Мария Баррет - Обманутая

– Алло, Хьюго! – обрадованно закричал он. – Это Джеймс! Я звоню, чтобы узнать, что все прошло гладко.

Наступило короткое молчание, а потом Хьюго сказал холодно:

– Освободи линию, Джеймс, этот звонок может быть прослежен. – Он положил трубку.

Джеймс сидел, глядя на молчащую трубку, и ледяной страх стал завладевать его телом. Он снова набрал телефон квартиры Ливви и стал ждать ответа. Но никто не снимал трубку, и длинные гудки вызова номера переросли в громкий набат, возвещавший об огромной беде.

В маленькой мрачной камере Ливви сидела на жестком пенопластовом матрасе. Она тупо смотрела на тарелку со свежими фруктами, стоящую на полу. Ее мама рано утром приезжала в полицейский участок и передала ей смену одежды и кое-что из еды. Ливви переоделась в голубой трикотажный шерстяной костюм, один из костюмов Мойры, но не смогла проглотить ни кусочка. Ее тошнило, и во рту стоял вкус как после громадного количества выкуренных сигарет. Она сидела не шевелясь и смотрела на ярко-зеленое яблоко рядом с ярко-оранжевым апельсином на маленькой белой тарелке и думала, какой контраст они составляют с грязно-серым бетонным полом. Она услышала звуки шагов и подняла глаза.

Сержант Рейд снова дежурил сегодня утром. Он улыбнулся через железную решетку и вставил ключ в замок.

– Оливия Дэвис! Сегодня вы должны появиться в Аксбриджском суде. Следуйте за мной, – сказал он, открывая тяжелую металлическую дверь.

Ливви встала и разгладила юбку на коленях. Молча пошла за офицером по коридору в приемную часть участка и затем к черному ходу, выходящему на стоянку машин. Сержант Рейд повернулся к ней, когда они подошли к двери, и придержал за рукав. Он заметил, как она вздрогнула, и отвел глаза.

– Вытяните руки перед собой, – сказал он. Она сделала так, как было сказано, и он защелкнул металлические наручники на запястьях. В этот момент ей захотелось кричать, но она до крови прикусила губу и сдержалась.

Все так же молча она вышла на улицу и, держа руки перед собой, неуклюже забралась в заднюю дверь полицейского фургона. Она посмотрела на полицейского, который уже был внутри, и молча отвернулась от зарешеченного окна. Машина тронулась с места.

– Я стою сейчас перед зданием Аксбриджского суда и жду прибытия Оливии Дэвис. Хорошо известная ведущая телепрограммы и репортер должна быть сегодня доставлена в суд за попытку провоза наркотиков. Она прибыла в Лондон из Рио-де-Жанейро и привезла в своем чемодане три килограмма кокаина.

Журналистка выключила микрофон:

– Майк, остальным мы займемся, когда появится полицейский фургон?

Фоторепортер кивнул.

– Давай-ка пробирайся вперед, к лестнице. Мы сможем работать там, а я сделаю потрясающий снимок: толпа и лицо Ливви, когда она будет выходить из машины!

Журналистка стала пробиваться через толпу ждущих, так же как и она, свою жертву журналистов, фото– и кинорепортеров. Эта история давала хорошую пищу для их работы. Они хотели выжать из этого все, что только возможно.

– Майк, так нормально? Фоторепортер поднял большой палец.

– Порядок! Но придвинься ближе к центру, чтобы попасть в кадр, когда подъедет машина. Вот так, великолепно! – крикнул он, и журналистка улыбнулась. Они были готовы.

Ливви сразу увидела толпу. Репортеры, фотооператоры, Ай-ти-ви-новости – все они плотным кольцом окружили здание суда. Она оцепенела и опустила глаза.

– Держитесь ко мне поближе, и мы прорвемся через них. Ублюдки! – сказал полицейский, увидев ее реакцию, когда она взглянула в окно. Ливви склонила голову, пытаясь взять себя в руки.

Машина остановилась у входа в здание суда, и сердце Ливви стало биться в груди, как пойманная птица в силках. Она подождала, пока полицейский откроет дверцу, все время чувствуя алчное внимание, направленное на машину. Оно было настолько осязаемо, что машину, казалось, качало из стороны в сторону. Когда она встала, ноги почти отказали ей. Поддерживаемая полицейским, она двинулась вперед. Она несколько раз услышала свое имя, доносившееся из толпы, и бессознательно обернулась. Она увидела злобные, кривляющиеся, глумливые лица; услышала щелканье камер и торжествующие, кровожадные вопли. Ливви крепко держалась за полицейского, пока они проталкивались через беснующуюся толпу, и прикусила губу до крови.

Фрейзер стоял внутри здания суда вместе с Питером и Мойрой. Его сердце сжималось от рева толпы, окружавшей суд. Он заметил, как дрожали губы у Мойры, как она с трудом сдерживала слезы, как Питер сильно сжал ее руку, так что она побелела и казалась бескровной. Они увидели, как распахнулись двери и Ливви грубо втолкнули внутрь. Ее высокая тонкая фигура была почти раздавлена двумя полицейскими, которые охраняли ее. Фрейзер увидел наручники и отвернулся, чтобы Ливви не заметила его состояния.

– Ливви! – Мойра качнулась к дочери, но Питер подхватил и задержал ее. Он молча обменялся взглядом с Фрейзером. Тогда Фрейзер направился к Ливви, стараясь, чтобы лицо не отражало тех чувств, которые бушевали у него в груди. В этот момент сержант стал тихонько подталкивать ее вперед. Фрейзер приблизился к ней и спросил:

– С тобой все в порядке, Ливви?

Она взглянула на него и вздрогнула как от мучительной боли. Ему отчаянно захотелось обнять и утешить ее. Ливви опустила голову, не в состоянии смотреть на него. И чувство беспомощности охватило его. Через несколько секунд полицейский сержант потребовал идти вперед, и она пошла.

Ливви привели в жалкую безликую комнату, где должен был состояться суд. Ее посадили на скамью подсудимых, и к ней сразу подошел Дэвид Джекобс. Наручники с нее были сняты, и она стала растирать болевшие запястья. Джекобс ободряюще ей улыбнулся, но у нее не было сил вернуть ему улыбку. Они встали, когда вошел суд, и стояли, пока секретарь зачитывал обвинение. Потом они сели и слово было предоставлено прокурору.

– Сейчас мы находимся здесь, чтобы предъявить обвинение. А для заключительного заседания суда нам нужно назначить дату.

Судья, женщина лет шестидесяти в огромных круглых очках, закрывающих пол-лица, одобрительно кивнула.

– Могу я предложить назначить суд через шесть недель, начиная с сего дня? Это будет четырнадцатого апреля.

– Да, это было бы замечательно, – с удовольствием заметила судья.

Прокурор продолжал:

– А теперь по второму вопросу внесения залога и взятия на поруки. Я протестую против этого предложения по следующим причинам…

Ливви при этих словах сжала руки в кулаки.

– Первая причина – возможность побега. Обвиняемая имеет родственников в Испании – со значительными средствами. Во вторых, ее обвинение имеет такие веские основания, что выпускать ее на поруки было бы нежелательно!

Дэвид Джекобс успокаивающе пожал руку Ливви. Судья задала вопрос адвокату:

– Что на это скажет защита?

Джекобс встал и поклонился судье.

– Мой клиент в качестве залога отдает свой паспорт и будет в точности выполнять все условия взятия на поруки. Она и ее семья в состоянии увеличить сумму залога до 25 тысяч фунтов стерлингов.

У судьи изменилось выражение лица, она внимательно взглянула на прокурора, а потом на Джекобса.

– Боюсь, что мне не нравится мысль о внесении залога в этом деле, – значительно произнесла она. – Обвиняемая будет содержаться в заключении до четырнадцатого апреля.

Ливви опустила голову. Глотая слезы, она с трудом встала на ноги, когда судья покидала комнату, а потом рухнула на скамью и закрыла лицо руками. Она сидела так до тех пор, пока не появился полицейский, чтобы отвести ее в тюрьму.

Питер перехватил Джекобса, когда тот вышел из зала суда.

– Я хочу, чтобы ты подал апелляцию!

Джекобс осторожно отвел руку Питера.

– Фактически все сделано, Питер. Я представлял, какое будет решение суда. Я сейчас собираюсь увидеться с Ливви, чтобы ободрить ее. Затем я повидаюсь кое с кем по поводу сегодняшнего решения, а после всего отправлюсь в свой офис. Прошлой ночью мой помощник должен был подготовить все бумаги для апелляции. Теперь я отправлю их по факсу в высшие инстанции. Не волнуйся! До ночи я постараюсь вытянуть ее оттуда. – Джекобс хлопнул Питера по плечу и поспешил к камерам предварительного заключения. А Питер остался в горестном раздумье, не представляя, что говорить Мойре.

– Начинаем запись… Считаем время… Счет от трех… Начинаем. Заставка… три… два… один. Пиши!

– Давай, Пэм!

– Идет суд… тридцать секунд на это… два свидетеля… десять секунд… титры… Начинай!

– Я стою на ступеньках лестницы у входа в Аксбриджский суд. Жду, когда известную телеведущую Ливви Дэвис выведут из здания, чтобы отвести в женскую тюрьму Холловэй. Она предстала сегодня перед судом, где ей было предъявлено обвинение в попытке провоза в нашу страну наркотиков. Суд отказал ей в просьбе внести залог и выпустить на поруки до окончания следствия. Ее адвокат опротестовал это решение, но она все равно будет перевезена в женскую тюрьму Холловэй, где будет ждать заседания суда после окончания следствия. Суд состоится через шесть недель, считая с сегодняшнего дня…

Хьюго сидел в баре «Лондонская стена» и смотрел на большой экран телевизора, который находился напротив места, где он устроился с. бутылкой. Он курил сигарету и смотрел на двигающиеся, но безмолвные фигуры на экране, не обращая внимания на шум и громкую музыку за спиной. Все внутри у него сжималось от боли, его тошнило, но внешне он сохранял полное спокойствие. Хьюго не хотел вызывать ни малейших подозрений. Он не знал, что делать дальше, – оставалось только ждать. Поэтому он сидел в этом грязном, вонючем баре и смотрел на экран, то и дело поглядывая на часы.

Он ждал передачи новостей. Увидев на экране то, что ему было нужно, он крикнул бармену:

– Включи этот чертов звук, я хочу услышать новости! – Бармен повернул ручку, и голос известного телевизионного диктора зазвучал с экрана.