Ваша честь для меня дороже собственной жизни.

Галантность вошла у него в привычку, прежние приключения казались Георгу грубыми и примитивными. Единственная истинная любовь — это чистая любовь; гораздо приятнее продвигаться по романтической дороге, чем оказываться в ее конце, где чувства часто исчезают.

Умной и красивой Мэри исполнилось двадцать три года, она была старше принца на шесть лет. У нее были огромные глаза, слегка вздернутый носик и пухлые щечки. Она смеялась часто и заразительно и казалась самим совершенством. Она не скрывала своей симпатии к принцу. Это любовь? — взволнованно спрашивал он. Да, это любовь. Но не слишком сильная. Она, Мэри, не позволит ему унизить себя или ее.

Дамы из окружения принцесс напоминали ей о Хэрриот Вернон.

— Однажды королева вызвала ее к себе. В течение часа вещи были собраны, и она уехала. Будь осторожна, Мэри.

Мэри не нуждалась в предупреждениях. Она проявит осторожность.

— Я могу предложить вам только чистые, целомудренные отношения,— сказала она принцу.

— Знаю,— отозвался он.— Я бы попросил вас стать моей женой, если бы это было возможно.

— Мы оба отлично знаем — это невозможно,— ответила трезво мыслящая Мэри.— Очевидно, вас не удовлетворит то, что я могу предложить.

Принц опустился на колени. Он любил экстравагантные жесты. Он не просил ничего... ничего... только права служить ей до конца его жизни.

— Со временем вы забудете меня,— печально промолвила Мэри.

— Никогда, никогда.

Она скептически покачала головой.

— Если это случится, я пожалею о нашей дружбе, но не стану жаловаться.

— Я никогда не позволю вам покинуть меня,— заявил он.— Как я могу перенести разлуку с женщиной, которую люблю и которой восхищаюсь сильнее, чем кем бы то ни было на свете?

— Мне радостно слышать о чувствах Вашего Высочества, но я должна сказать вам о том, что я никогда не смогла бы стать вашей любовницей. Моя честь дороже мне моей жизни... вы для меня...

Принц перебил ее.

— Вы можете ничего больше не говорить. Я скорее покончу с собой, чем попытаюсь совершить нечто, способное повредить вашей репутации или чести.

Мэри вздохнула с облегчением.

— Значит, вы действительно любите меня.

— Можете не сомневаться в этом. Но мне нужно иметь кое-что. Прядь ваших волос в медальоне с выгравированной датой самого важного события... вашего рождения. Вы выгравируете надпись для меня, а я — для вас. Позвольте сказать, что напишу я — «Возлюбленной навеки».

— Думаю, это будет неразумным поступком.

Мэри представила, как прядь волос попадает в руки мадам фон Швелленбург, которая отнесет ее королеве Шарлотте. Ее преследовали воспоминания о Хэрриот Вернон. Неугодные люди изгонялись со двора в мгновение ока; королева ясно дала понять, как она относится к легкомысленным женщинам, позволяющим принцу Уэльскому увлечься собой.

Принц пылко продолжил:

— И вы должны разрешить мне подарить вам браслет. Пожалуйста... скромный браслет с надписью. Я уже сочинил ее — «Навеки в моем сердце».

— Это опасно.

— Опасно?

Глаза принца сверкнули.

— Ради вас я готов бросить вызов всему миру.

Может быть, подумала она, но ему не придется сделать это. Король отругает его и потребует изменить свое поведение. На долю Мэри Гамильтон выпадет изгнание со двора и бесчестье. Она не стала напоминать Георгу об этом, потому что не хотела разрушать идиллию такими практическими соображениями. Однако она не должна терять голову из-за очарования принца, если не хочет погубить себя.

Нежная, но платоническая дружба может быть восхитительной. Однако ею все должно закончиться.

— Вам не следует проявлять чрезмерную пылкость,— предупредила она.

— Пылкость. Страсть. Эти слова слишком слабы, чтобы выразить мои чувства. Я вижу красоту и другие достоинства, способные сделать вашего Паламона счастливым.

В романтическом настроении он называл себя ее Паламоном, а ее — его Мирандой. Вспоминая страстные письма Георга — а он любил писать письма и делал это весьма часто, наслаждаясь изяществом собственного стиля,— она испытывала чувство страха.

— Вы должны писать мне так, словно я — ваша сестра,— сказала она.— Только в таком случае я могу получать ваши письма.

— Как бы ни называл вас ваш Паламон, моя Миранда, вы — любовь всей его жизни.

Пылкие речи Георга глубоко трогали Мэри и заставляли бояться своих чувств.