— Ты не веришь письму? — произнес Гарт.

— Верю? Гарт, ты шутишь. Ни один знающий тебя человек не поверит в такую гадость. Кто-то хочет уничтожить тебя. Мы должны установить его личность.

Гарт задумчиво посмотрел на Сабрину. В сентябре она верила, теперь нет.

— Я немного заторможенный сегодня, — признался он. — Кажется, ты говорила что-то об отъезде, о твоем возвращении в Лондон?

— Ты, не заторможенный и прекрасно знаешь это. Не играй со мной в дурацкие игры.

— А если я попрошу тебя о том же самом?

— Я не играю в игры! Что с тобой? Разве ты не видишь, как все меняется? Если другие люди получат это письмо, а меня здесь нет, они подумают, что я уехала из-за того, что поверила в клевету. Никто не поверит в другие причины моего отъезда. Если я уеду, тебя обвинят независимо от того, что ты скажешь.

«Итак, она увидела это тоже, — подумал Гарт. — Она все видела». Он подошел и взял ее лицо в свои ладони.

— Я подумал об этом, когда увидел письмо. Спасибо тебе.

— Ты ничего не сказал.

— Например?

— Не просил меня остаться. Не упомянул о том, что будет с тобой, если я уеду.

— Если ты уедешь… Любовь моя, если ты уедешь, последствия для меня будут гораздо хуже, чем обыкновенный скандал. Это разрушит дом, семью, три сердца, три мозга, три души…

— Не надо, пожалуйста, не…

Гарт поцеловал Сабрину и ощутил на губах ее слезы. Но ее тело оставалось напряженным, словно она отогнала прочь всякую возможность желания. Гарт отошел. Теперь у них было время. Пока Сабрина находилась здесь, у них было время. Ее неудача и отчаяние в Лондоне были столь ужасны, ее одиночество после смерти сестры так мучило. Гарт почувствовал, что ей требуется его вмешательство в процесс лечения, поддерживающее, но не управляющее.

Но сейчас он решил убедиться окончательно и взял руки Сабрины в свои.

— Ты остаешься? Каковы бы ни были причины твоего желания уехать, я не должен думать каждое утро, найду ли тебя здесь в конце дня.

— Я помогу тебе, — пообещала она.

— Я спрашивал не об этом.

— Гарт, мы не можем оставить это на время? Так много случилось за такой короткий срок… Я пытаюсь всем угодить.

— Ты не можешь одна принимать подобные решения. Дело касается нас всех.

Сабрина наклонила голову. Гарт начал что-то говорить, затем умолк. В тишине она почувствовала, как он повернул ее руку. Левую.

— Ты не носишь свое кольцо? Мороз пробежал по коже Сабрины.

— Нет.

— Где оно? Она заколебалась между правдой и ложью.

— В Лондоне.

— Проклятье! Кто ты такая, чтобы принимать все решения в одиночку? Решаешь, что тебе больше не нужна семья, и снимаешь кольцо, чтобы все выглядело официально? И потом тебе остается только быстренько попрощаться?

Сабрина почувствовала облегчение и вину одновременно. «Один лжет другому, — подумала она. — Но это лучше, чем, правда». Она вернула кольцо Стефании.

— Я думала, оно будет…

— Символом, — подсказал Гарт. — Так и есть. Но так случилось, что я верю в символы. Где оно?

— Полагаю… в доме на Кэдоган-сквер.

— Тогда миссис Тиркелл пришлет его.

— Если сможет найти.

— Напиши ей.

— Хорошо.

— А если она не найдет, мы купим новое. «Я не задержусь здесь надолго».

— И я прошу тебя, Стефания… Ты слышишь меня? Сабрина кивнула.

— Я прошу дать мне возможность помочь тебе, пока ты будешь помогать мне. Черт побери, мы часть друг друга и поможем друг другу. Согласна?

— Согласна, — ответила она, желая, чтобы он смог, но, зная, что он ничем помочь не сможет. Сабрина взяла письмо.

— Что значит «истории о студентах»?

— Я тебе покажу. — Гарт вышел из комнаты и вернулся с университетской газетой. — «Стэндард» за среду. Наши студенты-журналисты выпускают сами.

Сабрина прочитала заголовок: «Секс за оценки». И ниже: «И наоборот».

— «Стэндард» не знает, кто делает первое предложение, — прочитала она дальше. — Но три профессора и несколько симпатичных студенток вызваны в кабинет Лойда Страуса для рассмотрения обвинения в торговых сделках с оплатой в виде оценок — единственная вещь, более ценная, чем деньги.

Это, вероятно, началось с последнего весеннего семестра. Безобразная история может повлиять на судьбу учащихся и даже на возможность окончания учебного заведения, не говоря уже о дальнейшей судьбе профессоров".

— Написано как колонка сплетен, — пробормотал Гарт. — Кто-то должен сказать этим детям, что журналистика — серьезное дело. Она связана с жизнями людей.

— Каких людей? — спросила Сабрина.

— Мелвин Блэйк, некий Миллберн и Мартин Талвия…

— Только не Мартин. Ты имеешь в виду, слухи были… Я не верю. О бедная Линда.

— …и теперь, кажется, Гарт Андерсен.

— Но это абсурд. Ты и Мартин не могли…

— А Блэйк и Миллберн?

— Я их не знаю. Полагаю, что какие-то слухи верны…

— Дело в том, любовь моя, что если ты признаешь верность одного слуха, ты признаешь все остальные.

— Но Гарт, я знаю, что ты не мог. И Мартин… А Мартин мог бы?

— Кажется, несколько месяцев назад они с Линдой поссорились. Он не посвящал меня. Думаю, он пару раз пытался, но потом отступился.

— Когда ты был в Калифорнии, я спрашивала тебя по телефону…

— У него были другие женщины. Он рассказывает о них спустя долгое время после свершившегося факта, смущенный своим поведением, похожим на поведение объевшегося сладостями ребенка, все равно ворующего пирожные. Но, думаю, он держался в стороне от студенток.

— Что он сказал Лойду Страусу?

— Все отказались.

— А потом?

— Это все, что я знаю. Наверное, Лойд организовал расследование. Я с ним еще не разговаривал. Теперь поговорю. Хочешь еще кофе?

— Нет. Я должна подумать об обеде.

Как естественно она сказала это, как естественно было вернуться к прошлому. Сабрина взглянула на Гарта, уже похожая на себя в теплой комнате. Как естественно было любить его. Он встретился с ее взглядом.

— Я люблю тебя, — сказал Гарт. — А что касается обеда, то мы куда-нибудь пойдем. В столовой пусто. Мы не хотели особенно успешно управляться без тебя. Но есть вино. Сабрина наблюдала, как он открыл бутылку и налил два бокала.

— Думаю, мы должны вызвать несколько волн на социальной сцене, — прошептала она. — Думаю, мы должны появляться на людях вместе. Гарт и… Стефания Андерсен на виду. Им нечего скрывать. Он протянул ей бокал.

— Кого ты пытаешься убедить?

— Всех, кого интересует наша семейная жизнь и то, чем ты занимаешься в свободное время. Гарт рассмеялся:

— Если ты считаешь, что это поможет. Я бы все-таки нашел автора письма.

— О да, — спокойно заметила Сабрина. — Это мы тоже сделаем. Нам нужно составить список студентов, которых ты провалил за последний год. И тех, кому поставил оценку ниже, чем они ожидали. И тех, на кого ты накричал. Почему ты смеешься?

— Список получится очень длинным.

— Каким длинным? Ты вспоминай имена, а я буду писать.

Полчаса спустя, когда Пенни и Клифф вернулись домой, они застали своих родителей в комнате за столом разговаривающими. Отец расслабленно сидел в кресле, скрестив ноги и молча улыбаясь. Мама сидела прямо, с яркими глазами и писала. Пенни вздохнула и тронула Клиффа за руку.

— Порядок, — произнес он.

Они оба знали, что Клифф имел в виду. Их семья была снова вместе.


Когда в тот же вечер Сабрина стала распаковывать чемодан, она обнаружила, что миссис Тиркелл положила туда одежду леди Лонгворт. Ее шкаф в Эванстоне теперь представлял собой смесь Стефании и Сабрины. «Как наши жизни», — подумала она.

Отогнав все мысли, прочь, Сабрина скользнула в знакомую широкую постель, ощутив, как тяготы дня ушли при помощи дюжины трансформаций с тех пор, как она утром покинула Вашингтон.

Сабрина увидела силуэт Гарта, когда тот прошел в ванную. В этом было что-то особенное. Она попыталась выяснить, что это, и, наконец, поняла. Это была их первая ночь вместе в рутине семейной жизни с того вечера в Нью-Йорке, когда она осознала свою любовь к Гарту. С тех пор они были разъединены. Сначала ее горем, потом океаном. Теперь она согласилась остаться. Как его жена. И она не могла притворяться, будто той ночи в Нью-Йорке никогда не было.

Она лежала неподвижно, ждала его и вспоминала часы тоски, мучившие ее по ночам в Лондоне. А потом Гарт оказался рядом с ней и привлек ее к себе.

— Любовь моя, — пробормотал он. — Эта кровать становилась все более пустой и широкой с каждой ночью, пока тебя не было. Сабрина тихо рассмеялась и прижалась своими губами его.

— И моя кровать тоже. Если бы мы подождали еще, они встретились бы в центре Атлантического океана.

— Нет. Мы и так долго ждали. Слишком долго.

Руки Гарта скользили по нежному телу Сабрины, и она ответила тем же, начав поглаживать его жесткую кожу. Их губы прижимались друг к другу, что-то бормотали, улыбались. Иногда слышались нечленораздельные звуки. Глаза глядели в глаза. И когда Гарт и Сабрина слились вместе, это произошло с настоящей страстью: восторг и восхищение, радость от полученного и доставленного удовольствия, чувство возвращения в родной дом. Их сила заключалась в том, что они могли дать друг другу; они оба были уязвимыми в том, что им требовалось друг от друга.

Гарт с восхищением смотрел на красоту Сабрины, на ее сияние.

— Ты наполнила комнату светом, — произнес он.

— И жизнью, и любовью, — мягко сказала Сабрина, скользя пальцами по его лицу. — Помню такое стихотворение: «Любовь делает маленькую комнатку Вселенной». Вот что я чувствую рядом с тобой.

— Вот что мы чувствуем, — поправил ее Гарт.

Они лежали неподвижно в тусклом свете лампы. Гарт обнял Сабрину. Она положила голову ему на плечо и медленно покачивалась на волнах удовольствия, ощущая последний час его тело совсем рядом. Казалось, они слились в одно существо.

Сабрина взглянула на отражение луны в зеркале. Белый полумесяц застрял в черных ветвях дуба. «Как и я, — подумала она, — запуталась в любви к этому человеку и в его любви ко мне». С улыбкой Сабрина вспомнила одну из легенд Антонио. Совсем не важно, говорит он, если она не любила его до свадьбы. «Боги гуарани говорят — любовь последнее дело, а не первое. Она прорастает очень медленно. Когда вы живете вместе и строите семью, любовь придет».