Обнаров закурил, сделал маленький глоток виски и с отсутствующим видом стал опять глядеть на дождь.

– Вот чего я терпеть не могу на этом острове, так это их овсянку по утрам! Как ты ее глотаешь, я поражаюсь! Сейчас бы щец с большим куском мяса или супчику, да с потрошками! А, Костик?

– Черт бы побрал эту английскую погоду… – задумчиво, точно сам себе, повторил Обнаров.

– Чего ты заладил: «погоду, погоду». Ты хочешь об этом поговорить?

– Второй день сидим, ничего не делаем. Время впустую. Черт бы побрал этот дождь!

Беспалов улыбнулся, потянулся, сполз пониже в кресле, на американский манер положил ногу на ногу и стал раскуривать толстую «гавану». С непривычки, затянувшись, закашлялся и, обиженно глядя на сигару, сказал:

– До мозгов продирает. Как они курят эту дрянь?

– Воспитанный на «Приме» с «Беломором» быть Ротшильдом не может… Подожди чуть-чуть, дубина, пусть сигара немного остынет. Сигара не курится в затяжку. Не затягивайся в легкие. Понятно? Удерживай дым во рту, наслаждайся вкусом, букетом. Потягивай сигару, как хорошее вино.

Беспалов поерзал в кресле, недовольно произнес:

– Костя, ты с виду приличный мужик. Откуда ты все про все знаешь?

– Я не знаю, когда закончится этот проклятый дождь. Нужна хорошая, солнечная погода. Осталось всего три съемочных дня на натуре в солнечную погоду, и я мог бы вернуться домой. Черт бы побрал эту английскую погоду!

Беспалов снова глотнул сигарного дыма и опять закашлялся.

– Не могу. Будешь?

Обнаров отрицательно качнул головой.

– Я вообще не понимаю, почему ты взялся курить сигару на пустой желудок?

– Блин! Чего делать то? Давить жалко.

Обнаров вновь сделал маленький глоток виски и вновь безучастно стал смотреть на дождь.

Беспалов попытался потушить сигару, ткнув ею несколько раз в пепельницу, но «гавана» не сдавалась. Поплевав на пальцы, он попробовал пальцами затушить тлеющий табак, но, обжегшись, жестко выругался.

– Серый, ты как маленький! Отложи ее. Через пару минут сама погаснет. Нет, ты посмотри, все льет и льет! Льет и льет! – прокомментировал Обнаров внезапный порыв ветра, принесший с собой столько воды, что стекло перестало быть прозрачным. – Обидно. Если бы было солнце, через три дня я был бы дома.

– И чего бы ты там делал, дома?

– Я здесь от безделья страдаю, а она там одна… Ей рожать через две недели.

– Прекрати мытарить себя. Я вижу, эта баба крепко взяла тебя в оборот!

– Выражения выбирай.

– Ничего, если я спрошу: «Ты себя в зеркале давно видел?»

Обнаров хмуро глянул на друга. Во взгляде читался вопрос.

– Ты осунулся, похудел, перестал спать. С тебя осталось половина тебя. Тебе костюмеры запарились мундиры ушивать. Ты постоянно звонишь ей, ты постоянно переживаешь за неё, ты постоянно думаешь, как там она. Ты, как баба, ходишь по магазинам, ты приобрел кучу барахла для малыша, для его мамы. Ты ненормальный!

– Нормальный как раз. И, клянусь, через три дня я брошу все и уеду.

– Тебя распнут. Тебя неустойками задушат. Ты попадешь на бешеные бабки!

– Мне все равно. Она там одна…

– Опять пошло-поехало! Бабы созданы для того, чтобы рожать! Чего ты паришься? Сидишь, насупившись, как сыч, и паришься. Я не узнаю тебя! Ты не принял ни одного приглашения наших английских коллег побывать у них в гостях. Мы ни разу не сходили в стриптиз-бар, мы ни разу не были даже в обычном ночном клубе! Мы не посетили ни одного развлекательного центра, ни одного театра, ни одной экскурсии. Мы торчим в этом опостылевшем отеле, в четырех стенах, точно затворники. Мы даже ни разу не выпили по-настоящему!

– Мне хватает острых ощущений на работе.

– А помнишь, как мы гудели на гастролях? Дым стоял коромыслом! Мы вырывались на свободу, два здоровых, нормальных мужика. Мы «имели» все, что движется, и до чего можем дотянуться. Мы «мочили» все, что недовольно вякает. Мы и сейчас можем позволить себе расслабиться. Давай перекусим и нырнем куда-нибудь. Давай встряхнемся! Костя, чего молчишь-то?

– Когда же перестанет литься этот нескончаемый дождь? Черт бы побрал эту английскую погоду…


Она была свежа и эффектна.

Шоколадный нездешний загар, летящая походка, блеск в глазах и радостно-небрежное отношение к жизни выдавали любительницу дорогих тропических курортов.

– Привет, дорогая! Чмоки-чмоки! – Наташа небрежно, краешком щеки коснулась щеки Таи и по-хозяйски прошествовала в кухню. – Куда ставить-то?! – уже из кухни крикнула она. – Я же не Илья Муромец.

Не дожидаясь ответа, Наташа пристроила сумки на полу в углу и, устало опустившись на диван, заключила:

– Братец мой просто патентованная свинья! Бросить беременную жену! Умотать черт-те куда! Свои проблемы заставить решать других! Обнаров в своем репертуаре!

Заметив, что Тая готова возразить, она поспешно добавила:

– Прости. Прости! Просто я замоталась. С утра три пластики. Миллиметр вправо, миллиметр влево – расстрел на месте! Потом еще плановые процедуры… Черт бы побрал толстосумов! Половина – закомплексованные нытики, половина – самодуры-идиоты. Таечка, подойди же ко мне, дай посмотреть на тебя, дай обнять! Как мой племянник? Или все же племянница?

– Мы с Костей решили не узнавать заранее.

– Ты какая-то усталая, бледненькая. Ты у врача была?

– Все нормально, – Тая мило улыбнулась. – Я была у врача. Врач сказал, с ребенком все в полном порядке. Не волнуйся.

– Предъяви доктору медкарту. Дай посмотрю.

– Наташа… – с укором произнесла Тая. – Не заставляй меня чувствовать себя препарированной лягушкой. Я не твой пациент.

– Да! Я же тебе сок морковный принесла. Свежевыжатый! Сама старалась. Сейчас достану. Посиди.

– Зачем столько продуктов? Магазин рядом. Я сама куплю. Ты же три дня назад мне холодильник целиком заполнила.

– Ну уж, нет! Братец мне не простит, что ты сама таскаешься по магазинам. Тебе, конечно, надо гулять, но – гулять, а не тягать десятикилограммовые сумки. Сама-то как? Под глазами синева. Личико бледненькое… Дай карту, говорю!

– Нормально все. Я просто скучаю. Почти два месяца сижу здесь, в четырех стенах. Раньше хоть учеба отвлекала. Но первый курс закончился. Каникулы. Телевизор, книга, сон, прогулка в парке. Опять телевизор, книга, сон, прогулка в парке. Хоть бы Костя скорее вернулся! Его нет, и дни кажутся серыми и однообразными. Часы с кукушкой все спешат и спешат, а его все нет и нет…

Наташа налила сок из полулитровой стеклянной банки в чашку, подала Тае.

– Давай-ка пей. Морковный, с добавлением яблока. Он приятный. Я беременная никак чистый морковный сок пить не могла. А с яблоком – ничего. Хорошо шло.

Наташа внимательно наблюдала, как понемножку, мизерными глоточками, из-за уважения к ней, тянет сок Тая.

– Свинья мой братец! – убежденно повторила она. – Ведь как время подгадал, подлец! Надо же ему было влезть в этот английский сериал!

– Ты же прекрасно знаешь, что работа была начата еще до нашего знакомства.

– Знаю. Мне просто жалко тебя. Думаешь, не понимаю? Все эти ваши телефонные разговоры – расстройство одно.

– Он мне на ночь сказки рассказывает. По телефону мы говорим даже больше, чем когда Костя рядом. Он такой милый, нежный, внимательный.

– Ну, что это? Что? Ты хочешь обмануть старую тетку? Слушай, Таечка, давай к нам. Нас много, у нас весело. У нас ты точно не будешь скучать! Жорик будет рад. Бармалеи тоже. Опять же, я присмотрю. Я все же доктор.

– Доктор, перестань нянчиться со мной.

– Давай я маму привезу. Точно! Она будет тебе соки готовить, разную вкуснятину. Правда, – Наташа нахмурилась, – поучениями может довести до нервного истощения.

– Я тебе в сотый раз говорю: «Нет. Спасибо!»

– Ну да. Что тут осталось-то? Неделя, а там, бог даст, и Костя приедет. Лучше скажи, что ты ела сегодня?

– Ты голодная? Подожди, я сейчас тебя покормлю. Котлету с рисом и подливкой будешь? Еще салат овощной. Извини, первого нет, – Тая смущенно улыбнулась. – Я просто не могу выносить запах вареного мяса ни в борще, ни в супе.

Наташа была очень серьезна.

– Нет, я есть не буду.

– Давай, коньячку тебе налью.

– Коньячку давай. У тебя аппетит хороший? Спишь как? Я не могу понять, почему ты такая бледненькая?

– Сплю я прекрасно. Аппетит, правда, не очень. Но врач сказала, что это нормально, так как ребенок набрал вес.

– Ты кровь сдавала?

– Да.

– И что?

– Врач сказала, что ей не нравится мой гемоглобин. Посоветовала больше гулять и пить свежевыжатые соки. Что я и делаю. Наташ, – спохватилась она. – Только Косте не говори. Он волноваться будет. Обещаешь?

– Да обещаю, обещаю. Что это за клиника, где ты наблюдаешься? Как фамилия врача?

– Это районная женская консультация.

– Что?! – от неожиданности Наташа поперхнулась, закашлялась. – Вы с Костей с ума сошли! Вы идиоты оба!!!

– Нет. Только я. Костя настаивал на одной дорогущей клинике. Но я нормально себя чувствую. Вот он приедет, для родов надо будет что-то подобрать.

– «Подобрать»?! Ты себя слышишь? Какую чушь ты говоришь! – горячилась Наташа. – Ты в любой момент можешь родить. Начнутся схватки, клинику тогда подбирать поздно. Нет, я, ребята, точно поседею с вами!

Она достала телефон и стала звонить.

– Николай Алексеевич? Да. Узнали? Спасибо. Спасибо, у моего Журавлева тоже все хорошо. Слушай, дорогой мой человечище, на послезавтра на прием к себе запиши мою родственницу. Мы рожать у тебя собираемся. Что? Восемь с половиной, – Наташа сделала большой глоток коньяка. – Ты не ори. Не ори, говорю! Я уже наорала. Раньше не могли. Во сколько? Николай Алексеевич, моя благодарность не будет знать границ. Послезавтра увидимся, и я расцелую твою мудрую лысину. Пока, дорогой. Пока! – она залпом допила оставшийся в рюмке коньяк. – Ой, ё! Мне же за руль. Давай твою котлетку. Запоминай: послезавтра в одиннадцать. В десять я за тобою заеду. Не бойся. Я двоих у этого врача родила. Я бы роту нарожала, если бы не в этой вечно шарахающейся из крайности в крайность стране.