Запись первая.

— Питер! Эта проклятая штука вертится. С чего бы мне начать, а, Питер? Что говорить-то? (Вздох.)

— Ева, сегодня ты была великолепна, и я до смерти устал и хочу спать. Просто говори все, что думаешь. Пленки хватит еще минимум на час, давай, действуй.

— Дерьмо все это!

— И, пожалуйста, не ругайся больше, ангелочек, а то у меня опять встанет. Вопросы же, большей частью, старайся задавать риторические. Ну пожалуйста, миленькая, ладно? Я хочу подремать капельку.

— Питер, ты самая настоящая свежемороженая треска! О, нет, беру свои слова назад. В действительности, ты не так уж плох. Для мужчины. Я чувствую, как ты шевелишься в темноте. Может быть, сказать о тебе еще что-нибудь приятное для разнообразия? О, извини, это чисто риторический вопрос. Знаешь, это действительно странное чувство. Сидеть на кровати и разговаривать сама с собой. По крайней мере, ни на что не похоже. Кассета крутится, я знаю, что ты рядом, но тебя не вижу. Стоит, пожалуй, чаще беседовать с собой. В этом что-то есть. Так о чем же я собиралась говорить? О Дэвиде, конечно. Ведь я и здесь-то из-за него. Тебе тоже придется ответить на некоторые вопросы, Питер, дорогуша, только попозже. Может быть, тогда, когда ты будешь слушать эту кассету сам, без меня. Ведь я оказалась здесь в первый раз по милости Дэвида, и он часто у тебя бывает? Ты ему рассказываешь о наших отношениях? Вот, черт, я бы хотела получить ответ на этот вопрос прямо сейчас, но ты так искусно притворяешься спящим. Ладно. Вернемся к Дэвиду. Я его не понимаю. А ты, Питер? Я, например, думаю, что никогда его не понимала, даже когда в него влюбилась. Но я, конечно, думала, что понимаю. Мне казалось, что я все о нем знаю. О чем он думал, каким образом он мог завести меня, даже не дотронувшись пальцем. Господи! Вот какой я была, принимая его за обыкновенного парня, выискивая в нем недостатки, скрытые пороки, из-за которых можно было бы его презирать. И вдруг меня как громом поразило! Я влюбилась в Дэвида. Боже мой, я по-настоящему его люблю. Это самый важный момент для всякой женщины — что-то вроде потери девственности, только приятнее и значительно опаснее. Как это поется в песне: «Я до этого никогда не любила»? Ну, что ж, я действительно никого до него не любила. Я вспоминаю, что после смерти Марка все гадала, встречу ли я еще в своей жизни человека, которому смогла бы довериться полностью. А потом, даже не отдавая себе в этом отчета, сразу влюбилась в Дэвида. Он не позвонил. Вот все, что я знаю. Он приучил меня к своим ежедневным звонкам с первой нашей встречи. Это было похоже на обещание новой встречи, на следующий день. Поначалу я даже удивлялась. Дэвид совсем не походил на романтика, он казался весьма прозаичным, далее рациональным. Но чем больше я узнавала его, тем больше мне казалось, что он приоткрывается передо мной, позволяя распознать его истинную сущность. Это был чрезвычайно тонкий процесс. Я ощущала себя его единственной избранницей. То есть он дал мне возможность почувствовать себя такой.

Как бы то ни было, Дэвид мне звонил. По крайней мере, раз в день. И каждый день. И я стала ждать этих звонков, ты знаешь?

Более того, у меня появилась привычка открывать ему душу, и мне казалось, что он меня понимает — я имею в виду понимал. Я рассказывала ему обо всем, даже о походах в магазины, даже о своей больной ноге… минуточку, я, кажется, начинаю кое-что понимать. Ты и в самом деле умница, Питер. Вот оно! Дэвид был для меня моим очень личным магнитофоном, только шумноватым. К тому же у него были некоторые преимущества перед обычным магнитофоном — он еще спал со мной и внушил мне, что я лучшая в мире женщина — самая красивая, самая обожаемая. Он мне позволил ощутить собственную уникальность.

И вот в один прекрасный день он мне не позвонил! Я не могла заснуть, я просто обезумела! Я стала метаться по квартире, как попавшее в клетку животное, действовала Марти на нервы и вдруг поняла, что люблю Дэвида. Ужасно люблю. А он все не звонил и не звонил. И тогда я совершила ошибку номер один — первую в последовавшей потом длинной череде аналогичных ошибок. Я позвонила ему сама. В разгар ночи.

— Дэвид, — сказала я ему, — я люблю тебя.

А он рассмеялся. «Ева, ты идиотка» — вот что он заявил. Потом он сказал, что очень сожалеет о том, что не смог позвонить мне, что у него на работе была какая-то горячка, а потом ему пришлось сидеть допоздна в офисе, заканчивая работу над каким-то отчетом. А потом он просто заснул… Я почувствовала себя дурой. Но мне в то же время было хорошо. Теперь он знал. Не спрашивай меня, почему я решилась сказать про свою любовь. Может быть, я втайне надеялась услышать от него эти же слова в ответ? Но он их ни разу не произнес. Он был слишком умен.

Скажи, Питер, ты Дэвида тоже подвергал своему анализу? Каким образом вы стали друзьями? Что тебе говорил Дэвид обо мне? Ах, перестань притворяться, Питер, я знаю, что ты не спишь. Я чувствую это по тому, как ты дергаешь плечом. И тебе опять хочется трахаться — я это тоже чувствую. Питер! Он рассказывал тебе о нашей ссоре?

— Все, Ева. Твое время истекло. Прибереги ссору для следующей записи. Повернись ко мне, будь столь любезна, и скажи, что тебе тоже хочется вступить со мной в сношение. Давай скорей — на пленке еще хватит местечка для разных сексуальных словечек и ахов и охов.

— Ты, Питер, тоже сволочь порядочная… нет, прекрати, Питер, я не хочу… иди ты к черту!

— Нет, скажи, что тебе тоже хочется.

— Да, да, хочется… Трахай меня Питер, трахай, трахай! Конец пленки.

Глава 4

Когда Ева вернулась домой, было уже очень поздно, но Марти еще не ложилась и слушала пластинку Рода Стюарта. Как обычно, она выпивала — ее полупустой стакан возвышался на кофейном столике на расстоянии вытянутой руки от дивана. Еву всегда беспокоили ее выпивки. До сих пор, правда, избыток алкоголя еще не начал сказываться на ее лице и фигуре, но если бы она стала продолжать в том же духе, это обязательно бы случилось.

Было похоже на то, что Марти и Стелла опять поругались. Еву постоянно мучил вопрос — сохранялись ли у Стеллы по-прежнему конфиденциальные отношения с Дэвидом. Двуличная Стелла вечно находилась между двух лагерей и попеременно склонялась то к одной, то к другой стороне.

— Ева, крошка, хочешь выпить?

— Ага. Я вся просто измочалена. Этот Питер иногда впадает в сексуальное настроение и становится просто ненасытным. У меня даже ноги болят!

— Должно быть, милая моя, ты его совершенно околдовала. Ева сдавленно хихикнула и сбросила туфли.

— Нет, боюсь, что это не я, а та пленка, которую я для него записала. Питер записывает абсолютно все — слова, звуки. Ты не поверишь, но его кровать устроена таким образом, что скрипит всякий раз, когда кто-нибудь из нас хотя бы чуточку шевельнется.

— Слушай, да он у тебя просто какой-то необузданный. Просто жалко становится, что я не такая хотелка, как Стелла, а то бы я напросилась к нему на сеанс постельной терапии.

— Марти…

Марти взяла стакан и вяло отсалютовала им Еве.

— Я отправляюсь спать, так что обо мне не беспокойся. Когда у меня такое настроение, мне никто не в силах помочь. Мы со Стеллой сильно поцапались, но обязательно помиримся. Как всегда. — Марти говорила не слишком убедительно, но Еве до этого не было дела. — Ну что ж, утром звонить нам, кажется, никто не будет, поэтому мы сможем выспаться. Спокойной ночи, Марти.

После того как Ева отправилась в спальню, Марти смешала себе еще один коктейль. Она вспоминала рассказ Евы о магнитофонных записях. Пожалуй, ей следует обзавестись портативным магнитофоном и побеседовать с ним подобным образом в одну из таких страшных ночей. Во всяком случае, это может оказаться лучшим лекарством, чем алкоголь. Этот коктейль оказался значительно крепче, чем предыдущий, и она покривила рот. Как бы не стать алкоголичкой! В их семье такое уже было. Когда она еще жила дома, миллион лет тому назад, кто-нибудь из домашних постоянно выговаривал ей за излишнюю склонность к выпивке. А потом она совсем бросила пить. Другое дело — Стелла, она кого угодно сделает пьяницей. О, Господи. Какая же Стелла все-таки сучка. Но какая красавица и какие у нее нежные руки и язык. А голос — этот глубокий женский голос даже любую непристойность в состоянии превратить в слова любви. В определенном смысле слова Марти даже забавляло, что они с Евой оказались в сходном положении. Ева потеряла Дэвида, а она рассталась со Стеллой. Каким же странным образом жизни и судьбы этих людей переплелись вместе! С одной стороны — Ева и Марти, живущие в одной квартире, с другой — Стелла и Дэвид, работавшие вместе в одном офисе. По крайней мере, Марти хотела надеяться, что они на работе ничем другим, кроме работы, не занимаются. Но когда ты имеешь дело со Стеллой, гарантировать нельзя ничего. Мистер Циммер — так Стелла называла Дэвида в своей конторе. Когда же она притащила его с собой на вечеринку, он уже именовался «Дэвид». И при этом нельзя винить ни Дэвида, ни любого другого мужчину за пристальный интерес к Стелле. Стелла была прелестна. Будь она на два-три дюйма выше, она тоже бы могла стать манекенщицей. Стелла всегда выглядела такой невинной, а когда плакала, то по-детски обливалась горькими слезами, а потом, успокаиваясь, трогательно всхлипывала.

Сегодня Стелла плакала. С самого начала, как только она вошла, Марти стало ясно, что должно произойти что-то неприятное. Стелла была нервозной, резкой. Когда Марти поцеловала ее, она не постаралась затянуть поцелуй, как у них было заведено, а отстранилась, уклонившись от ее объятий.

— О'кей, детка. Выкладывай, что у тебя на душе. Я же вижу, что тебя гложет какая-то дрянь. Ты можешь сообщить мне об этом прямо сейчас. а не тянуть кота за хвост.

Марти стала смешивать коктейли, отвернувшись от Стеллы. Зачем Стелле лишний раз видеть, как глубоко она обижена. Стелла и так прекрасно осознавала свою власть над Марти.