— Нет, на мой взгляд, подходит, — неожиданно возразил граф и, помолчав несколько мгновений, добавил: — Завтра я возвращаюсь в Лондон.

У Кэтлин сердце ушло в пятки.

— Спасаетесь бегством? — спросила она. — Приступ малодушия с вашей стороны.

— Я бы сказал, благоразумия, — спокойно ответил он. — В свете последних событий мне надо многое обдумать, а здесь, с вами, мамой, вашим дядей и кузинами, это невозможно, поэтому мне лучше уехать.

Меньше всего на свете Кэтлин хотела, чтобы он уехал.

— Имейте в виду, что у нас не так много времени, — попыталась она переубедить возлюбленного. — Чтобы снять проклятие, мы должны пожениться до дня осеннего равноденствия, до которого осталось всего три недели.

— Я все-таки рискну.

— А как насчет мистера Беркли? Не боитесь оставить его без присмотра?

— Пожалуй, я заберу его с собой, — подумав, решил Оливер. — Если у него серьезные намерения относительно Джен, то он, несомненно, обрадуется возможности завоевать мое расположение.

— Вы не можете уехать. — Кэтлин была непреклонна.

— Почему? Мы в безвыходном положении: вы хотите выйти за меня из-за дурацкого старинного поверья, а я не желаю жениться по столь надуманному поводу.

— Я должна исполнить свой долг.

— То есть вы собираетесь выйти за меня замуж из чувства долга? Куда как романтично.

— Сарказм вам совсем не к лицу.

— Что ж, пойду-ка я со своим неподобающим сарказмом спать, — решил граф, и, коротко поклонившись, направился к дверям.

— Оливер, вы когда-нибудь любили? — остановила его Кэтлин.

— Один раз, очень давно, — ответил он. — Во всяком случае, мне так казалось.

— У вас ничего не вышло?

— Она влюбилась в другого.

— Наверное, если бы вы тогда знали о проклятии…

— Не верю я ни в какие проклятия.

— Хорошо, забудьте об этом. Просто подумайте, сколько людей уже погибли, и скажите, готовы ли вы подвергнуть опасности жизнь еще кого-то, кто вам дорог?

— Я не верю… — начал было граф, но осекся. Кэтлин затаила дыхание. — Честно говоря, я не знаю, — признался он и направился к дверям. — Доброго вам вечера.

Кэтлик проводила его взглядом и, обессиленная, упала на диван.

Пока все шло так, как она предполагала. Оливера трудно осуждать за его скепсис, ведь она сама тоже не сразу поверила в реальность родового проклятия. Вдобавок граф считал, что она его предала, — тоже ничего удивительного. На его месте она бы думала то же самое. Главное заключалось в том, что он больше не сомневался в ее амнезии, а ведь Кэтлин даже не надеялась переубедить его так скоро.

Оливер отказывается жениться по «надуманному предлогу»? Что ж, она позаботится о других, более весомых аргументах.

Размышляя над сложившимся положением, Кэтлин вдруг ясно осознала, что обязана своим счастьем именно амнезии. «Прежде чем удавить Ханну, обязательно ее поблагодарю», — подумала она.

Оливер любит ее, несомненно, остается только помочь ему это осознать. Задача трудная, но ведь на стороне Кэтлин могучие союзники — Судьба и Любовь. Не проще ли его убедить, что колдовство существует?


Оливер рассчитывал совсем на другое окончание вечера — он был более чем уверен, что Кейт опять придет к нему в постель. Но, увы, его ждало разочарование, и теперь он маялся без сна, ходил из угла в угол, тщетно пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства.

Его не могло не радовать, что Кейт все вспомнила, и он, конечно, не считал ее обманщицей — чтобы изобразить тот потерянный взгляд, который он не раз замечал у нее, нужно обладать недюжинным актерским талантом.

Проклятие на оба дома? Как это по-шекспировски и как нелепо! Пусть Кейт, мать и бог весть кто еще сколько угодно твердят, что верят в проклятие, но он в него не поверит никогда. В его хорошо организованной, размеренной жизни нет места подобным глупостям. Что касается Кейт, то ее трудно винить в чрезмерной доверчивости, принимая во внимание трагические события, происходившие с ее близкими. Возможно, бедняжке легче поверить в проклятие, нежели смириться с тем, что дорогие ей люди стали жертвами слепых случайностей.

Кейт спросила его, готов ли он подвергнуть опасности жизнь тех, кого любит. Но его любимая как раз та, брак с которой может спасти их семьи от родового проклятия… Чепуха, он не верит во все эти досужие вымыслы!

Но самой большой нелепостью, конечно, было предположение Кейт, будто ее амнезию вызвало колдовство. И это говорит Кейт, которую он считал такой разумной и здравомыслящей!

Граф взволнованно провел рукой по волосам. Если поверить в существование проклятия, то немудрено скатиться и до веры в колдовство. Нет, ни за что! То, что случилось с Кейт — трагическая гибель поклонников, потеря памяти, — не более чем звенья в цепи совпадений, как и дурацкий план ее тетки, неожиданно оказавшийся столь действенным.

Нет, Оливер не мог допустить, чтобы его брак зависел от вздорных суеверий. Он действительно хотел жениться и до конца своих дней жить с любимой женщиной, но на самом деле еще никогда не думал о конкретных перспективах. Сегодня вечером, когда вопрос о браке был поставлен ребром, да еще с требованием избавить семью от так называемого родового проклятия, граф впал в состояние, близкое к панике. Ему показалось, что у него на шее затягивается петля, что его жизнь, его будущее больше ему не принадлежат. Ирония судьбы заключалась в том, что он единственный из своего дружеского окружения никогда не выказывал страха перед женитьбой, и вот теперь этот страх взял его за горло.

Но он любит Кейт и до сегодняшнего вечера сам подумывал о совместной жизни с ней. Вот почему ему непременно надо уехать и спокойно разобраться в своих чувствах и желаниях.

Наверное, Кейт права, и он просто струсил. Но как он может принять какое-то разумное решение, если всякий раз, глянув в ее зеленые глаза, теряет разум? Уж не колдовство ли это, в самом деле? Или такова настоящая любовь, и его мучает страх перед ней, а не перед будущим?

Хуже всего было то, что Оливер не мог понять, кого же он все-таки полюбил.


Глава 18


— Не может быть, чтобы сегодня ты вдруг серьезно намеревался вернуться в Лондон, — напустилась на сына графиня, едва войдя в библиотеку на следующее утро.

— Я уеду, как только прекратится дождь, — спокойно ответил Оливер, не отрывая невидящего взгляда от разложенных на столе писем. Он уже давно сидел над ними, но так и не прочел ни одного письма, не написал ни одной строчки и не принял никакого решения.

День выдался пасмурный, сырой, и зарядивший с рассвета дождь не думал прекращаться.

— Ты бежишь, как трусливый заяц.

— Если бы я трусил, мама, то меня бы уже давно здесь не было; — посмотрев на мать, улыбнулся Оливер. — Я не бегу, а временно отступаю из стратегических соображений, как хороший военачальник, который перед лицом превосходящего по численности противника обнаруживает, что из всего арсенала у него остался только здравый смысл.

— Вздор. Мы с леди Кэтлин и лордом Малькольмом тоже вполне разумные люди, — парировала графиня, усаживаясь в кресло возле стола.

— С вашими-то разговорами о проклятиях и колдовстве? — хмыкнул Оливер. — Извини, мама, но у меня другое мнение.

— Ирония тебе не к лицу, — укоризненно покачала головой леди Норкрофт. — Почему ты не пришел завтракать?

— Я и обедать не буду.

— А ужинать?

— К ужину меня уже здесь не будет, — не желал сдаваться Оливер. Не может же он вечно избегать Кейт? Отъезд — вот выход из положения.

— Даже если дождь не прекратится? Путешествовать в такую погоду опасно, мой дорогой. Вот лорд Карлтон поехал как-то в дождь, карета опрокинулась, и он убился насмерть.

— Насколько я помню, лорд Карлтон умер от крупозного воспаления легких, — усмехнулся граф.

— Да, но это было прямое следствие происшествия на дороге — он вымок и простудился, когда карета опрокинулась.

— Он умер три месяца спустя, мама.

— Болезнь была мучительно долгой. Бедняга, умереть в самом расцвете сил!

— Ему шел восемьдесят третий год.

— Но он мог бы еще прожить немало лет, если бы не поехал в дождь. Что ж, если тебе это так необходимо, поезжай. — Графиня вынула кружевной платочек и промокнула глаза. — Подвергай свою жизнь опасности, заставляй мать сходить с ума от беспокойства. Ничего, я справлюсь, ведь твой покойный отец завещал мне быть мужественной несмотря ни на что…

Оливер не верил своим глазам — ему и в голову не приходило, что его мать, Эдвина Лейтон, графиня Норкрофт, могла так убедительно изображать горе. Похоже, в ней умерла замечательная актриса.

— Что за глупости ты говоришь, мама! — рассмеялся он.

— Ты ничего не понимаешь, — слабым голосом возразила графиня. — Я старею, дают о себе знать мои многочисленные хвори, в том числе и больное сердце. — Она сделала драматическую паузу. — Оно может не выдержать и разорваться…

— Довольно, мама! — снова рассмеялся Оливер. — Я обещаю тебе в дождь сидеть дома. Ты довольна?

Графиня тут же воспрянула духом.

— Я буду довольна, если ты останешься здесь и решишь свои проблемы с Кэтлин, — с прежней энергией потребовала она.

— Тут и решать нечего. Я не собираюсь жениться в угоду вздорным россказням.

— Но ты же ее любишь.

— С чего ты взяла?

— Разве я ошибаюсь?

— Вот почему мне надо уехать, — вздохнул Оливер. — В этом доме все хотят, чтобы я принес свою свободу в жертву суеверию. Я не могу даже спокойно подумать.

— Ты очень упрямый человек, — нахмурилась графиня. — Весь в отца.

— Спасибо, мама.

— Это не комплимент.

— Неужели ты действительно хочешь, чтобы я женился из-за какой-то выдумки? — помолчав, спросил он.