— С этими парнями лучше дружить, чем враждовать. Их никогда не победить. И когда они меня попросили, я решил, что стал частью их… И брал деньги… Так все и было.

— Тебе никогда не приходила в голову мысль, что ты помогаешь преступникам?

— Мама! Они не преступники. Они просто чистят маленькие магазинчики. Это не убийство и не ограбление банка. Ведь они говорят, что у магазинов такая прибыль, что те и не замечают пропаж.

— О, правда? Клифф, воровство — ужасная вещь, замечено оно или нет. Обычно оно раскрывается. Ты никогда не слышал об инвентаризации?

— Нет.

— Это когда магазины подсчитывают свои деньги и сравнивают эту сумму с суммой проданного и купленного. Если цифры не сходятся, значит, что-то украдено. Чтобы покрыть недостачу, магазины повышают цены. Поэтому остальные, кто живет честно, оплачивают воровство твоих приятелей. Наступила пауза.

— Я об этом никогда не думал.

— А твои приятели никогда тебе этого не говорили?

— Они мне не приятели.

— Мне показалось, ты сказал, что стал частью их группы.

— Да. Но… я им не нужен, мама. Они терпеть не могут меня. Гады. — Слезы опять навернулись Клиффу на глаза, но он яростно стер их. — Прости, я знаю, что тебе не нравятся мои слова, но никак не могу назвать их по-другому. Они никогда не говорили со мной как с другом. Они смеются…

— Почему? — осторожно поинтересовалась Сабрина.

— Я люблю читать и получаю хорошие оценки.

— Ну, мы гордимся тобой. Но почему ты остался с ними, если они над тобой смеялись? Из-за денег?

— Нет… Если хочешь знать, я боялся их. Они говорили, что побьют меня, если я проболтаюсь. А на прошлой неделе угрожали, что, если я не спрячу вещи, они расскажут директору, будто я украл их. Папа хотел пойти в полицию, но я попросил его этого не делать и не назвал ему их имен. Я никому не могу указать. И перестать помогать им тоже не могу, потому что если они даже и не побьют меня, то лишат друзей, заставят всех не разговаривать со мной и я останусь один. Они могут сделать так, мам. Очень жаль, но я боюсь их. Что бы я ни сделал, все будет плохо. Я знаю, ты не сможешь понять этого, потому что всегда знаешь, как поступить. А я нет. Я не знаю, что делать.

Сабрина села рядом с Клиффом, когда он бросился на кровать. «Я очень хорошо понимаю твои чувства». Она обняла его.

— Прости, мама.

— За что?

— Что я плачу.

— Все мы плачем, когда боимся или когда нам грустно. На твоем месте я бы тоже жалела, что не сказала никому, когда это началось опять. Ты боишься больше, чем тех воришек?

Клифф опустил голову:

— Я хотел.

— И?..

— Папа доверял мне.

— И ты не хотел, чтобы он узнал, что ты не оправдал его надежды?

— Я не хотел, чтобы он узнал, и соврал. Каждый раз, когда он спрашивал, не пристают ли больше ко мне ребята, я отвечал «нет». Я успокаивал его и врал. Теперь ты, наверное, расскажешь ему. Но тут никто ничего не может поделать.

— Думаю, может.

— Что? Мама, они побьют меня или подвергнут остар… остра…

— Остракизму. Ничего у них не выйдет. Я в течение месяца буду сопровождать тебя.

— Сопровождать! Мама! — Клифф отпрянул от Сабрины, глядя на нее покрасневшими глазами. — Это нечестно!

— А честно работать на воров? Или быть избитым? Или быть обвиненным в том, чего не делал?

— Но…

— Если твои родители говорят, что один месяц ты должен идти из школы прямо домой, ты не можешь общаться с друзьями, не можешь выходить из дому по вечерам. Что еще лучше избавит тебя от необходимости работать на них? Можешь честно сказать, что у тебя нет выбора. А через месяц скажешь, что родители все еще что-то подозревают и, чтобы не оказаться опять под надзором, ты вынужден держаться в стороне. Но это может и не потребоваться. Пока я буду тебя сопровождать, мы сообщим полиции, чтобы она послала в радиомагазин и другие места, о которых ты расскажешь, детектива. Так тебе не по требуется называть ничьих имен. Много времени не по надобится, чтобы выследить и поймать их. Они мне кажутся глупыми. Глаза Клиффа округлились от восхищения.

— Мам, это неплохо! Очень даже разумно!

— Да. Я тоже так думаю. Если учесть еще, что я никогда ничем подобным не занималась.

— Занималась. Ты провожала меня…

— Я стараюсь забывать прошлые наказания.

— Мама, у меня есть идея. Если ты поможешь мне избавиться от этого, не нужно ничего говорить папе. Он ничего не узнает.

— Ты хочешь сказать, что опять соврешь ему?

— Нет. Я бы просто вообще ничего не сказал ему.

— Но укрывательство правды — другой вид лжи. Если ты убедил его в чем-то, что является неправдой… Сабрина умолкла и уставилась в пространство. «Кто я такая, чтобы давать советы?»

— Мама? Сабрина медленно повернулась к мальчику.

— Клифф, в кладовой есть несколько пустых картонных коробок. Если ты принесешь пару, мы упакуем туда все вещи. Мы с папой захватим их с собой в полицию.

— Но тогда они узнают, что я прятал их здесь.

— Мы придумаем, как не вмешивать тебя. Когда Клифф заколебался, Сабрина потеряла терпение.

— Ты должен доверять нам. Иди за коробками!

Бормоча что-то, Клифф ушел, а Сабрина встала, стараясь успокоиться. Она направилась в свою комнату — может быть, теперь удастся побыть несколько минут одной, но в этот момент хлопнула парадная дверь и в дом ворвался голосок Пенни.

Гарт пробежал, свои заметки и выписал одиннадцать студентов, которые в прошлом году выражали недовольство низкими оценками.

— Кто это? — спросила Сабрина. — Со знаком вопроса рядом с фамилией?

— Рита Макмиллан, — ответил Гарт. — Только возможность. Я не рассказывал тебе о ней в прошлом июне?

— Кажется, нет.

— А я думал, что рассказывал. Она предложила свои прелести за хорошую оценку, но я выгнал ее при помощи теннисной ракетки. Вот так. Думаю, что смогу спокойно назвать ее шлюхой. Это было на неделе, когда разбиралось дело Вивьен, и на меня не производили особого впечатления дамы, торгующие своими органами. Правда, я не провалил ее на экзамене. Она получила документ о незаконченном высшем образовании, а я дал ей разрешение пройти в классе Вивьен еще один семестр, чтобы закончить учебу. Но это было полгода назад. Не могу поверить, что сейчас она замешана в этом.

— У молоденьких женщин хорошая память. Особенно когда их корона отвергнута. Гарт улыбнулся.

— Рита могла так подумать. Ну и что мы будем делать с этим списком? Должен сказать, все это кажется мне нелепым. Будто кто-то сунул мне в руки игрушечный пистолет и предложил сыграть в полицейских и воров. Лучше бы я поохотился за неуловимыми бактериями.

— Я лучше бы поискала старинный фарфор. Гарт усмехнулся:

— Бактерии и фарфор. Полицейские и воры. Что мы за пара?!

Они были парой. Сабрина была уверена в этом. Их видели повсюду. Вечером в среду, через два дня после возвращения, они посетили премьеру фильма и прием в честь режиссера, в четверг ходили на вечер, где президент университета отнесся к ним с большим вниманием и восхищением.

— Если честно, — отметил Гарт, — ты никогда не была такой прекрасной.

Она действительно была прекрасной, одеваясь всю неделю с шиком Сабрины Лонгворт. Трепетный зеленый и голубой цвета, великолепный бархат, тонкий шелк. Ее тяжелые волосы спадали волнами ниже плеч. Она была маяком, заставлявшим всех кружиться вокруг нее. А сама Сабрина не отходила от Гарта. В субботу вечером они появились на открытии нового университетского музея искусств, где Сабрина разговаривала с художниками, скульпторами и коллекционерами на их языке, призвав на помощь весь свой многолетний опыт. Окружение привело ее в радостное настроение, и Лойд Страус, заставший ее в редкий момент одну, был очень экспансивен.

— Вы волшебны, Стефания. Как хорошо, что вы так быстро оправились после своей потери.

— Это ради Гарта, — четко ответила Сабрина и посмотрела прямо в глаза Страусу, заставляя его высказать сомнение по поводу невиновности Гарта или назвать ее наивной. Он не сделал ни того, ни другого, а вместо этого пригласил их обоих завтра на обед.

— Вас никогда не бывает дома! — возмутилась Пенни, когда Сабрина в воскресенье вечером расчесывала ей волосы.

— Сезон, — криво усмехнулся Гарт, завязывая галстук и обращаясь к отражению Пенни в зеркале. — Обязанности, конфетка.

Воспоминание укололо Сабрину, и она взглянула на удрученное лицо Пенни.

— У нас нет больше семьи… Мы вас не видим!

Комната потускнела. Сабрина и Стефания Хартуэлл стояли перед трюмо в спальне в Афинах, наблюдая, как родители собираются на бал в посольство.

«Все видят вас, кроме нас! Наша семья — это Стефания и я… Больше никого».

Сабрина вспомнила это очень ясно, но в течение недели забыла. В течение недели вместе с Гартом она заполнила их календарь, выходя на люди каждый вечер после работы, как делала это в Лондоне. Часы проходили в обедах, беседах, среди новых лиц. Сабрина не чувствовала времени. Иногда, стоя среди людей под яркими люстрами, разговаривая, держа в руке бокал вина, слушая музыку и смех, несущиеся со всех сторон, она на короткий момент забывала, кто она есть. Ее миры сливались в один, и Сабрина прикасалась к руке Гарта, когда он находился рядом с ней, любила его, любила так, что все видели перед собой счастливую супружескую пару.

Но заполненный календарь был нечестным делом по отношению к Клиффу и Пенни. Сабрина понимала это. «Им нужна семья, — думала она, — и я должна помочь им обрести ее. Скоро я уеду».

— Ты права, Пенни, — сказала она. — Нам нужно бы остановиться и побыть дома. Гарт удивленно посмотрел на нее:

— Я думал, это ты затеяла нашу кампанию.

— Но ты подчиняешься только потому, ибо я думаю, что это нам поможет.

— Наоборот. Я прекрасно провожу время.

— Папа! — крикнула Пенни, и Сабрина в замешательстве посмотрела на нее.

— Правда, мы немного перестарались, — произнес Гарт, наслаждаясь испуганным молчанием жены. — Но после многих лет разговоров по поводу того, что мы никуда не ходим, ты показала мне, как много я потерял. Я могу, — он заметил в ее глазах промелькнувшую тень, — оставаться дома четыре или пять вечеров после семи, не больше. Сабрина мягко засмеялась: