— Мне до сих пор не хватает тебя, даже через двенадцать лет. Лучший исследователь, с которым я когда-либо работал. Ты приготовился принять шквал вопросов от моих наблюдательнейших студентов?

— Вероятно, нет, но я сделаю все, что в моих силах. Стефания, в пять тридцать — в отеле? Самое позднее — в шесть.

— Я приду. Надеюсь, все пройдет хорошо.

Когда она спускалась в лифте к стоянке такси, Рольф сказал:

— Гарт, она ошеломлена, но эта бледность… Она больна?

— Ее беспокоит поездка в Лондон. А я не понимаю почему. — В многолетней переписке двух приятелей Гарт писал Рольфу о таких вещах, которые он не мог обсуждать с Натом или Мартином, потому что гораздо проще поверять что-то приятелю, с которым ты не встречаешься каждый день. Но он не мог рассказать ни Рольфу, ни кому-нибудь еще, что его жена, возможно, все еще подумывает о том, чтобы оставить его.

— Ее всегда отождествляли с сестрой, сколько я ее знаю, она всегда воображала себя Сабриной или, по крайней мере, подражала ее образу жизни. Теперь, с тех пор как Сабрина умерла, она запуталась: кто же она — Стефания или Сабрина. Как будто она вынуждена жить жизнями обеих или сделать выбор между ними. Но недавно, совершенно неожиданно, мы, наконец, сошлись, мы впервые нашли друг друга так, как каждый из нас мечтал об…

Гарт потер лоб. Они дошли до аудитории, и Гарт виновато посмотрел на своего приятеля.

— Я пришел сюда не для того, чтобы исповедоваться, отец Рольф. Почему ты не остановил меня?

— Потому что ты хотел выговориться, а я хотел выслушать. Теперь еще эта проклятая лекция. Готов ли ты к встрече с молодняком, чье любимое занятие — доказывать профессорам, что молодежь знает больше, чем люди средних лет.

Гарт расправил плечи:

— Давай покажем им, на что мы способны.

Класс был полон; имя Гарта действовало подобно магниту. Он видел перед собой шестьдесят студентов, настороженных и нетерпеливых, и приободрился. Как бы он ни был неуверен в своей жизни со Стефанией, здесь — в этой комнате — он был совершенно уверен и возбужден контактом со студентами. Расхаживая по комнате, Гарт говорил легко, без напряжения, с чувством юмора, но, по существу, не стараясь подавить свою аудиторию. И в то же время он давал им почувствовать себя членами ученого сообщества, вольными задавать вопросы и делать замечания в процессе беседы.

Было уже почти четыре тридцать, когда он вдруг сделал паузу и заметил:

— Теперь я хочу поговорить о вечных антителах.

Аудитория оживилась, эта фраза задела их воображение, а интонация голоса Гарта подсказала, что это что-то значительное. Он видел, как нарастало возбуждение, и это доставляло ему удовольствие.

— То, над чем работаем, — сказал он, опираясь о стол, — это возможность сделать человеческую иммунную систему неуязвимой. Что точно подразумевает именно то, что вы думаете: постоянная выработка антител. Мы исследуем возможность слияния двух человеческих клеток — одна, которая вырабатывает антитела, другая — вечно самовоспроизводится. В результате мы получим гибрид, который будет производить бесконечный запас антител, значительно укрепляющий естественную иммунную систему человека, которая, сама по себе, не всегда эффективна. Другими словами, это — вечная иммунная система. К тому же антитела могли бы быть использованы для создания широкого спектра вакцин.

Кто-то поднял руку:

— Сэр, а разве, такое слияние клетки не пробовали на мышах?

Гарт кивнул:

— Это делают уже десять лет. Но известно, что когда человека лечат вакциной, произведенной из антител животных, то возникают сильнейшие побочные явления. Тот из вас, кому делали прививку от бешенства, вакцина для которой получается из антител лошади, знает, как это болезненно. У людей приживаются человеческие антитела, как это происходит во время переливания крови, без всяких побочных явлений. Когда мы усовершенствуем технологию, мы рассчитываем, что будем производить неограниченное количество антител, предназначенных для различных заболеваний.

— Каких заболеваний, сэр?

— Сейчас это столбняк, эритабластоза, которая является возбудителем желтухи у детей, и белокровие у детей, или детский лейкоз. И нас, возможно, отделяют лет семь, когда такие вакцины будут доступны для лечения, но их клинические испытания, вероятно, начнутся в ближайшие два года.

— Профессор, какой химический препарат используется для слияния клеток?

— Этиленгликоль, недорогой и достаточно доступный.

— Сэр, проводили ли вы сравнительный анализ нуклеотидовых звеньев между первичным гибридом и последующим для того, чтобы определить, идентичны ли они, и сколько поколения вы исследовали, какие методы вы используете, чтобы отличить первичную клетку от гибрида?

«Вечная показуха», — подумал Гарт, пытаясь произвести впечатление на аудиторию и на профессора.

— Мы сравнивали расположение нуклеотидов ДНК на протяжении нескольких поколений, и до сих пор они были идентичны во всех отношениях. Когда клетки идентичны, существует, как вы можете заметить, проблема отличения оригинала от копии. Мы нашли, что наиболее эффективный метод — это использовать меченый радиоактивный элемент для идентификации первичной клетки. Даже при прочих равных условиях, для того, чтобы отличить первичную клетку от копии, достаточно…

Он замолчал. У него в голове мелькали слова: отличить от копии. Оригинал. Идентичный. Копия. Проблема отличения оригинала от… Идентичный. Копия. Идентичный. Оригинал. Копия…

Бессмысленный взгляд на лабораторию; ни малейшего воспоминания про слезоточивый газ или пораненную руку. Вино перед обедом. «Я не хочу, чтобы ты работал в лаборатории Фостера». Разрушающая Ирма Каллен. Пугающие миссис Кейзи и Рита Макмиллан. Горничная, без объяснений ушедшая на другую работу. «Это не Сабрина умерла…» Похороны: «Я — Сабрина…» Китай. Китай.

Копия может быть отличена от оригинала.

— У профессора Андерсена назначена встреча. — Рольф оказался рядом с ним — «Откуда он взялся?» — как бы доводя ответ до конца, намекая, что лекция закончилась. Студенты стоя аплодировали. Некоторые из них подошли к Гарту с вопросами, которые они хотели бы задать, но Рольф отправил их. — Нет времени, не сейчас, возможно, в следующий раз… Потом они вдвоем остались в аудитории.

— Пойдем-ка, я отведу тебя к врачу. Гарт с трудом сосредоточился.

— Я выгляжу так плохо?

— Похоже, ты в любой момент потеряешь сознание. Где боль? В груди? В руке? Гарт отрывисто засмеялся.

— Голова и сердце. Но это не сердечный приступ, Рольф. Просто приступ реальности, достаточно лишь взбодрить меня. — Он посмотрел на высокие темные окна, по которым текли капли дождя, и вдруг осознал, что продолжает говорить и не может остановиться. — Удивительно, как долго мы обманываем себя, когда давно могли бы прозреть? Мы видим и слышим то, что не совместимо с нами, но мы стараемся придать этому смысл, загнать в такую форму, какая выгодна вам, мы даже не позволяем идеям прикоснуться к мыслям потому, что они сложны, чтобы с ними согласиться, и слишком страшны, чтобы их принять. Я рассуждаю как психолог. Может быть, я неверно выбрал профессию. Бог знает, что я сделал ошибку в браке!

— Гарт, какого дьявола!

— Черт побери, Рольф, не обращай внимания на мой бред. У меня нет права обрушивать на тебя свои запоздалые разочарования. Я пойду прогуляюсь, кое-что обдумаю.

— В такой дождь? Но мы встретимся позже, за обедом?

— Не сегодня. Рольф, я подвел тебя. Прости. Лекция.

— Лекция была замечательная. Немного обрывиста в конце, но это не важно. Не можешь ли ты сказать, как взбодрить тебя? Иногда становится легче, если делишься с приятелем.

— Я не могу. Я даже не знаю — прав ли я. Может быть, в другое время… Я дам тебе знать. — Они пожали друг другу руки. — Я должен устроить другую лекцию.

— Забудь об этом. Я найду такси.

— Я сделаю это сам.

Такси не было. Все еще шел дождь. Пройдя несколько кварталов, Гарт спустился в метро. Он стоял на платформе, отталкиваемый пассажирами, которые спешили войти в поезд. Воздух пах влажной шерстью. Он не торопился, поэтому отступил.

Он мог и ошибаться. У него не было доказательств. Ученые при помощи доказательств настаивают на очевидном. Наблюдение контролируется экспериментами, документами, проверками. То, что с ним случилось во время лекции, — это внезапный поток света, как будто распахнули шторы, ослепивший его. Все совпадает: он был уверен, что она — Сабрина.

В вагоне не было пустого места. Покачиваясь, Гарт стоял в переполненном проходе, держась за металлический поручень с ременной петлей, похожей — отметил он про себя — то ли на веревку палача, то ли на слезу. Она его одурачила. Она обвела его вокруг пальца. Ученого, скрупулезного исследователя, заслужившего международное признание за умение безупречно проводить эксперименты и вести научную документацию. И он даже не заподозрил, что живет с сестрой-близнецом своей жены. Спит с сестрой своей жены. Он закрывал глаза на ее ошибки, убеждая себя, что она старается сделать их союз более счастливым; он вечно оправдывал ее, позволяя дурачить себя. Снова и снова он помогал ей дурачить себя, помогал и одновременно любил ее. Идиот.

В вестибюле отеля он замедлил шаг. Наконец в переполненном лифте, который останавливался на каждом этаже, до него дошел весь смысл произошедшего, и он скорчился, как от удара в живот. Его жена умерла.

— Вы будете выходить?

Гарт увидел, что двери лифта открыты на его этаже и какая-то девушка придерживает их рукой.

— Да, — хрипло произнес он и, откашлявшись, добавил: — Благодарю вас.

Она проследила взглядом, как он неверной походкой побрел по ковровой дорожке.

— О вас кто-нибудь позаботится?

— Да, спасибо. — Нет. У него никого не было, но это касалось его одного. Его и Сабрины.

Перед дверью в их комнату он привалился к стене. Его трясло, было трудно дышать. Он стоял точно зажатый в ледяных тисках и ждал, когда уймется дрожь. Мимо него проходили постояльцы с удивленными лицами. Официант катил тележку с напитками и закусками. Гарт услышал, что за дверью зазвонил телефон и к нему подошли. Значит, она ждала его. Он должен увидеть ее. В конце концов, он мог ошибаться, хотя надежда была бесконечно мала и ненаучна. Он вставил ключ в замок и вошел. Сабрина, съежившись, сидела в кресле у окна. От света лампы ее волосы казались особенно золотистыми, а кожа бледно-прозрачной. Она выглядела хрупкой и уязвимой, и Гарт инстинктивно протянул к ней руки. Нет! Что-то остановило его, и он так и остался у двери, а Сабрина сказала: