еще горящей в пепельнице на столике рядом с ней. Бля. Она когда-нибудь сожжет этот дом

и себя вместе с ним. Покачав головой, я тушу сигарету.

– Мама, – я стучу по ее плечу. – Мама, – чуть громче, и еще раз стучу по плечу.

Ничего. Она остается в глубоком безмятежном сне алкоголика.

Я упираю руки в бедра, в то время как мои глаза исследуют комнату; по всему

журнальному столику наставлены пустые тарелки, а в пепельнице полно окурков. Покачав

головой, я делаю глубокий вдох и начинаю убирать посуду со стола. Складываю тарелки

друг на друга и отношу на кухню. Намылить, ополоснуть, повторить. Три ходки между

гостиной и кухней, и журнальный столик снова чист. Высыпаю окурки из пепельницы и

завязываю пакет для мусора, прежде чем отнести его к обочине дороги, вместе с десятью

другими пакетами, которые скопились в гараже. Завтра – день сбора мусора, так что

мусоровоз их увезет.

Я вытираю кухонные столешницы, и быстро убираюсь в ванной комнате. Я

больше не хочу здесь быть. Это место возвращает все те чувства беспомощности, которые

я испытал от рук своего отца. Чудо, что моя мама все еще жива.

Был один раз, когда мне было шестнадцать лет, он душил ее прямо передо мной.

Я не мог двигаться, парализованный страхом, и тем, что видел. Лишь в последнюю

секунду я очнулся и ударил отца в нос, вынудив отпустить ее. Она упала на пол, хватая

ртом воздух, а его внимание было сосредоточено на том, что бы остановить кровь,

текущую из его носа. Это был первый раз, когда я ответил ударом на удар, но не

последний.

Восемь лет назад

– Где ты был? – голос отца проскакивает через стиснутые зубы. Бля. Закрываю

на мгновение глаза, это не хорошо. В его глазах приход домой на десять минут позже

начала моего комендантского часа, ничем не отличается от опоздания на два часа.

Единственным отличием является строгость наказания.

Мольбы о снисхождении не принесут мне ничего хорошего. Это на него никак не

повлияет.

– Я был с Зоей. Когда я ее подвез, ее родители пригласили меня войти на

несколько минут. Они задержали меня дольше, чем я планировал, – вру я, надеясь, что он

не может видеть меня насквозь.

У меня было намерение приехать домой вовремя, но Зоя решила пососать мой

член. Через две недели мы будем учиться в разных колледжах, и она стремится

доставить мне удовольствие. Она хочет, что бы мы остались парой, несмотря на то,

что будем находиться в разных штатах.

Она идет в Университет Массачусетса, а я уезжаю в Университет Нью-Йорка.

Я не планирую сохранять отношения на расстоянии. Мне всего лишь восемнадцать лет,

и существует много других кисок, которые нужно опробовать, но сейчас я возьму все,

что она хочет мне дать. И сегодня вечером, это был ее рот. И даже страх избиений, не

мог меня удержать от того, что бы кончить. После того, как я выстрелил в ее горло,

возникла минутная паника, во время которой я подумал о последствиях нарушения

комендантского часа.

– Я не тупой, мальчишка. Ты окунал в кого-то свой член, – он поднимается с

кресла.

– Нет, я ничего такого не делал, – спорю я, когда он идет ко мне. Меня

охватывает страх, его ледяные пальцы сжимают мое горло, из-за чего мне трудно

дышать. Я борюсь с желанием бежать, хотя об этом кричит каждая клеточка моего

тела.

Он хватает меня за волосы и сильно дергает. Я следую за его рукой, откидывая

голову назад. Он сильно ударяет меня по правой щеке.

Мои глаза наполняются влагой из-за неожиданной жалящей боли и, прежде чем у

меня появляется возможность сгруппироваться, он ударяет меня по левой щеке.

Металлический привкус крови на моем языке говорит о том, что у меня разбита губа.

Это подтверждается, когда я морщась, провожу языком по месту разрыва. Рана

кажется большой, течет много крови.

Нужно ли мне накладывать швы?

– Ты все еще хочешь мне врать, мальчишка? – он сильнее тянет меня за волосы.

Я выгибаю спину, чтобы он мне их не вырвал. Я понимаю, что мне нужно вырваться из

его захвата.

Мои мысли мчатся и путаются, пока я пытаюсь придумать план действий. Но

отец заботится об этом за меня, когда еще раз тянет меня за волосы. Инстинктивно я

впиваюсь пальцами в его лицо и надавливаю на глаза, моя рука вытянута, насколько это

возможно.

От неожиданности он разжимает руку, и я вырываюсь из его захвата. Кожа на

моей голове горит огнем, мое дыхание затруднено, и все, что я хочу сделать: причинить

ему боль. Мои зубы сжимаются, когда меня охватывает гнев. Пыхтение вырывается из

моей груди с каждым вдохом.

Никто не должен чувствовать такого к своему отцу. Он делает шаг в мою

сторону, и мой правый кулак встречает с его челюстью. Раздается приятный треск.

Он пятится назад, удаляясь на два шага, и я следую за ним. Меня охватывает

злость, и я хочу отфигачить его так сильно, чтобы он никогда не смел поднять на меня

руку. Я еще раз его бью, на этот раз целюсь в другой глаз. Его брови рассечены, кровь

струится по лицу. Он стоит, жутко ухмыляясь, словно демон или некто, появившийся из

фильма ужасов.

– Чувствуешь ярость? – он делает жест рукой в мою сторону, чтобы я подошел

ближе. Испуганный достаточно, чтобы обоссать свои штаны, я знаю, что настало

время, когда мне нужно занять жесткую позицию. Сейчас я не могу отступить.

Не обращая внимания на то, что может ждать меня впереди, я несусь вперед,

боевой клич срывается с моих губ. Я делаю лишь два шага, прежде чем его кулак

врезается в мою челюсть, попадая в самое болезненное место. Я теряю сознание до того,

как падаю на землю.

Потирая рукой по моей, покрытой волосами, челюсти, я до сих пор чувствую удар

этого ублюдка. В тот день я получил ценный урок: держать руки так, что бы защитить

лицо. Я рад, что он мертв, но жаль, что это не я нажал на курок.

Прошло три года с тех пор, как он умер от руки Джека Дойла, офицера полиции

Бостона. В тот день, два бостонских полицейских приехали в дом моих родителей, чтобы

разобраться с их ссорой, которая обыденностью – полицейские постоянно к ним

приезжали. Когда офицеры опрашивали родителей, отец вытащил пистолет, направляя его

на мать. Кайл МакКензи, один из офицеров, встал перед ней и принял пулю

предназначенную для головы матери. Его партнер незамедлительно застрелил моего отца.

Одна маленькая пуля сделала то, что я не успел сделать. И теперь, у меня никогда не будет

на это шанса.

Я хотел, что бы он умер от моей руки и долгое время я винил Кайла МакКензи и

его напарника за то, что лишили меня такой возможности. Я так далеко зашел, что решил

отомстить, используя подругу Кайла, Дженни. Я морщусь, когда думаю о том, как

преследовал Дженни. Это было слишком: я мастурбировал над ее опьяненным

наркотиками телом и прикасался к ней, когда она об этом не подозревала.

Я не буду заходить далеко, и говорить, что испытываю угрызения совести. Я не

раскаиваюсь. Время заставило меня понять, что мой гнев был перенаправлен на других

людей. Вместо того, что бы направить гнев на своего отца, за весь тот ад, через который он

заставил нас пройти, я направил ненависть на Кайла за то, что тот явился катализатором

смерти моего отца.

Глава 16

Зак

Ожидание никогда не было тем, чем я наслаждался, но я знал ценность того, что

бы оставаться на заданном пути. Лана избегала меня в последние три дня. Я дал ей

немного пространства и надеялся, что она серьезно подумает о нас, но кажется, она

спрятала голову в песок. Она явно нуждается в напоминании, как великолепно нам вместе.

Выглядывая из окна в моей гостиной, словно ястреб в поиске добычи, я жду,

когда Лана вернется домой с работы. Когда вижу ее машину, паркующуюся у тротуара, то

понимаю, что пришло время действовать. Накинув свое пальто, я выхожу из квартиры и

направляюсь вниз по лестнице. Я должен сделать вид, что ухожу, и сделать это так, чтобы

она не догадалась, что я сидел у окна и с отчаянием караулил, когда же она придет домой.

Когда схожу с последней ступеньки, Лана заходит в главный вход. Я сжимаю край

двери рукой, придерживая ее для Ланы. Сначала она вздрагивает, видя меня, а затем

становится взволнованной (если рассматривать ее розовые щеки, как показатель).