– Если вы намерены сдать экзамен по предмету, советую сосредоточиться.


Последующую неделю студенты только и делали, что обсуждали спектакль.

Профессор Преображенский был чрезвычайно доволен и ставил работу создателей и исполнителей «Оды нищим» в пример своим ученикам. В воздухе носилось счастливое ожидание обещанного мастер-класса самого Головореза Мэтью, что придавало особую остроту многочисленным обсуждениям.

– Разумные мои, я прошу вас не лезть к нашему гостю с глупыми вопросами, – наставлял студентов Преображенский. – Не спрашивайте его о личной жизни, спрашивайте о работе, о его гражданской позиции по животрепещущим проблемам нашей жизни. Цель общения – ваше творческое развитие, ваше развитие, как личностей, а не удовлетворение любопытства в духе «желтой прессы». Если кто из вас перейдет на сугубо личные темы, убью, честное слово!

В связи с работой в закусочной Тая на спектакль не попала и всю неделю с нескрываемой завистью слушала, как девчонки с восхищением рассказывали о спектакле, об актерской игре и, конечно, о «восхитительно-бесподобном», «умопомрачительно обаятельном» Головорезе Мэтью в исполнении Константина Обнарова.

А сосед Таи Семен Андреевич Иванов всю неделю оплакивал и заливал водкой расставание со своей женой Катериной. С болью в сердце каждое утро он находил под дверью квартиры роскошные букеты роз, и каждое утро звучала из распахнутых дверей кухни, летела по пустой квартире «Ой ты, степь широкая…»

Наконец, день настал.


Бывает же такое! Досада за досадой!

Началось с того, что она проспала. Пришлось бежать до остановки маршрутных такси. Маршруток, как на зло, не было. Прождав минут двадцать, поймав «левака» за отложенные «на черный день» двести рублей, Таисия доехала до метро, кое-как втиснулась в вагон, провисела на одной ножке полветки и, наконец, помятая, сердитая, вышла на своей «Щукинской».

Студентка Ковалева бежала по гулкому коридору института, когда профессор Преображенский под гром аплодисментов представлял гостя. Она даже слышала, как тот с легкой иронией заметил:

– Такие аплодисменты – большой аванс для меня. Как бы оправдать… Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, без ограничения их содержания, удовлетворю ваше любопытство с абсолютной откровенностью. Однако надеюсь на ваш такт и понимание цели подобных мероприятий.

Аудитория вновь зааплодировала.

Таисия замерла у двери. Пусть она не попала на спектакль, но простоять под дверью, пропустить такое событие было невозможно. И невозможно было ворваться внутрь, потому что дверь в аудиторию была как раз за спиной у стоявшего перед восторженно замершими студентами заслуженного артиста России, обладателя международной премии Станиславского, премии российской кинопрессы «Золотой овен», премии «Чайка» Константина Сергеевича Обнарова.

Таисия зажмурилась, душа сжалась в тугой комочек. С твердым решением: «Будь, что будет!» – она рванула дверь в аудиторию.

– Извините, пожалуйста. Позвольте присутствовать… – с легкой улыбкой смущения произнесла она. – Метро… Пробки…

Обнаров обернулся.

Да! Это были те самые глаза. Их она узнала бы из миллиарда…

Откликнулось, заколотилось сердце, легонько закружилась голова, приятный озноб пробежал по телу, потом мгновенно бросило в жар. Поддавшись магии его взгляда, она стояла напротив, на расстоянии вытянутой руки, не в силах ни шелохнуться, ни отвести глаз. Казалось, не существует мира, кроме как в его черных, жгучих глазах, нет жизни, кроме как здесь, с ним рядом.

Он смотрел на нее, как на драгоценное сокровище, которое вдруг вновь обрел, опрометчиво однажды потеряв. Столько боли, столько муки, столько страха было в этом взгляде – от того, что этой встречи просто могло не случиться на его жизненном пути, – и было столько счастья, столько ликования от того, что наши сокровенные надежды иногда все же сбываются!

Пауза затягивалась. Аудитория притихла и с некоторым недоумением смотрела на неподвижно стоящих друг напротив друга студентку-первокурсницу и заслуженного артиста.

– Прошу меня извинить, – не шевелясь, не отводя взгляда от студентки Ковалевой, хорошо поставленным голосом произнес, наконец, в гробовой тишине Константин Обнаров, – но дату проведения мастер-класса мы согласуем дополнительно. Всем спасибо. Все свободны.

Осторожно перешептываясь, студенты расходились, деликатно огибая Обнарова и Ковалеву, бросая на них короткие любопытные взгляды.

В опустевшей аудитории они остались одни.

Сколько прошло времени? Годы? Века? Минуты? Мгновения? Никто из них не сказал бы точно. Как не сказал бы точно, как и когда рождаются в нас самые важные решения, те самые, что определяют судьбу.

Обнаров медленно, осторожно протянул руку, привлек Таисию к себе и поцеловал, нежно и бережно.

– Я не могу без тебя, – взволнованно выдохнул он. – Мы должны быть вместе.

Она улыбнулась, чуть высвободилась, осторожно кончиками пальцев коснулась следов царапин на его левой щеке.

– Мне нравится, как ты разрешаешь конфликтные ситуации, – он улыбнулся: воспоминания о пощечинах были еще свежи. – Моя жена должна быть радикальным человеком.

Она с восхищением смотрела на него.

– Ты делаешь мне предложение?

– Да.

– И тебе не кажется это поспешным или странным?

– Не кажется.

– Я согласна!

Дрожащими пальцами Таисия поправила волосы, судорожно вздохнула, покачнулась, с виноватой улыбкой произнесла:

– Ой, что-то меня ноги не держат!

– Что?!

Обнаров подхватил ее на руки. Тяжелая студенческая сумка с грохотом упала на пол. Тут же скрипнула дверь в аудиторию. Чувствовалось, что мастер-класс еще не закончен. Они одновременно обернулись, заметив торопливо попрятавшиеся носы, и рассмеялись от трогательности и одновременно комичности ситуации.

Он кружил ее, крепко прижимая к себе. Их счастливый смех летел по гулким коридорам театрального вуза. И не было в этот миг на свете людей счастливее их двоих.


– Сука! Сука!! Сука!!! – в бешенстве орал Сазонов, молотя кулаками по стволу липы у входа в институт. – Ненавижу! Все они продажные твари! Успешных, богатеньких папиков им подавай!

– Спокойно, спокойно, Никитос! – Сысоев и Ермаков оттащили его, заломив назад сбитые в кровь руки.

– Убью!!! – громко выкрикнул Сазонов и рванулся в здание.

Ермаков и Сысоев удержали его. Усадили на скамейку.

– Ты чего завелся, чудило? Она тебе кто? Жена? Любовница? Никто. Наплюй! – убедительно наставлял Сазонова Ермаков.

– Это ты, Никита, от обиды. Что не тебя выбрали. Будь мужиком. Не теряй достоинства.

– Заткнулись оба! – взорвался Сазонов.

Он вскочил со скамейки, бегом кинулся прочь.

– Ненавижу вас! Всех ненавижу!!!

– Не прав, Никитос, – глядя ему вслед, сказал Ермаков.

– Ага, – поддакнул Сысоев. – В харчевню пошли. Пусть «маменькин сынок» побегает, остынет. Не будем мешать.


– Едем? – Обнаров повернул ключ в замке зажигания, запустил мотор.

– Подожди! – остановила его Таисия

– Что такое?

Она смутилась.

– Я совсем забыла. Мне же на работу надо.

– На работу?

– Да. Я после занятий подрабатываю официанткой в кафе.

– Позвони, предупреди, что заболела. Потом решишь с увольнением. Что ты на меня так смотришь?

– У меня телефона нет.

– Держи, – он протянул ей свой телефон.

– Сам набери, пожалуйста. Я не умею.

Обнаров удивленно посмотрел на девушку.

– Костя, в детдоме у нас не было таких вещей. А сейчас… Сейчас у меня просто денег нет ни на сам телефон, ни на звонки. Я снимаю комнату. За нее платить надо. Еще одеться надо и… – она запнулась, перехватив его внимательный пристальный взгляд. – Я удивила тебя?

Он привлек ее к себе, поцеловал куда-то в макушку.

– Девочка моя, все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Шоссе было в меру загруженным, и Обнаров на довольно высокой скорости то и дело лавировал в потоках, обгоняя медленно идущие машины.

Он был сосредоточен на дороге, молчал, уступив право развлекать пассажирку Брайану Зецеру, чей голос, льющийся из динамиков, был сейчас превосходным романтическим фоном.

Обнаров сделал это специально, дав ей возможность привыкнуть к нему. Он улыбнулся несколько раз тому, как открыто, по-детски, сев вполоборота, она рассматривала его, точно сверяясь, совпадает ли действительность с ее представлением о ней.

Обнаров относился к той редкой породе людей, которых называют жизнелюбами. Высокий, стройный, темноволосый, с простым открытым симпатичным лицом и черными блестящими глазами, общительный, одаренный талантом нравиться, он умел себя подать при любых обстоятельствах, но за рулем – особенно. Небрежно откинувшись на спинку сиденья и едва прикасаясь к баранке, Константин Обнаров вел машину с такой уверенностью и особенной элегантностью, что смотреть на него было одно удовольствие.

– Костя, можно один вопрос? – вдруг спросила она.

Он кивнул, улыбнулся.

– Цветы ты под дверь присылал?

– Я приносил, не присылал. Понравились?

– Очень, – Тая прикрыла рот рукой, потом все-таки не удержалась, задорно рассмеялась.

– Что такое?

– Не обижайся, но я ни одного букета не получила. У нас же в квартире три жильца. Ты оставлял цветы под общей дверью, а сосед думал, что это его жене. Они ссорились ужасно из-за этого, и сосед всякий раз отправлял цветы в мусоропровод.

– Скверно-то как. Это мы сейчас исправим!

Обнаров свернул на обочину и резко затормозил напротив магазина с броской надписью «Цветы».

– Не надо! Костя, не надо мне цветов! Я просто спросила.

– Посиди минутку.

Он проворно выбрался из машины и побежал к магазину.

Она провожала его внимательным взглядом, видела как закрылась за его спиной входная дверь… Странно, но без него вдруг стало неуютно, пусто и холодно. Таисия закрыла глаза: так мир не был пустым. Он вообще «не был». Она притаилась, замерла, ожидая, когда мир появится вновь.