— Но если я снова выйду замуж, — сказала она Александре, — то только по любви.

Она-то знает, что такое настоящая любовь. Она познала это благодаря Стефании. За годы одиночества она искала того, кому нужен спутник в жизни, а не красивая вещь; того, кто успокоит ее страх, а не будет просто аплодировать ее умениям; того, кому нужна, будет ее забота, а не самообладание и положение и обществе; того, кто будет лелеять ее, а не перековывать под свою жизнь. Она знала, что такое общность жизненных интересов, а Антонио в эту схему не укладывался.

И вот, едва лишь Майкл предупредил ее насчет Рори Карра, позвонил Антонио. Может, и впрямь есть что-то этакое у этих индейцев гуарани; вдруг это и впрямь знак? С чего это она решила, что Антонио не станет принимать близко к сердцу ее трудности и не захочет в них поучаствовать? Самое время все выяснить. И она с радостным предвкушением взяла трубку.


Гарт открыл окно, в кабинет ворвался ветер с озера, а на утреннем небе всходило солнце. Было уже гораздо жарче, чем бывает обычно в конце мая, какие-то студенты болтали босыми ногами, сидя на прибрежных камнях, и визжали, обжигаясь семиградусной водой. Над рассеянными здесь и там группами готовящихся к выпускным экзаменам взлетали разноцветные тарелочки, велосипедисты обгоняли жмущихся поближе к деревьям влюбленных, запускающих пальцы в задние карманы джинсов друг друга. Пахло летом. Тянуло на улицу. Но у Гарта была назначена встреча. Он посмотрел, где у него бумаги Вивьен Гудман. Если повезет, можно будет немного прогуляться перед двухчасовым семинаром. Он был уже на полпути к двери, когда зазвонил телефон.

— Гарт, — раздался голос Стефании, — мне нужно поговорить с тобой о Клиффе.

— Я встречаюсь с деканом. Я позже тебе пере…

— Нет, я сейчас одна в офисе, все ушли, потом такого случая не будет. Пожалуйста, Гарт.

— Ладно, если до вечера нельзя потерпеть. Что такое у тебя?

— По-моему, он ворует.

— Ворует? Не верю. С чего ты взяла?

— Я нашла приемник и два калькулятора у него в шкафу. Сегодня утром, под одеждой. Собиралась постирать…

— Под одеждой?

— Да. Запечатанные, новые.

— Не верю. Он их не украл.

— А как они там оказались?

— Может, друзья дали.

— Но, Гарт, он же их спрятал!

— Ну и что такого, по-твоему, стряслось?

— Мне на работе рассказывали, что дети сейчас воруют на продажу…

— Зачем? Мы ему все даем, к тому же он весь год зарабатывал сам, убирал чердаки и подвалы. И вообще, зачем шестикласснику деньги? По-моему, даже самые богатые из его друзей раньше седьмого класса на «мерседесы» не пересядут.

— Гарт, не шути; это не смешно.

— Совсем не смешно. Стефания, Клифф устойчивый, открытый мальчик, он не вор. Но вот, сдается мне, что завидовать всем этим богатеньким сынкам, которые учатся вместе с ним, он может. Или стыдиться их. И если кто-нибудь из его дружков нашел себе такое развлечение, как чистить магазины, то за компанию с ними он вполне мог увязаться. Кстати, ты не интересовалась, каково ему смотреть на одноклассников, покупающих все, что их избалованным душенькам угодно?

— А ты не спрашивал?

— Потому что и так знаю. Извини, Стефания, мне пора. Опаздываю на встречу с деканом. Вечером закончим этот разговор.

— Я хочу, чтобы ты пришел пораньше. Неужели ты только сейчас понял, что он может завидовать другим? Мне это давным-давно известно. Ты же с ним не разговариваешь! Даже не знаешь, что у него на уме.

— Но могут же у него быть от нас секреты? Не всегда, конечно. У меня в его возрасте были. Мне казалось, что родители вечно суют нос куда не надо. Кстати, Клифф знает, что ты роешься в его комнате?

— Нет, и говорить не надо. Он меня просил, чтобы я к нему не заходила.

— Тогда что я буду говорить ему?

— Придумай что-нибудь. Мы не имеем права не обращать на это внимания. Когда ты будешь дома?

— Около шести.

Гарт помчался вверх по лестнице. Уильям Вебстер, декан по науке, поджидал его за своим столом, плавая в клубах табачного дыма. Гарт сел напротив и раскрыл свое досье.

— Билл, я хотел бы попросить вас пересмотреть решение ученого совета факультета касательно Вивьен Гудман.

— Так я и думал.

Вебстер откинулся, и кресло заскрипело под тяжестью его тела. Счастливый человек с самодовольным пузом и сияющей от радости лысиной, он не терпел возражений. В течение недели он пытался настроить Гарта против его ассистента, но одиннадцать лет в университете не прошли даром, и Гарт хорошо разбирался в политических маневрах.

— Вы представляли ее дважды? Зачитывали ее статьи и книги по исследовательским методам? Зачитывали отзывы других биохимиков? — Гарт кивнул. — Следовательно, вы выполнили все формальности. И одиннадцать против девяти проголосовали за отказ миссис Гудман от кафедры, не пожелав, таким образом, видеть ее на факультете. Гарт, вы же знаете, предоставление кафедры — это как женитьба: преподаватель получает пожизненную работу, его принимают в профессиональную семью навеки. И в нем следует быть совершенно уверенным.

— Или в ней.

— Мне говорили, — продолжил Вебстер, не обращая внимания на вставку, — что публикации у нее жидковаты, а книга не блещет новизной подхода. Наибольший энтузиазм в ее поддержку, насколько я знаю, проявляют студенты. Что, конечно же, ничего не решает. Дорогой вы мой, никто не пользовался такой популярностью у студентов, как вы, но никогда вы бы не попали на кафедру, если бы ваши труды и опыт работы не были первокласснеишими сами по себе. И мы гордимся, что вы среди нас. И студенты вас по-прежнему любят, и преподаватели. Да что там говорить, вы бы и меня могли подсидеть, будь у вас побольше амбиций.

К моему счастью, — сердечно рассмеялся он, — вы предпочитаете свою лабораторию. Короче, я очень рад, что мы с вами побеседовали. Очень жаль, что миссис Гудман придется уйти, но она найдет себе другое место, а мы и без нее справимся. Очень рад, что вы зашли, Гарт.

Гарт не шелохнулся, когда Вебстер поднялся со своего места, разгоняя завесу дыма, чтобы проводить его до двери.

— Присядьте, пожалуйста, Билл, — спокойно сказал он. Вебстер заколебался, нахмурился и сел.

— Вивьен разбирается в биохимии не хуже, — сказал Гарт, — чем кто бы то ни было на кафедре. И труды у нее не жиденькие, а доскональнейшие. Да, новизной она не блещет, а кто у нас на кафедре блещет? Большая часть профессорско-преподавательского состава, с которым я, по вашему утверждению, состою в каком-то таинственном браке, проводит время за пережевыванием старых идей, а, не гоняясь за новыми. Правда же заключается в том, что Вивьен зарубили, потому что она женщина.

— Ну, знаете ли, как вам только не стыдно, мальчик мой. Вам прекрасно известно, что я не перевариваю предрассудков. Уж меня в этом не обвинишь. Миссис Гудман прошла стандартную процедуру, как любой преподаватель, и против нее проголосовало большинство. А я не собираюсь никому предоставлять кафедру исключительно из-за того, что это женщина, невзирая на качество ее работы…

— Я уже говорил, что работа ее вполне удовлетворительна.

— Вы так говорите. А другие…

— То же самое подтверждают независимые оценки из других университетов.

— Но наш совет, Гарт, ученый совет, в который вы сами входите, так проголосовал. Как я могу что-то изменить? Сам я, конечно, не читал работ миссис Гудман, но опыт подсказывает мне, что тот, на ком держится дом, муж, двое детей, не может трудиться с такой же стопроцентной отдачей, как мужчина. И это не критика; я встречался с миссис Гудман, она привлекательна и, видимо, умна. Но мы должны учитывать, что она ограничена во времени. А у нас — долг перед наукой. Гарт старался не повышать голоса.

— Билл, одиннадцать мужчин могли проголосовать против повышения женщины, которая такой же, как и они, ученый, а преподаватель — лучше, чем они. И я не хочу прикрываться соблюденными формальностями. Я оставлю заявление о пересмотре вашего решения. — Он протянул папку. — Здесь особое мнение меньшинства, подписанное девятью из нас. К нему приложен список женщин, которым было отказано от кафедры на протяжении последних двенадцати лет, вместе с их послужным научным списком. Я все это оставлю у вас, а через неделю зайду, и мы еще раз поговорим.

Вебстер молчал.

— Знаете, Гарт, я не смогу с этим ознакомиться. Мне очень жаль, но завтра я уезжаю в командировку. Гарт отдернул руку с папкой.

— В таком случае я вынужден буду отнести все документы проректору. Билл, поймите меня правильно.

— Гарт, да какая вас муха укусила?! Что вы изображаете из себя ковбоя на белом коне? Уж не хотите ли вы сказать, что у вас с этой дамочкой что-то есть? Вы же себя дураком выставите, если обратитесь через мою голову. А если дойдет до склоки, то я против вас такие силы выдвину, что вам не поздоровится.

Гарт встал, возвышаясь над деканом. Взгляд его, пылая, но голос оставался спокойным.

— Вы назвали меня ковбоем, дураком, лжецом и обвинили в связи — и все это в течение минуты. Это вам даром не пройдет, рекордсмен. Приятной поездки, Билл. Вебстер ахнул, но Гарта уже и след простыл — он гордо шел по коридору, спустился по лестнице, потом прошествовал по другому коридору и вошел в кабинет. В углу за рабочим столом он нашел свою теннисную ракетку, схватил ее и шмякнул по невидимому мячу. «Дурак проклятый!! Осел! Кичится своим тупым упрямством!»

— Ой, простите, — раздался смущенный голос. Он обернулся и увидел покрасневшую Риту Макмиллан, старшекурсницу, пришедшую на двухчасовой семинар по генетике.

Он усмехнулся и положил ракетку.

— Спускаю пары. Чем могу быть полезен, Рита? Садитесь. Я не опасен. Она села на краешек стула.

— Я насчет… дипломной работы.

— Вы решили писать работу вместо экзаменов?

— Я просто… ну… вроде как боюсь, что если… ведь на экзамене можно переволноваться, правда? Он кивнул и подумал: «Интересно, почему студенты так часто утверждение подают в форме вопроса? Будто не уверены, именно ли это собирались сказать».